– Ну что стоишь, болван! – рявкнул солдат. – Передавай по цепочке.
В одной руке у Николаса оказался шелковый мешочек. Сквозь ткань он нащупал несколько тонких длинных предметов с закруглениями на концах и маленькие ножницы. Королевские ложечки для чистки ушей и подравниватель бороды, предположил юноша, заходясь безудержным смехом, так что под ресницами выступили слезы.
На разгрузку сломанной повозки ушел почти час. Из нее извлекли постельные принадлежности, полог для кровати, гобелены, портьеры, еще несколько расписных сундуков с медными засовами и тяжелыми навесными замками. Один из сундуков – несколько меньше остальных – сильный мужчина мог бы в одиночку поднять его, – особенно заинтересовал Николаса. Он был обит медью с сине-золотыми узорами, которые оттеняли красные кресты на крышке и по углам стенок. В отличие от ночного горошка и ложечек для чистки ушей, этот предмет багажа королевские стражники никому не передавали. Они сняли корзины с одной из лошадей и привязали сундук к ее вьючному седлу.
– Даже не думай. – Аларик больно пихнул Николаса локтем. – Моргнуть не успеешь, как тебе голову снесут.
Николас потер ушибленный бок.
– Впервые стою в шаге от такого богатства. Аларик фыркнул.
– Это беда, а не богатство, если хочешь знать мое мнение. Полагаешь, король счастлив оттого, что владеет им?
– Я был бы счастлив.
– Ну и дурак. О человеке судят по его душе, а не по тому, сколько у него холодного желтого металла. – В подтверждение своих слов он ткнул себя пальцем во впалую грудь.
– Но с деньгами-то веселее. – Николас пристально взглянул на помрачневшего возницу. – Неужели опять меня свяжешь?
Аларик провел языком по губам и мотнул головой.
– Нет необходимости, – угрюмо бросил он. – Сейчас мы все здесь пленники.
Коней не выпрягали из сломанной повозки, и теперь возница, сев верхом на ведущую лошадь в упряжке, хлыстом и голосом стал погонять ее вперед. Животные тронулись с места, и пустая телега, переваливаясь с боку на бок, словно краб без клешней, потащилась следом по обнаженному дну дельты, местами твердому, местами зыбкому – пока не провалишься, не определишь, – оставляя в мокром песке глубокую колею. Почва вздыбилась, будто разъяренный огромный зверь, которого донимают блохи, и передние колеса начали увязать. Возница, выпучив глаза от страха и напряжения, перерезал постромки и резко повернул коней к гати.
– Живой! – победоносно крикнул он, выбираясь на твердую тропу посреди зыбкого месива. Солдаты и другие обозники отвечали ему ликующими возгласами. И вдруг улыбка застыла на его лице, ибо он увидел то, что они пока еще не могли заметить. Для этого им надо было обернуться. – Прилив, – выдохнул он. – Боже всемогущий, начался прилив!
Доносившийся издалека тихий рев надвигающейся воды напоминал урчание дикого зверя, возвращавшегося в свое логово.
– Помоги нам, Господи, – хрипло произнес Аларик и, сунув руку под рубаху, схватился за крест на шее.
Николас промолчал, зная по горькому опыту, что Бог редко проявляет милосердие. Они могли надеяться только на себя.
Обозники кинулись к своим телегам и лошадям, но к тому времени, когда колонна продолжила свой тернистый путь, море уже на целый дюйм накрыло гать. Некоторые в панике попытались пересечь приливную полосу, надеясь найти твердый грунт, но дно дельты было коварным, а прочные участки слишком узкими, и, как и прежде, лошади с повозками быстро оказались жертвами трясины. А бурное пенящееся море неумолимо прибывало.
Николас расстегнул плащ и отшвырнул его в сторону, затем стащил через голову шерстяную тунику и развязал штаны.
Аларик удивленно смотрел на него.
– Умом тронулся?
– Когда поднимется вода, я попробую на лошади доплыть до берега, – объяснил ему Николас – И ты, если у тебя есть хоть капля разума, поступишь так же. Это наш единственный шанс.
Аларик покусывал нижнюю губу, продолжая мозолистыми пальцами теребить свой крест, затем вдруг выкинул руку в сторону лошади, впряженной в повозку.
– Отцепляй, – распорядился он и, содрогаясь всем телом, принялся стягивать с себя лишнюю одежду.
Пока Николас возился с ремнями и пряжками, ноги его скрылись под водой. Панические крики людей, взывающих к Богу, звучали все громче. Караван встал; любое движение в колонне теперь было вызвано лишь натиском волн.
– Держи. – Николас развернул коня и отдал поводья Аларику. – Себе я другого найду.
Возница, хоть его мучил холод и страх, испытующе взглянул на пленника.
– Полагаю, даже если мы оба выживем, вряд ли стоит рассчитывать на то, что мы с тобой увидимся в Суайнсхедском аббатстве, – язвительно произнес он.
– Не стоит. – Николас протянул ему руку, обвитую на запястье красноватым рубцом от веревки. – Да поможет тебе Бог.
Аларик стиснул руку юноши в своей жесткой ладони.
– И тебе тоже, – ответил он, коротко кивнув. Николас двинулся вдоль колонны. Он искал лошадь – ту, что присмотрел заранее.
К тому времени, когда он добрался до головы обоза, море уже плескалось у его пояса и он с трудом сдерживал лязг зубов. Обозники взбирались на самый верх своих повозок, стремясь продлить себе жизнь хотя бы на несколько минут. Солдаты спешили избавиться от своих доспехов, но многие спохватились слишком поздно. Бесполезно пытаться стянуть с себя тяжелую кольчугу и мокрую стеганую поддевку, когда вода уже поднялась выше пояса. Латникам суждено было утонуть первыми.
Перепуганные лошади, закатив глаза, барахтались в ледяной бурой воде, уже облизывавшей их бока. Николас высматривал вьючного пони, на которого перекочевал узорчатый сундук. Он знал, что близок к цели, и вдруг увидел гнедого конька – без присмотра – с корзинами, в одной из которых лежал королевский горшок. Сосуд из рифленого стекла был обложен вышитыми льняными полотенцами. Рядом, брыкаясь от страха, толклись другие лошади, груженные королевскими вещами. Коня, которого он искал, среди них не было.
Смирившись с неудачей, Николас схватил гнедого под уздцы и, выпрыгнув из воды, доходившей ему по самую грудь, вскарабкался коню на спину.
– Но-о! – крикнул он, пятками подгоняя коня. Тот рванул вперед, и Николас ощутил на губах соль терпких темных брызг.
Застрявший обоз захлестнула огромная волна. Телеги закрутило, людей затопило. Конь Николаса, сбитый с ног, в панике заметался. Юношу смыло с его спины, и он с головой ушел под воду, захлебываясь соленой водой, смешанной с песком. Поднимая фонтан брызг, Николас вынырнул на поверхность и, увидев своего пони, уцепился за его хвост. Пони поплыл к берегу.
Туманный залив огласился сдавленными криками тонущих людей, разделивших участь груза обреченного обоза Иоанна. Мимо Николаса пронесся по волнам деревянный ковш, следом – часть дубового кресла с изящным резным орнаментом в виде завитков.
И вдруг он увидел пони с сундуком денег. Вытягивая голову с прижатыми ушами, конь уверенно плыл по правую сторону от него – один.
Николас, недолго думая, выпустил хвост гнедого и устремился за пони с сокровищами. Поймал повод, потерял его, вновь схватил, уцепившись за подпругу. Пони, выпучив глаза, попытался лягнуть своего преследователя. Николаса с головой накрыла волна. Вода попала в глаза, уши, рот. Он вынырнул, ловя ртом воздух, и, разжав пальцы, стискивавшие кожаную петлю, ухватился за хвост животного, наматывая на кулаки толстый черный волос. Оказав себе посильную помощь, Николас стал молить Бога, с которым он был не в лучших отношениях, проявить милость и не допустить, чтобы волны вынесли их на трясину.
Спустя несколько минут, длившихся целую вечность, он почувствовал под ногами землю – мягкий, оседающий грунт под толщей беснующейся бурой воды, в котором он увяз лишь по щиколотку. Пони перепрыгнул через буруны, едва не выдернув Николасу руки, крепко державшиеся за его хвост. Юноша не имел намерения расставаться с драгоценным сундуком, особенно теперь.
Конь тащился по глинистому берегу; Николас, пошатываясь, брел следом. В легких хрипело и клокотало, вместо конечностей, казалось, у него мокрые веревки. Только тупое, бездумное упрямство удерживало его на ногах. Все еще цепляясь за пони, он нащупал оголовье уздечки и последним усилием воли перекинул свое тело через коня. Животное покачнулось под дополнительным грузом, но потом встрепенулось и заковыляло к прилегающей к берегу дельты бурой болотистой пустоши, заросшей камышом и спартиной.