Да, ошибки обходятся порой слишком дорого.
И где гарантия, что он не совершает подобную ошибку с Шеннон? Что ему известно о ней? О ее семье, знакомых? О привычках и вкусах? О прошлом? И кто тот загадочный и бесследно исчезнувший Стивен?
Размышляя таким образом, Винсент тем не менее ехал к Шеннон.
Ей снился сон.
По воскресеньям они с матерью всегда ходили в церковь. Вдвоем. Отец, работавший в пожарной службе, предпочитал высыпаться, и его старались не тревожить. Получалось не всегда.
Мать обычно будила Шеннон в семь часов. Дел было много: умыться, расчесать волосы, выбрать платье и обувь. Впрочем, у матери этих утренних дел набиралось еще больше, и в начале девятого ситуация в доме накалялась. Шеннон, уже причесанная и одетая, не могла долго сидеть на месте и начинала бегать по дому. Мать, причесанная, но еще не одетая, призывала дочь к порядку.
– Ты разбудишь папу и получишь по попе!
– Папа никогда меня не тронет!
– Чем носиться, пошла бы в кухню и приготовила завтрак.
– Мы все равно не успеем поесть, потому что ты копуша.
Копушей жену называл мистер Ридж, и Шеннон ужасно нравилось это слово.
– Я не копуша. А твой папа, который так говорит, просто соня и грубиян.
Дочь немедленно вступалась за отца:
– Папа не соня, он много работает. Если бы не он, весь город уже давно бы сгорел.
– Подумать только!
В конце концов они все же добирались до кухни, где поспешно завтракали, и выходили из дома.
Шеннон нравилось ходить в церковь. Там собирались едва ли не все ее подруги, кроме Сары Ратцер, которая, как объяснила мать, исповедовала другую веру. Сидя на жесткой деревянной скамье, Шеннон вертела головой, переглядывалась с другими девочками, а иногда даже строила рожицы мальчишкам. Время от времени детская активность перехлестывала через край, в помещении становилось шумно, и тогда читавший воскресную проповедь священник умолкал, окидывал собравшихся строгим взглядом и качал головой. Родители тут же брали детей в оборот, и порядок на некоторое время восстанавливался.
После службы они гуляли по парку, делали кое-какие покупки и, усталые, возвращались домой.
Отец еще спал. Мать отправляла Шеннон переодеваться, а сама шла готовить второй, настоящий завтрак, после чего они вместе будили главу семейства.
Шеннон часто снилось то время, потому что, наверное, оно было самым беззаботным и веселым.
Беззаботность и веселость ушли из дома, когда отец обгорел на пожаре.
Во сне Шеннон перенеслась в тот день.
Отец не вернулся с ночной смены. Время шло, ей нужно было идти в школу, но Шеннон упрямо, скованная страхом, сидела у окна и смотрела на дорогу. Мать пыталась скрыть беспокойство, то переходя из комнаты в комнату, то возвращаясь в кухню, к дочери, то скрываясь в спальне, чтобы вытереть слезы.
Потом к дому подъехала черная машина, из которой вышли начальник пожарной команды и Джек Хиггинс, самый близкий друг отца. Шеннон замерла. Сердце остановилось. Она знала, что случилось что-то страшное, но не могла, не хотела в это верить. Мужчины прошли по дорожке, и Джек позвонил в дверь.
– Он?..
Начальник пожарной службы, плотный мужчина в темно-синем костюме с неумело завязанным галстуком, покачал головой, и Шеннон закрыла глаза.
– Нет, ваш муж жив, миссис Ридж, но… обгорел. Мы хотим, чтобы вы поехали с нами в больницу.
Они поспешно собрались и побежали к страшной черной машине. Пока ехали, Джек держал руку Шеннон в своей. Их сразу провели в палату. Люди в белых халатах молчали, и от этого становилось еще жутче.
Они вошли в палату. Сидевшая у кровати медсестра поспешно поднялась и кивнула, приглашая их подойти ближе. Шеннон подошла первой и в растерянности остановилась. То, что лежало на кровати – обмотанное бинтами, с запекшимися губами, черным, как головешка, носом, – не могло быть ее папой! Она посмотрела на медсестру, чтобы сказать, что та ошиблась, что их привели не в ту палату, но тут мать глухо застонала и сползла по стене на пол.
Не обращая на нее внимания – она инстинктивно чувствовала, что с мамой все в порядке, – Шеннон снова повернулась к кровати и вдруг увидела, как правый глаз лежащего на ней закрылся и открылся. Как будто подмигнул ей.
– Папа? – недоверчиво спросила она.
И глаз снова подмигнул.
Потом было много всего, но в памяти Шеннон остался именно этот эпизод с подмигивающим глазом.
С того дня она больше не ходила в церковь. И прежняя жизнь закончилась, словно упершееся в тупик шоссе.
Что-то врезалось в сон. Долгий, раздражающе настойчивый писк. Шеннон повернулась на другой бок. Писк продолжался. Она открыла глаза. Подняла голову. Огляделась, пытаясь определить источник звука, и поняла: звонят в дверь.
Шеннон встала, шлепая босыми ногами по деревянному полу, пересекла гостиную и остановилась у двери. Приподнявшись на цыпочках, посмотрела в глазок. На площадке, нетерпеливо переминаясь, стоял Винсент. Она повернула задвижку, потянула за ручку.
– Наконец-то! Я уже начал волноваться. Мы же договорились, что созвонимся. – Он сделал шаг вперед, но Шеннон и не подумала уступить ему дорогу. – Что случилось? Ты… ты спала? У тебя кто-то есть?
Шеннон усмехнулась – типичный для мужчины ход мысли.
– Ничего не случилось. И у меня никого нет. Я просто устала и хочу отдохнуть.
– Это из-за Камиллы? Ты решила, что я тебя обманул, да?
– А если и так? – Шеннон осеклась – получилось слишком громко. Привлекать внимание соседей не хотелось, хотя некоторые из них время от времени тоже позволяли себе пошуметь. – Если и так? Почему ты не подумал, что мне, может быть, не хочется иметь дело с женатым? Есть ведь общие для всех правила. Или, может, подумал, что если купил газету, то приобрел и всех, кто в ней работает?
Дверь соседней квартиры открылась, и на площадке появилась миссис Доуэр с большим мусорным пакетом. В тот же момент Винсент, воспользовавшись тем, что Шеннон на мгновение утратила бдительность, отодвинул ее плечом и, перешагнув через порог, закрыл за собой дверь.
– Эй, что ты делаешь?! – возмутилась она. – Я тебя сюда не приглашала! Уходи!
– А если не уйду? – усмехнулся он, глядя на нее сверху вниз. – Вызовешь полицию? Или выпрыгнешь в окно?
– Как ты смеешь врываться в чужую квартиру?! – уже во весь голос бушевала Шеннон. – Кем ты себя возомнил, а?! Хозяином жизни? Убирайся или…
Я никуда не уйду, – негромко, но твердо сказал Винсент. – Не уйду, пока не поговорю с тобой. И чем скорее ты успокоишься, тем быстрее мы закончим.
– Мне не о чем с тобой разговаривать. У меня просто нет желания…
Шеннон не успела ничего больше сказать – Винсент одним быстрым движением подхватил ее на руки, запечатал рот поцелуем и понес в спальню.
Прежде чем открыть глаза, он прислушался.
Тишина редко бывает полной, абсолютной. Может быть, потому что наркотики, которыми его пичкали на протяжении то ли недель, то ли месяцев, обостряли восприятие, может, по какой-то еще причине, но сейчас окружающее пространство было наполнено самыми разными звуками.
Где-то совсем рядом тикали часы. Пищал комар. Шуршала занавеска. За тонкой, будто сделанной из картона стеной капала вода. В коридоре гудел вентилятор.
Он слушал долго, несколько минут, но так и не услышал ровных, характерных для дыхания звуков. И только тогда открыл глаза.
Та же самая тесная комната с единственным закрытым ставнем окном. Та же жесткая деревянная кровать. На тумбочке стакан с водой и будильник. На грязно-белом потолке паутина и трещины.
Он попытался пошевелиться и обнаружил, что может это сделать: руки и ноги были свободны.
Но самое главное открытие заключалось в том, что голова работала ясно, мысли не путались, не терялись в тумане.
Меня зовут Стивен Джерард. Я родился в Дареме, штат Северная Каролина. Мне тридцать шесть лет. И я украл деньги мафии.
Его обострившийся слух уловил стук двери. Голоса. Звук шагов. Люди – их было трое – поднялись по лестнице, прошли по коридору и остановились. Звякнул ключ. Дверь открылась.
Стивен закрыл глаза.
Несколько минут они лежали без движения, тяжело дыша, прижавшись друг к другу, приходя в себя. Ураган унесся, оставив после себя изменившийся до неузнаваемости пейзаж, захватив с собой сомнения и страхи. То, что только что произошло между ними, было единственным и бесспорным доказательством взаимных чувств. Других не требовалось.