Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: в катакомбах, в этом подвале, скрываются аристократы – прячутся от кровавой революционной секиры, которая чем дальше, тем проворнее рубит головы, не разбирая правого и виноватого. Верно, руководит здесь загадочный Ночной Дюк. Какую же участь уготовил он для этих людей? И долго ли им предстоит здесь оставаться? Или есть возможность бежать?

Так или иначе, но, сидя здесь, под дверью, ответа не высидишь. Голова опять кружится.

Мария еле дотащилась до своей жалкой постели, старательно закрыв за собою потайную дверь, и легла, свернувшись клубком, подтянув колени к подбородку. Перед глазами мельтешили разноцветные полосы, в висках стучало. Еле-еле удалось согреться, и только тогда она смогла уснуть. Но и во сне не угасли в ее глазах цветные огоньки, мелькали, сворачивались в спирали, кружились множеством каруселей… Потом огоньки вдруг обратились в стаи золотых рыбок, пронзающих серые волжские волны и, словно искры, оставляющих за собой золотистый след. Рыбки взлетали в воздух и снова падали в воду, кружились вокруг Марии, она пыталась поймать их голыми руками, но они были слишком юркие, увертливые, и она впустую хлопала по воде ладонями, вздымая тучи брызг и слабея от смеха…


– Проснитесь, господа! – раздался негромкий голос, чудилось, над самым ее ухом, и Мария всполошенно вскинулась.

Зала была освещена довольно ярко – четырьмя или пятью факелами, которые держали люди, одетые как типичные bonnets rouges, «красные колпаки»[123], однако обитатели подвала смотрели на них без всякого страха, вполне доверчиво и послушно отзывались, когда невысокий худощавый человек выкликал их фамилии, читая по спискам, которые он держал близко к свету факела, чтобы лучше видеть:

– Граф Лавуа? Прошу вас сюда. Графиня Лавуа? Сударыня… Виконт Лавуа? Здесь. Хорошо.

– Кто это? – шепнула Мария Беатрисе де Монжуа, которая сидела рядом. – Ночной Дюк?

– Нет! – ответила та почти с негодованием. – Это простолюдин какой-то, а Ночной Дюк – истинный аристократ даже по виду.

Тут прозвучало имя маркизы, и Беатриса, сжав на прощание руку Марии, побежала к кучке людей, которая все увеличивалась.

– Маркиз де Вильон! Барон Сирези! Баронесса Сирези! Граф Сент-Этьен! Граф Луи-Блан! – вызывал незнакомец.

Скоро все обитатели подвала, кроме Марии, собрались вокруг незнакомца, и он отложил список:

– Господа, прошу вас вполне доверять мне. С сегодняшнего дня я – Ночной Дюк.

Ему ответом был общий недоуменный возглас, глашатай поднял руку:

– Не тревожьтесь. Этот благородный человек, которому обязаны своим спасением десятки и сотни людей, жив. Однако республиканцы напали на его след, он в опасности, поэтому правительство его страны приказало ему покинуть Францию.

– О, так он не француз? – разочарованно вздохнула Беатриса. – Ах, какая жалость, какая жалость! Настоящий шевалье!

– Настало время и вам покинуть пределы нашего несчастного отечества, господа, – продолжал новый Ночной Дюк. – В трактире каждому дадут чистую одежду и документы, со всякой группой пойдет проводник. Будем надеяться, что через два, ну, три дня все вы окажетесь в безопасности, однако умоляю и взываю к вашей чести: никто и никогда, ни при каких обстоятельствах, не должен открывать место вашего убежища и тайну вашего спасения. Судя по тому, как развиваются во Франции события, наши тайные убежища еще не раз сослужат свою службу. Итак, господа, прощайте. Даст бог, еще свидимся в Париже, не обагренном кровью! Да здравствует король!

– Да здравствует король! – дружно ответили все и послушно потянулись к выходу.

Задержалась только Беатриса. Она бросилась к Ночному Дюку и воскликнула:

– Сударь, вы забыли одну из нас! В вашем списке нет баронессы Корф. Неужели вы оставите ее здесь одну?

Ночной Дюк почтительно склонился к руке Беатрисы:

– Я восхищен вами, маркиза. Немногие способны в смертельной опасности думать не только о себе, но и о других. Но вы не тревожьтесь. О баронессе позаботятся. Я не забыл о ней… – Он подвел Беатрису к ступенькам, помог взойти по ним и только тогда обернулся к Марии: – Разве я мог о ней забыть? А ты? Ты меня помнишь?

И Мария наконец-то узнала того, чей голос уже давно пробудил в ней неясную тревогу и смутную, радостную надежду. Ну конечно! Если появился Жако, то разве мог Вайян не оказаться поблизости?!

* * *

Вайян шел к ней, улыбаясь и протягивая руки, а Мария покачнулась: остатки жалкой лепешки неудержимо ринулись к горлу, так что ей лишь невероятным усилием воли удалось подавить тошноту и броситься в объятия Вайяна с той же радостью, с какой он обнял ее. Она безотчетно произносила слова изумления, слова дружбы, о чем-то спрашивала, не улавливая ни единого слова из того, что он отвечал, а в голове шел стремительный подсчет: ее месячные дни должны были прийти самое малое две недели назад. Небывалая задержка! Нет, отчего же? Бывалая! Бывалая всего лишь дважды в жизни. И такая же изнурительная тошнота и слабость… ах, нет, голод и усталость здесь ни при чем!

Не может быть. Мамаша Дезорде уверяла, что ничего не может быть, если только каким-то чудом… И вот свершилось! Чудо свершилось! Кто бы ни был с нею в ту ночь в сторожке – случайный прохожий, оживший призрак или ангел небесный, – ему удалось сотворить чудо. Нет, это был, конечно, посланник божий – недаром в голосе его слышался ей голос любимого, единственного.

Будет ребенок! Она обхватила себя руками, словно хрупкий фарфоровый сосуд, наполненный благовонной, священной миррой. Чудилось, что эта ужасная бурная жизнь вдруг утихла, улеглась, по волшебному мановению обратившись в сладкозвучное, легкое веяние утреннего ветерка, что летит над Волгой, чуть касаясь ознобной, сизой волны, чуть колышет зеленый разлив лугов, чуть треплет золотые ленты в косах осенних берез…

Будет, будет ребенок! Да если и оставались хоть какие-то сомнения, стоит лишь вспомнить нынешний сон, чтобы все они развеялись в одночасье. Разве может быть более верная примета беременности, чем во сне живую рыбу руками ловить?!


– Мария! – Вайян тряс ее за плечи. – Мария! Что с тобой? Пойдем скорее. Тебе нужен свежий воздух!

Он почти вынес ее через полутемный коридорчик в трактирную залу, где уже никого из беженцев не было, только вытирал посуду знакомый Марии толстяк в белом колпаке – тот самый, кто так выразительно грозил ей кулаком, поворачивая на вертеле румяного, поджаристого поросенка.

– Дай-ка нам чего-нибудь поесть, Шарло, – скомандовал Вайян, и трактирщик расторопно поставил перед Марией миску с овощной похлебкой, к которой она тут же припала и не оторвалась, пока не съела все до последней капли.

– Ну, слава Иисусу, – серьезно сказал Вайян, глядя в ее порозовевшее лицо. – А я уж решил, что ты умираешь.

– Это от счастья, друг мой, – блаженно улыбнулась Мария – и едва не расхохоталась, когда Вайян смущенно отвел глаза, приняв ее слова на свой счет. – Ну да, я счастлива видеть тебя! Только вот что скажу: я помню тебя смелым, хитрым, опасным – всяким. Но ведь эту революцию и сделали такие, как ты! Третье сословие! Что же приключилось? Почему ты спасаешь таких, как я? Как Беатриса де Монжуа?

Глаза Вайяна приняли мечтательное выражение.

– О, Беатриса! Какая женщина, да? Вот характер! Вот сила духа? А глаза… в ней больше, чем красота! Если вся эта заваруха когда-нибудь кончится, непременно разыщу ее – и попрошу ее руки. Вот как ты думаешь: пойдет маркиза де Монжуа за графа Сент-Юзефа?

Мария осторожно отодвинулась от Вайяна. Похоже, ее старый приятель спятил…

– Да я в своем уме, поверь! – захохотал Вайян. – Но меня теперь зовут граф Этьен Вайян де Сент-Юзеф. Я купил этот титул, и замок, и земли – поверь, все чин-чинарем!

– Ку-пи-ил? – протянула Мария. – На что, бога ради? На деньги, которые тебе заплатила Евдокия Головкина?

И они оба зашлись таким хохотом, что трактирщик Шарло с опаской поглядел на них, решив, что теперь уж оба наверняка спятили.

– Нет, – наконец отдышавшись, махнул рукой Вайян. – После того маскарада я от нее чуть жив ушел. Матушка моя к тому времени преставилась, так что никакая сила меня возле этой дамы удержать не могла. А деньги… ты что, забыла про «Mont de Piété».

– Деньги Мердесака? – ахнула Мария. – Ты взял их?!

– Все до единого су! – гордо кивнул Вайян. – Он был мне должен, как ты помнишь. Я забрал свою долю с процентами за все свои страдания – и за все, на что он хотел обречь тебя. Все равно у Мердесака не было наследников, так зачем добру пропадать? Я теперь богатый и знатный человек, и мне есть что терять, если эти бешеные добьются своего во Франции. А не хотелось бы! Вот я и помогаю по мере сил бежать тем, на кого указует кровавый революционный перст. Честно говоря, революция разразилась ужасно не вовремя. Я как раз подумывал жениться. Эх, будь ты свободна, я бы к тебе посватался. А так придется довольствоваться маркизой де Монжуа!