К одежде прилипли мох и пыль. Мириэл отряхнулась. Не успела она опомниться, как подле нее собрались козы, привлеченные аппетитными запахами, источаемыми чехлом со снедью. Мириэл стала отгонять их шлепками и шиканьем, но козы, привычные к грубости людей, не реагировали на ее команды. Следом за козами, навострив длинные уши и раздувая ноздри, подошли мулы, тоже одолеваемые любопытством.
Мириэл задумчиво посмотрела на животных, затем отвязала с пояса веревку, схватила ближайшего мула за курчавую гриву и накинула ему на шею импровизированный недоуздок. С годами утративший склонность к буйству, мул охотно засеменил за девушкой. Равно как и козы. В сопровождении скотины Мириэл дошла до канавы с мутной грязной водой. Ежась, девушка подобрала платье и нижнюю сорочку одной рукой и ступила в ледяную воду, намереваясь перейти канаву вброд. От обжигающего холода у нее перехватило дух. Мул заартачился, и она стала силком тянуть его за собой, подбадривая цоканьем. Наконец он сдался на уговоры и зашлепал следом, осыпая Мириэл фонтаном грязных брызг. Козы, к ее огромному облегчению, предпочли остаться на пастбище. Второй мул, хоть и разразился ревом, за товарищем не пошел.
Мокрая, замерзшая, но воодушевленная решимостью, Мириэл пустилась вдогонку за Николасом. Он маячил вдалеке движущейся точкой, но она не спешила сблизиться с ним. Еще успеет, рассудила девушка, времени больше чем достаточно. Сейчас главное – выяснить его намерения. Почему он пошел к морю, а не отправился дорогой, ведущей к городу? Шагая вдоль побережья, он через несколько миль повстречает на пути селение, но там ему ничего не смогут предложить, кроме рыбачьей лодки, если таковая ему понадобится. Не исключено, конечно, что он хочет почтить память погибших, но это маловероятно. Да, они стали его товарищами по несчастью, однако, по его же собственному признанию, те люди были его врагами.
Позднее ноябрьское солнце пробивалось сквозь облака белой дымкой. Окружавшее ее безмолвие нарушали лишь крики чаек и шорох камышей, в которых гулял дувший с моря сильный ветер. Время от времени Мириэл бросала взгляд через плечо, ожидая увидеть позади себя разгневанных монахинь во главе с сестрой Юфимией, мчащейся по ее следу, словно английская ищейка, но сзади конечно же никого не было. Наиболее вероятно, что женщины, обнаружив ее исчезновение, станут искать беглянку на дороге в Сполдинг, про болота они даже не подумают.
Почти у самого устья Николас вдруг остановился и повернулся боком, будто пытаясь сориентироваться. Мириэл поспешила припасть к земле, чтобы он, оглянувшись, заметил вдалеке лишь пасущееся животное. Николас долго стоял на одном месте и смотрел по сторонам, потом медленно, мерной поступью, пошел назад, чуть уклоняясь вправо, где над камышами и травой вздымалась небольшая роща.
Мириэл уже решила, что Николас вот-вот обнаружит ее, но он изменил направление, и, хотя она по-прежнему оставалась в поле его зрения, видеть ее он не мог.
Когда стало ясно, что она может передвигаться, не опасаясь быть замеченной, Мириэл выпрямилась и продолжила преследование.
Поначалу он страшился, что не сумеет отыскать то место, где схоронил сундук. Сильный жар и борьба со смертью притупили память о событиях, предшествовавших болезни. Ведь в тот день, когда он прятал драгоценности, болота были окутаны туманом. И сам он находился в полубессознательном состоянии.
Но когда он вышел в путь, страх постепенно отступил. Он обладал врожденным чувством ориентации, развившемся в нем до совершенства за время многочисленных вояжей между Фландрией, Нормандией и Англией. Главное – довериться интуиции, и сундук будет найден.
Ему хотелось мчаться со всех ног, но он обуздывал свой порыв, понимая, что еще не совсем оправился после болезни. И хотя в данный момент Николас чувствовал себя отлично, он знал, что пока не обрел выносливости. Верхом, безусловно, передвигаться было бы удобнее, но он не посмел попросить у монахинь мула. Они и так снабдили его одеждой, пищей на один день и деньгами, которых ему вполне хватит на то, чтобы дважды заплатить за ночлег. А на содержимое сундука можно купить лошадь – да и вообще новую жизнь. Это самое малое, что Анжуйская династия задолжала ему.
Однажды ему почудилось, будто кто-то следит за ним. Он резко обернулся и, не увидев никого, кроме пасущегося животного, вздохнул с облегчением. Но взгляд назад открыл ему то, чего он не заметил прежде. Николас сделал несколько шагов в обратном направлении, потом сошел с тропы и стал пробираться в высокой пожухлой траве к зарослям ольхи и ивовых деревьев на берегу маленького озерца с темной торфяной водой, в которой отражались, мерцая, словно золотая стружка, осенние листья.
Тайник не бросался в глаза. Он хорошо его замаскировал, хотя тогда и валился с ног от изнеможения. Заросли казались нетронутыми, так что Николас даже засомневался, к тому ли месту пришел. Он взял бутыль, которую дали ему монахини, и, выдернув пробку, подкрепился глотком крепкого пряного медового напитка.
Взбодрившись, он принялся за работу, отбрасывая в сторону сучья и пучки травы. Наконец он проник в нишу, выволок сундук из тайника. Мокрый от пота и дрожа от волнения и напряжения, он встал передохнуть, чтобы вернуть силу натруженным мышцам. Ветер гнал рябь по темной поверхности озера, и казалось, будто отливающие золотом отражения деревьев исполняют некий ритуальный танец, зловещий и одновременно прекрасный. Подходящая декорация. Когда усталость немного прошла, Николас занялся сундуком. На нем виднелись разводы проступившей соли и царапины, но в остальном сундук был цел и невредим, даже красно-синяя эмаль не помутнела.
– Господи, если ты любишь меня, яви свою любовь, – взмолился юноша и, облизнув губы, вставил кончик ножа в медный запор.
Открыть сундук оказалось сложнее, чем отыскать сам тайник. Николасу это стоило огромных усилий. Он порезался, потому что нож то и дело выскальзывал из замочной скважины, и перебрал все бранные слова, какие знал, прежде чем запор наконец-то поддался. Он откинул крышку и воззрился на прятавшиеся под ней богатства.
Внутри лежали в два слоя кожаные мешочки с деньгами. Между ними стоял сундучок из слоновой кости с ажурной резьбой и застежками из кованого золота. Дрожащими руками Николас взял один из мешочков и распустил туго затянутый шнурок. В его ладонь посыпались серебряные монеты, на каждой с одной стороны отчеканена голова Иоанна, с другой – рифленый крест. Николас подсчитал, что держит в руке около сорока шиллингов. Если в каждом мешочке такая же сумма, значит, всего вокруг маленького сундучка лежит четыреста марок.[5] На эти деньги он смог бы дважды начать новую жизнь. Служа пехотинцем, он зарабатывал бы в лучшем случае пять шиллингов в неделю. Теперь же он в состоянии приобрести полное снаряжение и вновь стать рыцарем, а не наемником. Николас улыбнулся. По иронии судьбы король Иоанн из могилы возвратил свой долг семье де Канов.
Он аккуратно ссыпал монеты в мешочек и, отерев влажные руки о тунику, взялся за сундук поменьше. Как и большой, этот тоже был без ключа. Николасу пришлось взломать замок острием ножа. Под крышкой он обнаружил объемный округлый предмет, обернутый в кусок украшенного вышивкой пурпурного шелка со следами проступившей соли. Он извлек предмет из сундука и осторожно развернул защитную ткань.
При виде короны он испытал восхищение и благоговейный страх. Она принадлежала не Иоанну. Маленькая, старинной работы, эта корона была изготовлена на женскую головку и представляла собой широкий золотой обруч, окаймленный жемчугом и крупными драгоценными камнями квадратной формы. Над обручем вздымались две переплетенные золотые дуги с наплавленной эмалью, тоже украшенные жемчугом и драгоценными камнями поменьше. К ободку были подвешены через равные промежутки изящные золотые цепочки с трилистниками на концах; в каждый трилистник было вставлено по жемчужине.
– Боже всемогущий, – пробормотал Николас, понимая, что, обладая такой вещью, он никогда не будет знать покоя. Но и переплавить, уничтожить столь изумительный шедевр искусных мастеров было бы святотатством.
Внезапно, повинуясь внутреннему чутью, обострившемуся при виде богатства, выловленного из моря, он резко обернулся. Юная монахиня молниеносно нырнула в траву, но оказалась недостаточно проворной, хотя мул при ней даже ухом не повел, продолжая флегматично жевать пожухлую траву.
– Выходи, – скомандовал Николас, так и держа корону в руках, ибо прятать трофей теперь уже было поздно. Он тоже не проявил должной расторопности.