Волосатые ноздри мистера Харриса потеряли свою привлекательность в моих глазах, и даже оформление расходных ордеров не смогло меня расшевелить.
— Похоже, вы совсем расклеились, миссис Мюррей, — сказал Харрис однажды утром. — Надеюсь, не заболели? Если вам кажется, что да, возьмите денек-другой. Не хотите же вы распространить инфекцию!
Я открыла рот, собираясь объяснить, что причина моих мук не заразна, но удержалась, неожиданно почувствовав, что очень устала. Мысль взять пару отгулов и посидеть дома показалась очень соблазнительной. Скоро Рождество, пора начинать готовиться. Рейчел хочет велосипед, мы с Гордоном собирались купить его вместе — значит, нужно поискать, где лучше ассортимент и все такое… Предстояло договориться с Гордоном, какие праздничные дни Рейчел проведет с ним. Раньше я до последнего откладывала разговор из желания провести с дочерью все праздники, но теперь, как ни странно, это казалось не столь важным. Не то чтобы мне стало безразлично — я по-прежнему любила дочь и заботилась о ней, но возникло ощущение, что провести несколько дней без Рейчел не так уж и страшно. Если Гордон захочет и Рейчел не будет против — пусть встречает Рождество у папы, почему бы и нет, думала я. В конце концов, я провожу с ребенком намного больше времени. Так почему бы не прекратить ущемление отцовских прав? Я немного погордилась принятым решением: оказывается, гнев уже прошел и я могу проявить великодушие. В тот день — это была среда — по настоянию мистера Харриса я ушла с работы пораньше. «Побудьте дома остаток недели, — твердо заявил начальник. — А в понедельник убедитесь, что полностью выздоровели!» Когда я подошла, чтобы снять пальто с крючка, бухгалтер буквально съежился на стуле, словно мое дыхание было смертоносным.
Едва придя домой, я надиктовала сообщение на автоответчик Гордона, предложив зайти вечером на ужин. Это было первое приглашение, адресованное бывшему мужу, и я почувствовала, что очень хочу его видеть. Отмахнувшись от тоненького голоска, вещавшего: «Это у тебя от одиночества», я предложила голоску пойти, куда мартышки орехи прячут. Одинока? Я?! Да у меня море друзей! В доказательство я позвонила Ванде.
Я не видела подругу пару месяцев — в последний раз мы встречались за ленчем в отеле, когда Ванда приезжала в город на собрание конвенции парикмахеров. Она казалась еще крупнее, чем раньше; говорила очень громко, не замечая того; рассказывала о своей жизни неподалеку от Кембриджа, где на много миль вокруг оказалась единственной обладательницей неанглосаксонской внешности, служившей хозяйке универсальным пропуском и знаком отличия. «За Лондон я не дам и двух пенсов, — острила Ванда. — Здесь каждый из кожи вон лезет, демонстрируя дружелюбие к цветным. Там, где мы живем, со мной обращаются как с инопланетянкой и оказывают почести, словно пришельцу с Марса. Черт, я не желаю интегрироваться! Мерси за заботу, предпочитаю оставаться особенной. Кстати, не хочешь приехать погостить? Майк сделает тебе прическу бесплатно. Напоминаю, у нас водятся любопытные мужские экземпляры, просто любо-пытные», — и она оглушительно захохотала. Привычно вздрогнув, я ответила: однажды — непременно, когда-нибудь — обязательно, и сменила тему. Теперь я решила воспользоваться приглашением.
— Ну привет! — загремела Ванда в телефон. — Как раз вчера тебя вспоминала. Как дела?
— Немного подустала, — призналась я.
— Под кем?! — оглушительно захохотала подруга.
Смогу ли я выдержать целый выходной в обществе Ванды? В прошлом вульгарность подруги, приправленная тонким юмором, всегда оказывалась заразительной, сейчас я ощутила лишь прилив раздражения, но все равно решила поехать: любое занятие вдруг показалось лучше перспективы сидеть дома. Я спросила:
— Ты всерьез приглашала меня погостить?
— Конечно, — отозвалась Ванда. — Выезжай немедленно. Положи в сумку зубную щетку и садись за руль, девочка.
— Понимаешь, прямо сейчас я не могу — Рейчел еще учится. А в пятницу заберу ее из школы пораньше и отправлюсь к тебе. Думаю, доберемся часам к шести.
— Отлично!
— Слушай, можно приехать с Брайаном?
В трубке словно взорвалась шутиха. Оглушительный визг и улюлюканье сотрясали линию добрых полминуты, прежде чем трансформироваться в нормальную речь:
— Ты наконец-то нашла себе мужчину?!
Мурашки пробежали по спине — о Боже, только не Ванда…
— Нет, — холодно ответила я. — Я имела в виду нашу собаку.
— О! — отозвалась Ванда с умеренной радостью. — Что ж, ладно, захватывай пса.
После разговора я почувствовала себя лучше и даже взяла с собой Брайана, отправившись забирать Рейчел из школы. Дочь пришла в восторг, опустилась на колени и приласкала любимца, словно не виделась с ним месяц, а не день.
— Как дела? — спросила дочь по дороге домой. Обычно я захожу за ней прямо с работы и без собаки.
Я сказала, что Гордон, наверное, заглянет на ужин.
— О, это будет супер, — возликовала Рейчел, и я уже возгордилась собой, но дочь добавила: — Наверное, он придет с Мирандой.
Такой вариант мне в голову не приходил.
— Вряд ли стоит на это рассчитывать, — сказала я, раздраженная тем, как огорчилась Рейчел. — Папа захочет пообщаться с тобой и придет один.
Логично, не правда ли?
Черта с два он захотел.
Когда мы вошли в дом, телефон трезвонил, и Рейчел бегом побежала отвечать на звонок.
— Это папочка, — прошептала она мне и переключилась на разговор с отцом: — О, отлично! Часов в семь, наверное. — Она вопросительно посмотрела на меня, и я кивнула. Дочь некоторое время слушала, улыбнулась и заключила: — Так я и думала. Я скажу маме, — на этом она положила трубку.
— Папа придет, — сказала Рейчел и по пути на кухню добавила парализовавшую меня новость: — И Миранда придет, я же говорила.
Очень мало пользы в стараниях быть конформистом. Взять хоть Пенелопу Уэбб с ее внешней респектабельностью, в тридцать восемь лет все еще топающую ногами от злости: не сомневаюсь, ее до глубины души потрясла бы весть, что соседка готовит чечевичный суп и бараньи отбивные для бывшего мужа и его любовницы. Напротив, я, однажды уверовав в то, что гуманность суть основа общественной жизни, находила ситуацию простой как апельсин, не видя ни малейшей логической или эмоциональной причины, почему Миранда не могла бы прийти на ужин. Кроме того — entre nous[43], — мне было очень любопытно с ней познакомиться. Точнее, меня интересовало, как она выглядит. В любом случае ожидаемое развлечение отчасти смягчило угрюмую раздражительность, так что по-своему я была благодарна Гордону.
Дверь гостям открыла Рейчел: я в кухне протирала чечевицу через сито. Домашний фартук поверх джинсов и пуловера был призван служить декларацией моей ультранепринужденности (которой не было и в помине) и способом показать, как гармонично я вписалась в спокойную, безмятежную домашнюю жизнь a deux, вернее, a deux avec ип chien[44]. Я играла роль счастливой, не знающей проблем матери-одиночки (что как раз в тот момент было неправдой). Негромкая нежная мелодия из «Шехерезады» Римского-Корсакова довершала картину. Если вдуматься, усмехнулась я, заправляя суп протертой чечевицей, выбор музыки не в бровь, а в глаз: подумать только, какие сказки я собираюсь рассказать гостям…
Гордон, потирая руки, по-свойски прошел в кухню, внеся с собой свежесть вечернего воздуха. У него хватило наглости похлопать меня по заднице и чмокнуть в щеку холодными губами, совсем как в рекламе «Оксо», кольнув щетинистым подбородком — на мгновение я ощутила дежа вю… Повернувшись, он притянул Миранду поближе, словно рабыню на рынке: у меня даже возникло искушение попросить гостью открыть рот и показать зубы.
Говорят, любовь слепа. Может, нелюбовь тоже ничего не видит? Может, в действительности Миранда была красоткой, шикарной девушкой, праздник для глаз и соответствовала остальным эпитетам, которыми сыпал Гордон, пытаясь привести меня в восхищение, но с того места, где я стояла — архетип разведенки в домашнем фартуке, — гостья выглядела скорее дурнушкой. Разумеется, это было очень приятно, просто я не того ожидала, учитывая славословия, которые приходилось выслушивать последние четыре месяца. Я думала увидеть гибрид юной Мэрилин Монро и женщины-вамп, но эту девушку, даже с поправкой на неприязнь и без малейшего насилия над воображением, нельзя было сравнивать ни с той, ни с другой. Миранда оказалась крупной (как говорится, мясистой), ростом не ниже Гордона и гораздо шире в груди и плечах (груди, кстати, у нее было много, но обладательница упаковывала ее так, что та напоминала скорее книжную полку, чем две прелестные полусферы, вызывающие страстное желание). Добавьте к этому улыбку, открывающую зубы, огромный рот (я невольно задумалась, как Гордону удается закрывать его своим, чрезвычайно маленьким) и крошечные карие глазки, совершенно исчезавшие, когда она гримасничала. Темные волосы, остриженные «под пажа» со слишком короткой, по моему мнению, челкой, придавали владелице постоянно удивленный вид. Одета она была почти как я, за исключением, естественно, фартука. Если бы мне сказали, что гостья только что прибыла из азиатских степей, я бы не удивилась.