Джулия Тард - Соната для грешника

– И какое же?

– Моя хитренькая, маленькая лиса. Неужели думаешь, что я так легко открою тебе все тайны? Пора в ванную, – приподнялся, подтягивая Мадлен к краю кровати, – а то вода остынет.

– Действительно, – печально вздохнула, прижимаясь ещё крепче.

– Что-то не так?

– Ничего.

– Не нужно меня обманывать. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не понимать вот таких вот вздохов.

– Не хочу, чтобы нас кто-нибудь видел, – стыдливо поправила растрёпанные волосы, кутаясь в халат. – Не знаю почему, но в такие моменты я чувствую осуждение. Словно все вокруг меня презирают за то, что я делаю.

– За то, что занимаешься любовью? – кинул на неё косой взгляд. – Или за то, что ты занимаешься ею со мной?

– Сложно сказать, наверное, это именно то, чего я и сама до конца не понимаю. Ведь если не брать во внимание твоё увлечение, то ты бы стал идеальным мужчиной.

– Идеальных – нет. Разве только на страницах твоих романов. В каждом человеке живёт порок. Одни лгут. Другие воруют, Третьи избивают своих жен. Четвёртые бросают детей. Пятые завидуют. И так можно продолжать до бесконечности. А я люблю убивать.

– Да, но…

– Ясно, – открыв двери, я уверенно шагнул к лестнице.

– Виктор…! – испуганно кинулась за мной Мад, решив, что могла обидеть.

– Адлэй!

– Да мистер Олдридж. – показался старик.

– Будьте добры, побыть с Кристин в кухне до тех пор, пока мы снова не вернёмся в спальню.

– Как прикажете.

– Так лучше? – повернулся к стоящей в дверях Мад.

– Я не хотела тебя обидеть.

– Так ты и не обидела, – протянул ей руку, направляясь вниз. – Я не из тех людей, которые обижаются на правду. И прекрасно понимаю, кем являюсь для всех остальных людей. То, что ты, испытываясь вину – вполне естественно Мад. Ведь любая женщина с моральными устоями, чувствовала себя точно так же на этом месте.

– Хотелось бы и мне лишиться тех моральных устоев, что не позволяют в полной мере быть рядом с тобой без вины и смущения.

– На самом деле, – улыбнулся, развязывая пояс её мягкого халата, снова и снова наслаждаясь видом такого красивого женского тела, – это не так уж и сложно, как может показаться на первый взгляд. По сути, когда дело доходят до выживания, то все люди лишаются своих моральных устоев.

– Но ведь это плохо.

– Значит, убивать плохо? – скинул с себя халат, усаживаясь в горячую ванну.

– Да.

– А если война?

– Ну,… Я не… – опустилась в воду, прижимаясь спиной к моей груди. – Тогда у людей уже нет другого выхода. Наверное.

– То есть. Если человек убивает от безысходности, то это его оправдывает?

– Я не знаю.

– Думаю, что знаешь. Просто увиливаешь, чтобы в очередной раз не признать мою правоту. Мы привыкли оправдывать тех, кого нам приказывает оправдывать само Общество. Если убивают на войне, то человека не станут ни осуждать, ни преследовать, ни казнить. Но почему? Ведь во время войны убивают не только других мужчин, но ещё и женщин, и стариков, и детей. А если убивают комиссары, то это вообще называется оправданной мерой. Но почему? Потому что мы привыкли считать, что эти люди не могу совершить ничего плохого. Вот и получается, что нет конкретного запрета на то, что убивать априори нельзя. Можно, но только тем и только тогда, когда это позволит наше Общество.

– Ненавижу, когда ты на самом деле можешь оправдать то, что делаешь.

– Мадлен. Чтобы там ни было, но я никогда не опускался до того, чтобы по собственному желанию убивать женщин или детей.

– Я знаю, что ты отдаёшь предпочтение мужчинам. Это из-за твоего отца, верно?

– И когда Адлэй успевает рассказывать тебе всё это?

– Не злись. Он не хотел ничего дурного.

– Я не злюсь. Особенно на него. Старик стал для меня ближе родного отца. Всегда защищал от него мою мать, и я уже никогда не смогу на него разозлиться. Пусть тот даже сдаст меня в Скотланд-Ярд, но даже тогда, я продолжу любить его все, так же как и всегда.

– Виктор, можно я скажу тебе кое-что? – нерешительно прощебетала, словно собирается сказать мне что-то по-настоящему ужасное.

– Ну конечно можно. Ты можешь говорить мне всё что хочешь.

– Знаешь, тогда, когда всё только начиналось, я знала что люблю тебе, но не знала, что именно стало причиной моей любви, – говорила она так, словно я в любой момент могу рассвирепеть от услышанного, – и даже не была уверенная на самом ли деле это любовь или просто желание выжить…

– Я знаю, – перебил её, стараясь успокоить.

– Знаешь? – обернулась, с детским непониманием, всматриваясь в моё улыбающееся лицо.

– Мад, сколько мне, по-твоему, лет? Я уже взрослый мужчина и прекрасно понимаю людские чувства. Я знал, что ты меня не любила, но тогда для меня это не имело значения.

– Почему?

– Потому что я любил тебя. И знал, что со временем сделаю всё для того чтобы и твои чувства стали такими же.

– Терпеть не могу, когда ты так говоришь, – отвернулась, не позволяя взглянуть на себя.

– Мад? – но она лишь отстранилась, выпрямившись настолько, чтобы больше меня не касаться.

Наступила долгая пауза. Смотря на женский затылок, я терпеливо ждал, когда же Мадлен наконец-то заговорит, не имея ни малейшего преставления о том, что именно её сейчас может так беспокоить.

– Я должна тебя ненавидеть. Ненавидеть ужасной, лютой ненавистью. Ненавидеть вплоть до желания убить, убежать, сдать властям, но не могу.… Тогда я не знала, за что люблю, а сейчас понимаю, что не любить, уже невозможно. Ты затянул меня в свою крепкую паутину. Отравил своим ядом, заставляя прорости в тебе навеки вечные. И сделала это не силой и не принуждением, а лаской и нежностью. Так как же мне теперь жить без тебя? Сейчас, когда я вижу что ты совсем не то чудовище, которым казался. Когда я знаю, какой ты на самом деле хороший, какой бережный и заботливый. Видеть, как сильно ты можешь любить и оберегать. И не только меня, но и Адлэя, и смою маму, и… детей, которых у нас никогда не будет…

– Не плачь, – поцеловав Мадлен в мягкий висок, я снова прижал её к себе, прекрасно понимая, в какой безжалостной западне она сейчас находится. – Возможно, придёт время, когда для нас с тобой всё на самом деле станет иначе.

Лондон, 2018 год.

Надев пиджак, поправляя ворот рубашки, я с некоторой обеспокоенностью ожидал нашего с Клер совместного выхода в свет. Что ж, стоило подготовиться к любым вариантам развития событий. Мужчин я не остерегался, а вот женщин… Сложно было представить то огромное множество «доброжелательниц», способных нагадить мне своими разговорами с Клер, тем более, что та до сих пор продолжала бояться меня, словно забитая в угол мышка.

Вот уже месяц, как мы вместе, с одной стороны – это даже и не срок, но с другой, как только Клер получит развод, я собирался сделать ей предложение, раз и навсегда узаконив наши отношения. Возможно, зря я так спешил, зря сбирался кинуться в омут с головой, зря вообще допустил к себе подобные мысли, пока та всё ещё продолжала находиться в браке, и всё же.… Всё же я очень надеялся на то, что когда она получит кольцо, сможет стать, куда более открытой и уверенной в том, что её уже не бросят. Не выставят вон, стоит мне захотеть себе «новую игрушку». Казалось, что она всё это время сидит на чемоданах, готовая в любой момент сорваться с места.

Ведь, что ни говори, а Клер до сих пор продолжала держаться особняком. Да, мы с ней жили, спали, ели, отдыхали и говорили, и всё равно я отчётливо ощущал возведённую между нами стену отчуждения, что с каждым разом всё больше и больше тянула из меня соки. И как же я уставал пробиваться сквозь неё в попытке завоевать сердце этой женщины. Её любовь была настолько крепко заперта в его самых отдалённых уголках, что я уже и не знал, как долго смогу выдерживать весь этот холод в наших с ней отношениях.

Порой Клер сдавалась, поддавалась мимолетному порыву, и я всем своим естеством мог почувствовать и пламя её любви, и всю глубину испытываемых чувств. Мог насладиться её теплотой и нежностью, уйти в них с головой, позабыв обо всех пережитых трудностях. Но затем снова наступало это отвратительное похолодание, и мы куда больше напоминали простых сожителей, но уж никак не горячо любящих друг друга мужчину и женщину…

Смотря на неё сейчас, на то, как красиво лежат её волосы, как соблазнительно узкое платье подчёркивает её точную фигуру, и как мило она мне улыбается, всё, что я мог сделать – лишь молча наблюдать за тем, как она снова покрывается ледяной чешуёй.