– …поскольку этот человек плохо соображает, – догадалась Соня.
– А вы не так просты, как кажетесь, – прищурился покупатель.
– А я кажусь простой?
– Скорее бесхитростной.
– Это обманчивое впечатление, – заверила Соня. – Давайте подойдем к стенду. Я покажу вам несколько моделей.
– Давайте… Софья, – пожрал он глазами ее грудь с приколотым к кармашку блузки бейджиком. – С вами хоть на край света…
На десятой модели она решила поставить точку:
– Боюсь, это все, что я могу вам предложить.
– Значит, настала моя очередь, – заиграл он бровями. – Но сначала позвольте представиться – Павел.
– Очень приятно, – сухо кивнула Соня. – Вы пока определитесь с моделью…
– Нет, нет, нет! – угадал он ее намерение. – Так просто вам от меня не уйти!
– Это в каком же смысле?
– В самом прямом. Я приглашаю вас на ужин… – Павел кокетливо всосал щеки, и его губы сделались, как у рыбы подвижнорота. (Правда, правда, есть такая. Она еще называется обманщик, потому что, подкараулив из засады рыбку, при ее приближении внезапно выбрасывает струю воды из своего рыла и вытягивает рот, которым схватывает жертву.)
Соня оглянулась на Нинку, издали наблюдавшую за обольщением, и та с готовностью покрутила пальцем у виска.
– Боюсь, ничего не получится.
– А вы не бойтесь, – успокоил Павел. – Все получится в лучшем виде. Открою вам маленькую тайну: мне еще ни разу, ни разу! – поднял он палец с массивным кольцом-печаткой, – ни одна девушка не отказала.
– Неужели? – заинтересовалась Соня. – И чем же вы их берете?
– Я их ошеломляю, – снисходительно пояснил захожий Казанова.
– Ну что ж, – усмехнулась Соня, жестом подзывая Нинку. – Если вам удастся ошеломить мою коллегу, а она у нас в отличие от меня, бесхитростной, крепкий орешек, обещаю подумать над вашим предложением.
– Скажите, детка, – повернулся обольститель к доверчиво подошедшей, ничего не подозревающей Нинке Капустиной, – у вас везде такие густые волосы или только в ноздрях?
– Везде, – мрачно заверила Нинка. – Хочешь посмотреть?
– А почему вы мне тыкаете?! – возмутился неудавшийся соблазнитель, раздосадованный неожиданным обломом. – Вас что, не обучили хорошим манерам?
– А разве к козлам принято обращаться на вы? – удивилась Нинка.
– Что-о?!! – взорвался Паша. Эффектная гастроль в салон мобильной связи оборачивалась полным фиаско. – Ах ты… Да я… Считай, ты здесь больше не работаешь! Вылетишь отсюда с волчьим билетом! Вы обе вылетите! Я требую жалобную книгу!
На них уже смотрели немногочисленные покупатели и работники салона, привлеченный шумом охранник привстал со своего табурета. От служебного входа к ним спешила взволнованная Козья Морда.
– Что здесь происходит? – сурово осведомилась она.
– У нас буйнопомешанный, – насмешливо пояснила Нинка Капустина.
Паша зашелся в немом междометном крике.
– Я спрашиваю, что здесь происходит? – чуть повысила голос Инга Вольдемаровна и вопросительно посмотрела на Соню.
– Покупатель хотел приобрести телефон для слепоглухо… тупого пользователя, но не нашел подходящей модели…
– Ну все! – зловеще сказал Павел. – Я требую жалобную книгу!
– Пройдите в мой кабинет, – взмахнула крылом Козья Морда.
– Финита ля комедиа, – сказала Нинка Капустина, глядя в их удаляющиеся спины. – Теперь мне полный абзац. Придется искать новую работу.
– Да, не нужно было так с ним разговаривать, – согласилась Соня и тут же спохватилась: – Но ты здесь совершенно ни при чем. Я одна во всем виновата.
– С чего это? – удивилась Нинка. – Ты его козлом не называла.
– Если бы я тебя не позвала…
– А ведь действительно, – озарилась верная подруга. – С какого хрена ты меня подтянула? Вот теперь сама и расхлебывай. Заварила кашу… Тем более вы нынче с начальницей приятельствуете…
Пока Соня осмысливала Нинкину предприимчивость, оскорбленный в лучших чувствах Паша с достоинством удалился, и Козья Морда, выглянув из служебного входа, жестом пригласила их к себе в закуток.
– Хочешь, оставайся, – великодушно предложила Соня. – Попробую сама разрулить ситуацию.
Нинка не возражала.
– А почему вы одна? – холодно осведомилась Инга Вольдемаровна. – Где Капустина?
– Она здесь ни при чем. Это я спровоцировала инцидент.
– Какое благородство, – усмехнулась Козья Морда. – А вот пострадавший утверждает, что именно Капустина назвала его козлом и вела себя вызывающе нагло.
Она пододвинула Соне раскрытую на нужной странице книгу жалоб с подробно эмоциональным описанием происшедшего.
– Нет, нет, – заверила Соня, пробежав глазами неровные строчки, буквально дышащие жаждой отмщения. – Это все мои… проделки.
– Ну что ж, – прищурилась Козья Морда. – Значит, будете отвечать. И если вы рассчитываете, что установившиеся между нами неформальные отношения как-то смягчат вашу ответственность, должна вас огорчить – наказания избежать не получится. В вашем возрасте пора контролировать свои поступки, особенно такие возмутительные.
Она выдержала паузу, но Соня молчала.
– Никто не позволит вам порочить репутацию нашего салона. Я завтра же подам руководству докладную записку, а вы можете написать объяснительную.
Соня вытянула из принтера листок бумаги и похлопала себя по карманам в поисках ручки.
– Не нужно торопиться, – великодушно разрешила Инга Вольдемаровна. – Обдумайте свои мотивы. Тем более рабочий день еще не кончился.
– Ничего, – злобно ответила Соня. – Это не займет много времени.
Начальница хотела было возразить, но тут зазвонил телефон, и, пока она шарила в сумке в поисках мобильного, Соня черкнула несколько строк, сунула листок ей под нос и вышла в торговый зал.
– Ну что? – метнулась к ней Нинка Капустина.
– Написала заявление по собственному желанию.
– Зачем?! – ахнула та. – Совсем рехнулась?! И она приняла?
– Еще не видела. По телефону разговаривает.
В этот момент дверь служебного входа с грохотом распахнулась, и Козья Морда, обведя зал безумным взглядом, бросилась к Соне, что называется, ломая ноги.
– Це… Це… – выкрикивала она, хватая ее за грудь.
– Ни фига себе, у нас ценят кадры, – подивилась Нинка Капустина. – Ты глянь, как расстроилась твоим заявлением.
– Что с вами, Инга Вольдемаровна?! – пыталась Соня оторвать от себя ее руки.
– Цецилия! – выдохнула та. – Беда… Несчастье… Мне из школы… Вы на машине?
– Господи! – перепугалась Соня. – А что?..
– Пожалуйста, быстрее!..
Добиться, что же случилось в школе, так и не удалось. Да Инга и сама не знала или не успела понять, охваченная мгновенным ужасом, сковавшим рассудок. Она застыла на переднем сиденье, сцепив побелевшие пальцы, и молилась так истово, так страшно, что Соня, подхваченная волнами ее отчаяния, тоже невольно начала взывать к Богу:
– Господи Иисусе! Сыне Божий! Пожалуйста, пожалуйста, не лишай ее дочки! У нее больше нет ничего, кроме этой девочки! Пожалей ее, Боженька правый! Пусть Цецилия будет жива! Пусть она только будет жива, Господи!
Они ворвались в здание школы и сразу услышали крик. И побежали на него, как по компасу, на второй этаж. И все расступались перед ними, безошибочно угадывая в потрясенной Инге мать девочки, – от охранника на входе до толпившихся в коридорах учеников. Никто не учился и не расходился по домам, словно удерживаемый прочной ниточкой этого крика.
«Жива, жива. Спасибо, Господи! – думала Соня, удивленно разглядывая на бегу оживленные ребячьи лица. – Но как все-таки жестоки дети. Ни капли сострадания к чужой боли».
Дверь в класс была распахнута настежь. Возле одной из парт в среднем ряду толпилась кучка учителей, и суетился мужичок со столярными инструментами, явно не находя им достойного применения.
– Где она? – душераздирающе возопила Инга Вольдемаровна.
Крик на мгновение смолкнул и возобновился с удвоенной силой. Учителя расступились, и Соня увидела Цецилию. Вернее, ее скрюченное тельце, сидящее на стуле, – голова была засунута в парту.
– Что вы с ней сделали?! – надрывалась Инга Вольдемаровна, не зная, как подступиться к дочери. – Бедная! Моя девочка! Вылезай оттуда немедленно!
Учителя расстроенно гудели, мужичок растерянно пожимал плечами, Цецилия орала благим матом, и Соня с ужасом подумала, как на самом деле беспомощны люди, в чьи профессиональные руки мы доверчиво отдаем тела и души своих детей.