— И где же вы теперь живете?
— Меня „приютили“. В общежитии Литинститута. Я там учусь заочно.
— А родственники, мама?
— Родственников в Москве нет. Мама умерла, а отца я почти не помню. Он давно ушел из семьи… Вы… улыбаетесь? — поразилась она, заметив, что по лицу Евгения вдруг пробежало подобие улыбки.
— Нет, я не улыбаюсь, но, поймите меня правильно, я немножко рад, что оказался утром на вашем пути. Или вы на моем.
— Почему же?
— Потому что я могу вам помочь. Я вам как нельзя кстати.
— Это почему же?
— Все еще не понимаете? Я займусь ремонтом вашей квартиры.
— Вы?!
— А почему бы и нет?
— Но… У меня нет денег.
— Настя… — Он рассмеялся. — Помните, вы писали репортаж с конкурса „Мисс Столица“? Так вот, вы там несколько весьма лестных строк посвятили нашей фирме. Должен же я вас отблагодарить!
— Но…
— Никаких „но“! Знаете, во сколько нам обошелся тот дурацкий конкурс? — Она расслышала в его словах сожаление.
— Нет.
— И не надо. Обошелся — ого! Я на те деньги мог бы отремонтировать десяток квартир, даже трехкомнатных. А у вас небось двухкомнатная?
— Однокомнатная „хрущевка“.
— Даже так. И мадемуазель еще сопротивляется!
— Евгений, вы раскаиваетесь, что спонсировали конкурс?
— Вообще-то да. — Он глубоко затянулся и выпустил дым почти вертикально вверх, что, согласно современной психологии, характеризовало его как уверенного в себе человека. — О, Настя, я не раскаиваюсь в содеянном. Потому что…
— Потому — что?
— Потому что я иначе бы не познакомился с вами, а значит, не смог бы сегодня протянуть вам руку помощи.
Пирожников подвез ее прямо ко входу в общежитие, и она, на глазах у изумленных обитателей „Сибири“, по иронии судьбы как раз в это время возвращавшихся из пивбара, вошла в здание, размахивая полой распахнутой шубки.
Настя снова собралась с силами и почувствовала под ногами не болотную трясину, а упругие колебания калинового моста. В народных сказках по калиновым мостам богатыри шли на смертный бой с многоглавыми змеями. И она почти наяву ощутила под ногами сплетение гибких, как женская суть, стволов этого кустарника.
— Настя, с кем это ты катаешься? — спросил Володька Старых.
— Не заметил разве — с владельцем „вольво“, — ответила она, выходя из лифта.
В коридоре было пустынно: в полдень тут „мертвый час“. Зато в комнате все оказались на месте. „Приютитель“ мирно посапывал, едва не утыкаясь носом в стену, а Гера, вытянув все четыре лапы, лежала в кресле. Настя заметила, что она не любит находиться рядом со спящим Ростиславом. Свое кошачье предпочтение она оказывала ей одной. Заметив на столе блокнотик Авдея Петропавлова, она, конечно же, вспомнила о Марине. „Спущусь-ка я к ней в комнату, пока здесь длится мертвый час“. Марина оказалась дома.
— Заходи, заходи. Сейчас кофейку сообразим.
Настя почувствовала, что ей совсем не хочется кофе: наверное, дневная норма уменьшилась, и офисной дозы этого напитка оказалось предостаточно.
— Нет, мне лучше чайку с травами.
Марина странно взглянула на нее, но пошла на кухню поставить чайник.
На кровати валялась раскрытая сумка, из которой были вытряхнуты щетка для волос, косметичка, авторучка, ключи, еще какие-то мелочи. Настя не придала бы значения этому невинному натюрморту, если бы не пачка отрывных талонов от почтовых переводов, на каждом из которых в графе „Для письма“ был указан номер телефона и имя. Причем, во всех случаях, мужское.
— Что это, Марина? Картотека потенциальных женихов? — спросила Настя, когда подруга вернулась, неся симпатичный заварной чайник из цейсовского стекла, сквозь кривую стенку которого было видно, как листики душицы и ромашки медленно оседают на дно.
Марина, как показалось, чуть-чуть смутилась.
— Это?.. Думала тебе не говорить. Но раз уж ты сама спросила, то скажу. Понимаешь, я устроилась в одну фирму. Ну, подрабатывать. Сама знаешь, какая сейчас у аспирантов стипендия, да и переводами сыт не будешь.
— И куда же ты устроилась?
Свежезаваренные травы наполняли тесную комнату ароматом знойных широких полей, и Настя невольно взглянула на оконное стекло, словно хотела увидеть пчелу.
— Только не смейся. Обещаешь?
— Обещаю. — Вместе с запахом трав в пространство ворвался дух интриги.
— Так вот, я работаю в фирме „Секс по телефону“.
— Что?! Как это — по телефону? Кажется, у Виктории Нарбиковой в какой-то повести героиня „залетела“ по телефону. Но ведь на то он и авангард.
— Настя, я не о литературе. Понимаешь, в Москве есть много людей, для которых нормальный секс просто недоступен.
— Как это? Импотенты?
— Не только и не столько. Много увечных, уродливых, с изломанной психикой — афганцев, например. И просто застенчивых, закомплексованных — тех, кто боится женщин. Вот с ними мы и работаем.
— По телефону?
— Именно. Они присылают денежный перевод и указывают свои координаты, как ты видела. А мы потом звоним в определенный час и беседуем с ними томными голосами, часто повторяя нежные слова и очень страстно вздыхая. А они на том конце провода в это время занимаются любовью.
— С кем же?
— Сами с собой. Но с нашим участием. И у них все получается гораздо лучше.
— Что же, технология понятна. Аккомпанируешь онанистам.
— А почему бы и нет, если за это хорошо платят?
— Потому ты и читала разные психосексуальные книжки. Не так ли?
— И потому тоже. Нужно ведь быть готовой ко всяким клиентам. Те, у кого все в порядке, к нам не обращаются. Поэтому психология — прежде всего.
Выпив из жаростойких стеклянных чашек в алых пластмассовых подстаканниках изумительный чай без сахара, они продолжили беседу.
— Я читала, — вспомнила Марина, — что в Японии существует целая служба „Жена на три часа“ или что-то вроде этого. И, понимаешь, она ничего общего не имеет с сексуальными услугами. Эта служба — исключительно психологическая. Приходит к холостяку „жена“ с „дочкой“, скажем, на несколько часов, и вся троица старательно разыгрывает семейные отношения. При этом мужчина реально чувствует себя женатым человеком, семьянином.
— Для такого не нужна целая фирма! Можно просто подселиться к какой-нибудь женщине с ребенком, чтобы все „почувствовать“.
— Не скажи. Исполнительница заказа едва ли не целых полгода изучает биографию клиента, его повадки, склонности, чтобы все — как на самом деле. И обходятся такие три часа мужичку в целых тысячу двести зеленых.
— Ого!
— За границей самые дорогие услуги — именно психологическая помощь. А не девочки в домах терпимости.
— Слушай, девочка телефонной терпимости, если я к тебе сегодня приду ночевать, впустишь?
— Что это ты? Поссорилась с Коробовым?
— Кажется, он от меня устал.
— Эх ты, поэта нужно держать на дли-и-и-нном поводке. А три месяца в одной комнате — полный провал.
— Возможно…
„И все-таки самый женский на свете роман — это „Театр“ Моэма,“ — думала Анастасия, в который раз листая старенький томик.
Впервые она прочла его еще лет в пятнадцать. А потом перечитывала не однажды. Можно сказать даже, каждый раз, когда ей бывало невыносимо от осознания того, что она снова потерпела неудачу.
И опять она читала старую добрую книгу, настоящую энциклопедию женской жизни. Настя уютно устроилась в кресле и даже смогла абстрагироваться. И было отчего: рядом посапывал Ростислав.
„Они поднялись и пошли в спальню. Джулия сняла шляпу и сбросила платье. Том обнял ее, как обнимал раньше. Он целовал ее закрытые глаза и маленькие груди, которыми она так гордилась. Джулия отдала ему свое тело — пусть делает с ним, что хочет, — но душу ее это не затрагивало. Она возвращала ему поцелуи из дружелюбия, но поймала себя на том, что думает о роли, которую ей сегодня предстоит играть. В ней словно сочетались две женщины: любовница в объятиях своего возлюбленного и актриса, которая уже видела мысленным взором огромный полутемный зал и слышала взрывы аплодисментов при своем появлении. Когда немного поздней они лежали рядом друг с другом, ее голова на его руке, Джулия настолько забыла о Томе, что чуть не вздрогнула, когда он прервал затянувшееся молчание.