Павел Зябкин - Солдаты неудачи

Серега, однако, продолжает лежать. Пинками пытаюсь поднять его, но безрезультатно. Время дорого, человечки наверху горы активизировались. А наши? Наши спокойно лежат на холмике, заняв безопасную позицию и не приходят на помощь. До них каких-то сотня метров. Но как её пройти с Серегой, который видимо, контужен и сам не пойдет. Хватаю его за воротник бушлата одной рукой и за ремень другой и волоку по земле. Он стонет. Тут где-то сверху раздается хлопок. Это выстрелян еще один ПТУРС. Все страх берет свое. Бросаю Серегу и бегу под прикрытие холмика к нашим. В это время раздается еще один взрыв ПТУРСа. Подбежав к лейтенанту, говорю ему, что Серега остался лежать и надо его забрать. Лейтенант удивлен, что Серега жив и дает команду забрать его. Первым подрывается Туркмен, вместе с ним еще двое — снайпер Сашка и зам комвзвода Женек. Четвертым побежал и я бросив огнеметы лейтенанту. Серегу вытащили удачно, без происшествий. Ясно, что он серьезно ранен в почки. Видно как его бушлат в поясе пропитывается кровью. Он не может двигаться. Только говорить, но говорит мало. Санинструктор вкалывает ему прамидол. Кто-то тащит жерди и делает импровизированные носилки. Раненого уносят на них в сторону подъехавшей бронетехники.

Теперь я ощущаю, как сильно звенит моя голова. Я почти перестаю слышать. Ощупываю голову. Так и есть, в левой щеке под кожей застрял осколок величиной с дробину, на затылке тоже вздулся нарыв, там тоже маленький осколочек. Еще лопнула барабанная перепонка в левом ухе. Больше кажется, ничего не пострадало. Становится ясно, какой опасности я избежал и от осознания этого закатываюсь истерическим смехом. Возле кружится Туркмен. От него узнаю, что нас сочли убитыми и бросили. Пролежал я оказывается около десяти минут без сознания. А мне казалось, что я вообще его не терял. Для меня от взрыва и до настоящего момента не прошло и минуты. Ко мне подходит санинструктор и что-то говорит, что я не слышу. Он смотрит на ухо и на места, куда попали осколки. Лейтенант в это время по рации пытается выяснить, кто же нас все-таки обстрелял. До сих пор все полагают, что это были наши, т. е. какой-то соседний полк или бригада, принявшие нас за чехов. Выяснилось что это не наши, а чехи, поэтому вызван танк. С третей попытки танку удается заехать на холмик, за которым недавно лежали разведчики и сделать несколько выстрелов. Командиры совещаются между собой, как и куда дальше идти. Ко мне вместе с Туркменом подходит санинструктор. Они долго объясняют мне, что сейчас я поеду на базу, а там возможно в мед роту или госпиталь. В данный момент я плохо соображаю и почти ничего не слышу. Туркмен забирает мои магазины, и я сажусь на БМП идущее в сторону лагеря. По дороге движется много бронетехники. Я рад, что не пойду сегодня дальше, так как на меня напал дикий страх. Я все время вспоминаю этот снаряд летящий прямо в меня. Перед глазами стоит хвостовое оперение так четко видимое мною. Я чувствую, что не смогу идти дальше. Голова звенит все сильнее. Мы проезжаем через какой-то поселок и останавливаемся возле командирского БТРа. Дальше БМП не пойдет. Командир бригады полковник Ц спрашивает меня, откуда я и что случилось. Объясняю, что попали под обстрел и меня как раненого отправили назад. Командир бригады о чем-то говорит с окружающими его офицерами. У меня сложилось впечатление, что они не в курсе что происходит. После недолгого разговора командир продолжает прерванное занятие — стрельбу по птицам из пистолета с глушителем. Вскоре командир на БТРе уезжает в лагерь. Я тоже еду с ними. Меня начинает трясти и мутить. По приезду в лагерь, осматривавший меня врач, спросил, полечу ли я «вертушкой» в бригаду. Соблазн велик, но почему-то кажется, что если сейчас я улечу, то так и останусь навсегда один на один с этим животным страхом. Я отказываюсь и лежу в палатке, мне поставили капельницу с какой-то жидкостью. Я в палатке один. В голове прокручиваются подробности последнего часа. Все больше и больше осознаю, как близко я был от гибели. Если бы снаряд был фугасный, а не кумулятивный, то меня бы разорвало в клочья. А так только контузило и поранило осколками корпуса, которые и застряли в левой щеке и затылке. Серега, похоже, не выжил, в тяжелом и бессознательном состоянии он «вертушкой» был отправлен в госпиталь, а долетит ли, то Богу ведомо. Осколками этого же снаряда ему сильно пробило почки. Где-то рядом раздаются громкие хлопки, и чувствуется вибрация земли. Меня бросает в дрожь, неужели опять обстрел? Хватаю автомат и вжимаюсь в пол палатке. Вошедший в это время санитар, успокаивает меня. Оказывается, это рядом с палаткой стреляло наше БМП. На склоне горы заметили чехов, вот их и накрыли.

Вместе с жидкостью в капельнице закончилось и лечение. Сижу возле палатки и курю сигаретку. Мысли ни о чем, только звон в голове, из-за него почти не слышу музыки, раздающейся из приемника. Тут появился Толик, мой старый знакомый, личный повар командира бригады. В руках у него два котелка. Он ставит их передо мною и говорит, что командир сказал ему накормить меня обедом из его кухни. Вот это воистину праздничный обед. В одном котелке чудесный борщ с мясом, от которого я так отвык. В другом — вермишель с тушенкой. Белый мягкий хлеб. Еще Толик достает из карманов пачку чая, сахар и печенье. С радостью и диким аппетитом накидываюсь на этот праздничный для меня обед. Как вкусно. Наверное таким радостным и счастливым я не чувствовал себя ни на одном застолье. Ем один. Не обращаю внимания на окружающих сослуживцев. Да пошли они. Могу же устроить себе праздник. По приемнику передают новости. Оказывается, сегодня закончилось подписание мирных договоров и в Чечне воцарил мир и конституционный порядок. Как бы для иллюстрации этого сообщения над нами пролетела пара штурмовиков бомбить горы. Душа моя ликует. Я счастлив как никогда и искренне благодарен полковнику Ц за обед. Вкуснее я наверное ничего в своей жизни не ел.

После обеда вместе с ребятами заварили душистого, ароматного чая. Я почти счастлив, если бы только не страх, страх перед летящим снарядом, запавший в душу.

Все проходит, прошел и страх и боль. Спустя несколько дней осколки вылезли из нарывов. Барабанная перепонка заросла, многое забылось, а вот этот праздничный обед помню уже несколько и наверное буду помнить всю оставшуюся жизнь.

Хмурым дождливым утром разведка рассаживалась на броню. Предстояло опять идти впереди колонны, которая тронется несколькими часами позже. Выезжаем как обычно двумя машинами. БМП стоят наготове. Сейчас, наверное, тронемся. Откуда ни возьмись, появляется Юрка — срочник и с ехидной улыбкой на грязном лице сообщает, что с нами в разведку пойдут три прапорщика, которые сидят в яме. И якобы

Командир бригады приказал никакого оружия кроме гранаты и «мухи» им не выдавать. А наказаны они так за то, что по пьянке издевались над срочниками, своими подчиненными. А сами прапорщики с ПХД (кухни).

История эта выглядела малоправдоподобной, хотя, да пьянка прапорщиков с последующим беспределом имела места и вроде бы виновные действительно сидели в яме, но что бы вот так их отправят с разведкой почти без оружия выглядело фантастичным. Не сорок первый год же в конце концов.

Однако слова Юрки подтвердились буквально через мгновение. В сторону нас нестройной колонной, с трудом передвигаясь по вязкой глине, двигались трое небритых прапорщиков с сизыми носами, ведомые

конвоиром из комендантского взвода. Грешники поеживались и кутались в бушлаты. Конвоир подвел своих подопечных к командиру разведроты, и тот распределил внезапно свалившееся на его голову подкрепление по машинам. Прапорщикам действительно было выдано по «мухе» и две гранате. Двое прапорщиков разместились на первой машине, а третий сел на нашу машину. В "падшем ангеле" я с удивлением узнал своего бывшего командира огнеметного взвода. Он командовал нами несколько дней, после чего был переведен начальником столовой. Вот так встреча. Бывший командир подтвердил сказанное Юркой, при этом подчеркивал, что он лично попал в яму случайно, а били срочников и стреляли над их головами из автомата те двое других прапорщиков. Думается, что те двое рассказывали и про него нечто подобное. Каким-то образом про их пьяные забавы узнал командир бригады и вот итог — после трех суток в яме они отправлены на такое исправление. В качестве альтернативы им было предложено возбуждение уголовного дела за злоупотребление служебным положением и превышение власти. Прапорщики единодушно выбрали первое.