Медленно, я начинаю как бы свернувшись в ковер, катиться к нему, останавливаясь каждый раз под темп музыки, так, наверное, Клеопатра раскатывалась в ковре перед Марком Антонием. Музыка становится все громче и темп увеличивается. Каждое мое движение наполнено покорностью, соблазнением, очарованием, я напоминаю себе животное, которое предлагает себя своему самцу. Я достигаю подножия кровати.
Время выбрано идеально. Многие голоса смешиваются, чтобы сформировать крещендо.
Роксанннааа, Роксанннааа…
Я тяжело дышу, скорее не только из-за того, что я сейчас проделала, но и от страстного желания. Он возникает на краю кровати и обхватывает своими большими руками художника вокруг моей груди и тянет меня сильно вверх, так, наверное, русалок вытаскивали из океана.
— Мне необходимо, чтобы мой рот очутился на твоей мокрой и невероятно вкусной киске.
— Откуда ты знаешь, что я мокрая? — тяжело выдыхаю я, лежа на спине.
— Потому что моя маленькая киска в сапогах, — говорит он очень тихо, сдвинув мои трусики вниз по ногам, — я видел это..., — и я отчетливо вижу мокрое пятно на ткани, мое тело начинает дрожать. — Очень голодная киска, покрытая соками. — Он собирается нырнуть головой к моим бедрам, но я дотрагиваюсь ладонью до его горла, также, как он остановил меня в нашу первую ночь.
— Нет, теперь мой черед, — говорю я, поднимаясь и меняя позицию. Широко раздвинув ноги, я сажусь ему на грудь на его очень дорогую рубашку. Я понимаю, что это не совсем эротично, это всего лишь мое внимание, мое восхваление его, которое не может надоесть ни одному живущему мужчине.
Я сдвигаюсь вниз и расстегиваю ему брюки, на нем одеты белые боксерки.
— Белые? Ты знаешь, я не могу сопротивляться тебе, когда ты в белых трусах, — выдыхаю я.
Одинокая пульсирующая жилка бьется у него на виске. Господи, как же я была такой глупой? Все время мои настоящие чувства к нему теперь выглядели для меня, словно я удивленно таращила глаза саму на себя. Все время я все глубже и глубже влюблялась в него, но моя собственная упрямая глупость заставляла сосредоточиться только на Джеке.
Я наклоняюсь вперед и беру его член своим горячим влажным ртом, засасывая его все глубже, что он упирается целиком в мое горло. Мог ли он сделать что-нибудь другое, кроме как напрячься и взорваться в глубине моего рта? Медленно я начинаю расстегивать его рубашку, открывая теплую кожу.
— Ты взрываешь мой мозг..., — говорит он, и мастерски расстегивает мой бюстгальтер, но пот удерживает его на моей коже. Он снимает его и мои груди выскальзывают наружу, массирует, зажав соски двумя пальцами. — Мне необходимо, ощутить свой рот на этих чувственных губках киски.
Я упираюсь на колени, широко разведя ноги на его груди, и двигаю свою промежность к нему. Моя киска своей близостью дразнит его, он поднимает подбородок, чувствуя запах моего возбуждения, я смотрю на него сверху вниз.
— Неужели тебе нужны эти бывшие набухшие губы?
Он жадно опускает глаза на мою промежность, внутри моих сапог, пальцы на ногах загибаются от предвкушения.
— Они выглядят немного... эээ ... используемыми.
— Были использованы, испробованы и приводили в восторг, причем три раза в неделю.
— Иди сюда и сядь мне на лицо.
Я передвигаюсь на коленях к его рту и замираю над его лицом, складочки моей киски полностью открыты, пульсируют, молча моля об освобождении. Я чувствую, как внутри моего тела начинает просыпаться дрожь. Соки похоти вытекают из меня, как будто внутри кто-то повернул кран.
— Не нежничай с ней, — приказываю я.
Он проводит языком, и я поднимаюсь на коленях выше, чтобы он не достал. Вэнн хватает меня за бедра, и тянет к своему рту.
— Оооо..., — моя голова сама собой откидывается назад. Шелковистое тепло его мастерского рта посасывающее, потом сосущее жестче, убивает меня. Внутри все мои внутренности начинают гореть, словно в огне. Я вцепляюсь руками в спинку кровати, как будто от этого зависит моя жизнь.
— О Господи. Ох, Вэнн..., — я не могу больше сдерживаться. Я скрежещу зубами от того, как оргазм заполняет каждую клеточку меня, везде кожа покалывает, и я вижу белую вспышку.
— Слишком быстро, — рычит он и опрокидывает меня на кровать, садясь. — На четвереньки. — Я повинуюсь мгновенно, моя внутренняя шлюха мяукает от удовольствия. Краем уха я слышу звук разрываемой фольги.
— Нет.
Он замирает.
— Я на таблетках.
В следующую секунду я чувствую, как его головка дотрагивается до моей мокрого входа, у меня вырывается стон, а потом мой вход обхватывает его член, он хватает меня обеими руками за бедра и начинает двигаться, словно у него гон, как у животного, неся нас обоих ввысь.
Черт побери, у моей киски начинаются спазмы, и я падаю вперед, слыша его рваное дыхание позади себя, он падает на меня сверху. Наши тела скользкие от пота. Я крепко сжимаю свои мышцы, чтобы удержать его семя внутри себя, но оно беспомощно просачивается наружу.
— Господи, какая же ты красивая.
— Я не хочу, чтобы ты за мной ухаживал, — мой голос хрипит и, кажется, чужим, я дышу тяжело и быстро. — Я хочу, чтобы ты брал меня снова и снова.
И он делает это. Снова и снова. Пока небо не начинает светать, мы оба лежим, свернувшись калачиком рядом друг с другом, потому что у нас нет больше сил, и спим.
34.
Сначала собери факты, а уж потом
искажай их как тебе угодно.
Марк Твен
Я наблюдаю за ним спящим.
Напряжение на его лице, которое было вчера вечером рассеялось. Он такой красивый, что мне хочется заплакать. Вэнн открывает глаза, они кажутся добрыми и задумчивыми, и еще не привыкли к окружающей обстановке, его губы шепчут мое имя.
— Джули.
Легкая улыбка отображается на моих губах.
Буквально несколько секунд мы молча смотрим друг другу. Это странный момент, который нас соединяет, как в тот первый раз, когда наши глаза впервые встретились в церкви, когда я была подружкой невесты, а он шафером, и он подмигнул мне при всей переполненной церкви. Затем он намеренно прерывает наш контакт, отворачивается и садится, откинув волосы со лба. Я изо всех сил зажмуриваюсь, я не сдамся. Открыв глаза, касаюсь пальцами до его спины, он тут же застывает.
— Джули..., — начинает говорить он.
Я сажусь, простынь спадает с моего тела, и зажимаю его рот ладонью. Его глаза перемещаются к моей обнаженной груди.
— Прежде чем ты скажешь еще что-нибудь, я хочу показать тебе кое-что.
Он непонимающе моргает и кивает головой.
— Спасибо, — говорю я.
Мы одеваемся, садимся в его машину и едем в Килбурн. Я прошу его остановить возле моего дома. Поднимаемся по лестнице, потом по коридору, все молча. Мой желудок закручивается от страха. Я так нервничаю, что меня начинает подташнивать. Перед дверью своей квартиры, я останавливаюсь и вставляю ключ. Как только я открываю дверь спертый и затхлый воздух ударяет нам в нос. Я смотрю на Вэнна, его лицо сообщает мне, о чем я и так могла догадаться — шок вперемежку с отвращением.
— Это мой дом.
Он с трудом сглатывает, я веду его в гостиную. Моя мама тоже шокирована от нашего появления, и не знает то ли ей встать, то ли что-то сказать.
— Вэнн, это моя мама. Мама, познакомься это Вэнн.
Вэнн подходит к ней и берет ее мягкую пухлую руку в свою.
— Пойдем, — говорю я, ведя Вэнна наверх в свою комнату, отпираю входную дверь. — Это моя комната.
Он проходит за мной в мою безупречно чистую спальню. Я поворачиваюсь, наблюдая за ним, как он закрывает дверь, прислонившись спиной к ней, и оглядывается вокруг с какой-то осторожностью.
Я указываю на стену, на которой остались кусочки голубой изоленты.
— На этой стене было полно фотографий Джека, некоторые даже были в размер плаката, но позавчера я сняла их, мне хотелось порвать их всех на мелкие кусочки и выбросить, и притвориться, что я никогда не была настолько глупа, но я так и не решилась, потому что тогда бы это означало, что я впустую потратила столько лет своей жизни. Они в том ящике.