Дина Лампитт - Солдат удачи

— Это счастливый дом, правда? — спросила Горация.

— Да, очень.

— Но разве нельзя превратить Саттон в такое же милое, уютное гнездышко?

— Нет. Он слишком большой и слишком унылый.

— Но ведь во времена сэра Ричарда Уэстона он был гораздо веселее?

— Тогда еще не было печальных воспоминаний.

— Я могла бы снова сделать этот дом счастливым, — сказала Горация.

Джон Джозеф повернулся и, ошеломленный, воззрился на нее. Один локон выбился у нее из прически и упал на шею, отчего девушка казалась слегка растрепанной. Но, несмотря на это, она оставалась самой прекрасной из всех девушек, когда-либо попадавшихся на глаза Джону Джозефу.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Только то, что сказала.

К его удивлению, Горация сделала шаг вперед и взяла его за руку.

— Я хочу выйти за вас замуж, капитан Уэбб Уэстон. Я В этом совершенно уверена, потому что люблю вас.

Он не ответил. На него нахлынули отдаленные воспоминания; перед его внутренним взором снова предстало ужасное поле битвы и собственная смерть; он вспомнил свой детский кошмарный сон. И еще он отчетливо вспомнил цвет волос женщины, сидевшей у его смертного одра: волосы ее пылали, словно осенняя листва, и были точь-в-точь такие же, как у леди Горации Уолдгрейв.

— Что вы говорите! — воскликнул он резко, почти грубо.

— Я влюбилась в вас с первого взгляда. Не смейтесь! Ведь у Ромео и Джульетты так все и произошло.

— Это было в пьесе.

— Но пьеса основана на жизни.

И тут Джон Джозеф потерял дар речи, потому что эта сумасшедшая упала перед ним на одно колено со словами:

— Скорее отвечайте! Через минуту сюда придет Фрэнсис. Капитан Уэбб Уэстон, принимаете ли вы мое предложение?

Наконец Джон Джозеф пришел в себя и грубо расхохотался.

— Поднимитесь немедленно, — сказал он.

— Нет, не поднимусь. Джон Джозеф, вы женитесь на мне?

— Нет, леди Горация, — ответил хозяин замка Саттон. — Ни за что.

В ту январскую ночь, когда новый хозяин замка Саттон отправился проститься со своим наследством, наступили страшные морозы. Белые деревья застыли под небом, сверкавшим звездами, похожими на искристые алмазы в черной пустоте; земля оцепенела под луной, мерцавшей, словно цыганская брошь. Все вокруг притаилось, и даже лисица не выползала из своей норы. Единственным звуком оставался треск ледяной корки под колесами карсты Джона Джозефа, которая медленно ползла вперед. Кучер замотал шею дюжиной шарфов и надел рукавицы до локтей, чтобы спастись от мороза.

Они выехали из Гилдфорда в шесть часов, отчасти из-за того, что хозяину пришел в голову каприз взглянуть на особняк в темноте, а отчасти — потому что Джон Джозеф должен был выполнить свое обещание и нанести визит овдовевшей леди Ганн, бывшей гувернантке мисс Хасс. Но теперь, когда копыта лошади заскользили по деревянному мостику, соединявшему берега реки Уэй, покрытой льдом, Джон Джозеф пожалел об этой идее.

Увидев этот ледяной покров на реке, Джон Джозеф вспомнил далекое прошлое, вспомнил, как много лет тому назад он на берегу этой реки стал мужчиной, и улыбнулся при воспоминании о нагой и прелестной Кловерелле. А потом он вспомнил, как такой же зимней ночью он овладел Маргарет Тревельян, вспомнил ее тело, прикрытое лишь темно-синей амазонкой.

Джона Джозефа охватило беспокойство, и он выглянул из окна карсты в ночную темноту, иссеченную белыми корявыми ветками деревьев. Каким большим и удивительным был этот лес, когда саксонские короли охотились в этих местах — перед тем, как было произнесено проклятие. Но теперь все было уничтожено распродажей леса из-за необходимости оплатить долги Уэбб Уэстонов. Джона Джозефа передернуло от раздражения. Какие скверные дела! И вдруг непроизвольно перед ним возник образ Горации Уолпол — что за восхитительное и необычное дитя. Как жаль, что она так молода и не может сравниться с Маргарет.

Карета сделала поворот, и Джон Джозеф увидел впереди, несколько левее, неясные очертания мрачной громады замка с темными слепыми окнами. Юношу вновь захлестнули старые чувства: страх, ненависть, ощущение вины.

Перед Центральным Входом, на булыжниках, которыми некогда был вымощен четырехугольный двор, ярко горел костер, и как только экипаж подъехал ближе, Джон Джозеф смог разглядеть странные пляшущие тени на терракотовой кирпичной стене особняка сэра Ричарда Уэстона. Там, в таинственном и магическом отблеске костра, Кловерелла и ее сын танцевали босиком под аккомпанемент флейты.

Джон Джозеф с изумлением глядел, как две пары маленьких ног притопывали и подпрыгивали, словно возвратились стародавние времена. Это было замечательное зрелище, но все же гудение пламени и мысль о том, что Кловерелла происходит из рода ведьм заставили Джона Джозефа вздрогнуть. Не нашла ли ее прабабка свою смерть в таком же огне?

Затем, стряхнув оцепенение, он позвал из окошка кареты:

— Кловерелла! Эй, Кловерелла! Это я, Джон Джозеф.

Она взглянула вверх и, продолжая танцевать, взмахнула рукой, указывая Джею на хозяина, который подъезжал к замку Саттон. Джей, несмотря на свой пятилетний возраст, отвесил короткий поклон и почтительно замер на месте. Джон Джозеф не мог оторвать глаз от ребенка, гадая, был ли это его собственный сын, или к этому был причастен Джекдо.

Когда карета остановилась и Джон Джозеф приблизился к мальчику, он понял, что его внешность не сможет ничего ему подсказать. У Джея были такие же ореховые глаза, как у матери, и темные, густые волосы. Уж не был ли носик ребенка слишком похож на красивый прямой нос Уэбб Уэстона? Но улыбка — разве она не напоминала улыбку Джекдо?

В полном замешательстве молодой мужчина взглянул на Кловереллу, но та только пожала плечами и засмеялась:

— Ничего не скажу.

— Но я только хотел знать, он мой или нет?

— Джей принадлежит только самому себе, хозяин. Ну, не хотите зайти выпить пива?

— Да. Но ненадолго. Впрочем, времени хватит, чтобы обсудить с тобой твое будущее.

Кловерелла улыбнулась ему дразнящей улыбкой:

— Я думаю, что будущее само о себе позаботится.

— И что же это должно означать?

— Ничего особенного, сэр, — ответила она так, словно в действительности подразумевала «вес».

Они прошли через Центральный Вход и оказались в темном Большом Зале. Костер, пылавший во дворе, бросал отсветы на окна с витражами, и те вспыхивали то рубиновым цветом, то иссиня-черным, то золотым. Время от времени блики падали на щиты с гербами, и голова сарацина с высунутым языком, венчавшая шлем Уэстонов, внезапно показалась почти живой.

— Он выглядит почти забавным, — сказал Джон Джозеф.

— Вот потому-то я и разожгла костер. Чтобы поприветствовать нового хозяина. Но мне почему-то казалось, что вы приедете сюда с невестой.

— О чем ты говоришь, Кловерелла?

— О, у меня просто возникло предчувствие, что вы наконец-то встретили того, кто вам нужен.

— Вы с Джекдо только возитесь со своими предчувствиями и больше ничего не делаете. Ты никогда не пыталась подумать головой? Как я мог кого-нибудь встретить? Я был в Лондоне, улаживал дела отца и передавал Саттон агентам.

— Но ведь в Лондоне есть женщины, не так ли?

На это Джон Джозеф ничего не смог ответить. Он молча проследовал за Кловереллой через Большой Зал и налево.

— Я разожгла камин в библиотеке и принесла немного эля из кладовой. Сейчас я зажгу свечи. Садитесь и устраивайтесь поудобнее. Иди сюда, Джей. Забирайся в свое гнездышко, дорогой мой.

Она подтянула к очагу подушку, а малыш забрался под одеяло, помахал рукой Джону Джозефу и свернулся клубочком, закрыв глаза.

— Он часто здесь засыпает. Это самое теплое местечко.

Джон Джозеф полез в карман и сказал:

— Вот, Кловерелла, ради Бога, купи ему какой-нибудь одежды и обувь. Он выглядит совершенным оборванцем. Если вдруг он мой, мне не хотелось бы…

— О, не стоит беспокоиться, хозяин. Он еще не вырос из той одежды, что у него есть. Ему хватает и горячей еды, и всего. А самое главное — у него есть любовь и ласка. А рваные штанишки не в счет.

— Но для меня это важно. Вот, возьми.