Инна Туголукова - Собака мордой вниз

К горлу подступила тошнота, и Гуля бросилась в ванную. А очнулась на полу в коридоре и не сразу поняла, как здесь оказалась, и не сразу вспомнила, что случилось. Она села, потирая ушибленную голову. Справа от затылка наливалась болью гематома, в ушах звенело, а в груди росла пустота и, словно огромная черная дыра, затягивала в себя прежнюю счастливую жизнь со всеми ее удачами и разочарованиями, планами и надеждами, радостями и бедами, такими теперь смешными и понятными. И так вдруг стало страшно, так больно и безысходно, что Гуля беззвучно закричала, прижимая к груди руки, будто пыталась удержать ускользающее счастье, покой и безмятежность. Но они неумолимо утекали сквозь пальцы, оставляя лишь горечь утраты.

Из ступора ее вывел скрежет ключа в замочной скважине. Значит, мать привела из садика Рушану. Маленькая Наиля спала в своей кроватке. Сколько же она здесь сидит? Час? Два? Или пару минут? А может, целую вечность? Надо бы подняться, не пугать ни мать, ни дочку, но не было сил. Да и какая, собственно, теперь разница?..

– Мамуля! – опешила девочка. – Ты что здесь делаешь?!

Она скинула шубку бабушке на руки и кинулась к матери, чуть не опрокинув ее на пол. Гуля ухватилась за дочку, как за соломинку, и притиснула крепко-крепко, заполняя зиявшую в груди черную пустоту родным теплым тельцем.

– Пойдем, пойдем! – вырывалась Рушана. – Я прочитаю вам стихи. Мы сегодня в саду учили для утренника. Бабуля еще тоже не слышала. Всю дорогу уговаривала меня рассказать, но я не уговорилась.

Она потащила мать в комнату и усадила на диван. Бабушка Фаина двинулась следом.

Рушана вышла на середину комнаты, лукаво улыбнулась и с выражением прочитала:

– Мамулечка, купи мне кошечку! – без перехода заныла она. – У всех в садике есть, только у нас нету.

Гуля отрицательно покачала головой.

– Ну почему? Почему ты не хочешь? – опечалилась девочка, но тут же нашла достойную альтернативу: – Тогда хоть роди мне еще сестричку! Или братика!

– Нет, – злобно усмехнулась Гуля. – Вот этот номер уж точно не пройдет!

– Бабуля, а может, ты родишь мне новую сестричку, если мама не хочет?

– Сначала переоденься и вымой руки, а потом мы с тобой поговорим.

Фаина дождалась, когда внучка выйдет из комнаты, и повернулась к дочери:

– Ну, выкладывай, что случилось?

Однако в комнате опять нарисовалась Рушана и многозначительно заявила:

– Мамочка, мамочка! Вы с бабулей не хочете купить мне кошечку и крадете мою улыбку, вот!

– Это ты сама придумала? Про улыбку? – умилилась Фаина.

– Нет, – честно призналась девочка. – Это придумал Георгий Андреев. Мой друг. Он еще стих про кошку переделал. Знаете как? «Злые люди бедной киске не дают надраться виски!» Здорово?

– Это уж не из сто ли пятьдесят седьмой квартиры?

– Да, – испугалась Рушана. – А ты не будешь ябедничать его маме?

– Хочешь, отведу тебя к ним в гости?

– Хочу! – обрадовалась она. – Только возьму с собой Барби.

– Что же ты, в куклы с ним играть будешь? Он же мальчик, ему неинтересно.

– Тогда пазлы про Незнайку…

Когда Фаина вернулась, Гуля рассказала ей про телефонный звонок.

– Во-первых, это может быть чья-то злая шутка, – предположила мать.

– А во-вторых, это может быть правда.

– А что изменится, если это правда? – вскипела Фаина. – Или Раф такой уж замечательный муж и отец? Чем он еще присутствует в вашей жизни, кроме отметки в паспорте и копеечной зарплаты? Ты хоть помнишь, как он выглядит? Когда он спал с тобой в последний раз? Может, вы куда-то ходите вместе? Или он помогает тебе по дому? Занимается дочерьми? Где он вообще шатается по ночам? Искореняет преступность? Томится в засадах?

– Ты его не любишь.

– А за что мне его любить?! Где он?! Ау!

– Разве любят за что-то? Любят просто так. Это ненависть имеет свои причины.

– Считай, что они у тебя появились.

– Но ведь ты сама говорила, что это может быть чья-то злая шутка?

– Ну, так давай проверим! Какие вопросы? Пойдем к театру и убедимся, шутка это или реальность.

– А если это окажется правдой?

– Лучше уж знать правду. Все равно ведь теперь изведешься на пустом месте.

– Но с этой правдой придется что-то делать.

– Вот тогда и подумаем, что с ней делать…

Они стояли за стеклянными дверями фойе, глядя на толпу, штурмующую гардероб. И Гуля начала уже успокаиваться, когда увидела их – Рафа под ручку с незнакомой молодой женщиной. И сердце, дрожавшее до этого, как овечий хвост, вдруг забилось тяжело и больно, словно молот, сокрушая, разбивая вдребезги ее жизнь. Она хотела убежать и не могла стронуться с места. Стояла и смотрела сквозь пелену подступающих слез, как они идут и болтают, склоняясь друг к другу, как льнет к нему эта чужая женщина и как он смотрит на нее – Раф, ее муж.

И вдруг она, эта чужая, поцеловала его, горячо, прямо в губы, и Раф на мгновение прижал ее к груди. И Гуля ощутила всю силу захлестнувшей их страсти. И темная эта сила, подхватив ее, понесла прочь от страшного места. Но мать, поймав за руку, втащила ее в фойе и, прикрываясь дочерью, словно щитом, заголосила:

– Ах ты, сучка ты рваная! Ты что ж это делаешь?! Люди добрые! Поглядите! При живой жене к мужику в штаны лезет!

И Гуля зажмурилась, чтобы не видеть собравшейся вокруг толпы, довольной неожиданным продолжением шумного спектакля. И потрясенного лица Рафа, инстинктивно прикрывшего собой свою спутницу. И рванулась, чтобы убежать, но мать держала крепко. И закрыла ладонями уши, чтобы не слышать, но слышала каждое слово:

– Я твои лохмы повыдергаю! Зенки твои бесстыжие повыцарапаю!

И Раф уже тащил их куда-то, за шкирку, как нашкодивших котят, а мать все кричала, выворачивая шею:

– Берегись, проклятая тварь! Я тебя со дна морского достану! Я тебе биографию испорчу, а заодно и рожу твою поганую! Неповадно будет отцов красть у маленьких девочек! Отольются тебе сиротские слезки…

Поначалу Соня не поняла, что златозубая яростная женщина нападает именно на нее. А осознав, обратилась в соляной столб – замерла от ужаса. Лица окруживших их людей – любопытные, злорадные, сочувствующие – слились в сплошное расплывшееся пятно.

– Извини, – бросил Раф и кинулся к беснующейся тетке, тесня ее к выходу.

Но та рвалась из-за его плеча, и Соня до одури, до нервного паралича боялась, что вот сейчас вырвется и вцепится в волосы, повалит на пол на потеху толпе.

Однажды ей приснился страшный сон, будто в людном месте она вдруг оказалась абсолютно голой. Никто не обращал на нее никакого внимания. А она металась в поисках укромного уголка, изнемогая от ужаса и стыда и не понимая, недоумевая, как могла оказаться в такой нелепой, такой чудовищной ситуации. Может, она и сейчас спит?..

Крики, удаляясь, затихли, фойе почти опустело, и Соня наконец сдвинулась с места – направилась к гардеробу. И вдруг остановилась, сраженная новой догадкой.

– Ну, что же вы? – поторопила гардеробщица. – Давайте свой номерок. Не ночевать же здесь из-за вас!

Соня пошарила по карманам, порылась в сумке и даже вытряхнула ее содержимое на прилавок, хотя уже знала, что номерка у нее нет, и даже зрительно вспомнила, как опустил его в свой карман майор Шарафутдинов.

– Кажется, я номерок потеряла…

– Вот еще беда-то! – раздражилась гардеробщица. – Все не слава Богу! Ну, ждите теперь, какое останется, потом будем акт составлять.

В другое время Соня не преминула бы насмешливо поинтересоваться словами зощенковского героя: «А вдруг да дрянь останется?» Она и сейчас их вспомнила и даже горестно усмехнулась, но вслух сказала:

– Так уже, собственно, ничего и не осталось. – И кивнула на две куртки, сиротливо висевшие на пустой вешалке.

Гардеробщица окинула их красноречивым взглядом.

– А откуда я знаю, какая ваша?

– По-моему, это очевидно, – удивилась Соня.

– «Очеви-идно», – передразнила та и, не глядя на Соню, многозначительно бросила: – Больно падкие все на чужое. – Видимо, проецируя на нее ответственность за свою личную, неизжитую драму.

– Что здесь происходит? – строго осведомилась подошедшая к ним дама с табличкой «Администратор» на могучей груди.