Она кивнула, и мы вместе вошли в дом.
В фойе и соседних комнатах было темно. Доносилось только мерное тиканье часов и жужжание кондиционеров. Дома, как всегда, стоял аромат стейков на гриле, смешавшийся с запахом кожаной обивки мебели.
Тэйт как-то сказала мне, что обожает запах жженых покрышек, и это врезалось мне в память. Он был ей хорошо знаком и пробуждал массу воспоминаний. А мне аромат жареного мяса всегда навевал мысли о теплом летнем вечере у бассейна. Мама спрашивала, не хочу ли я еще баночку газировки. Отец – в те редкие случаи, когда бывал дома, – заведовал приготовлением мяса и болтал с друзьями. А я смотрел, как фейерверки взрываются на фоне чистого звездного неба.
Если не брать в расчет проблемы, которые были у меня в семье, – а в какой семье их нет, – я был счастливым ребенком. Несмотря ни на что, у меня было хорошее детство, и я никогда не мечтал о большем, не страдал от недостатка внимания и заботы.
Это был мой дом, и с ним было связано множество теплых воспоминаний. Только сюда мне хотелось бежать от проблем. Патрисия Карутерс может забрать наше имя, наши деньги, но дом она получит только через мой труп. Я должен был найти способ победить ее.
Я не знал, спит отец или нет, но знал, что он здесь. Его машина стояла на дорожке у дома.
Держась за руки, мы с Фэллон прошли через холл и повернули налево, к кабинету отца.
– Как думаешь, наши дети нас ненавидят? – донесся женский голос, и я остановился.
Приложив указательный палец к губам, я попросил Фэллон помолчать, и мы оба наклонились к приоткрытой двери, прислушиваясь.
– Не знаю, – ответил отец обреченным тоном. – Думаю, я не стал бы винить Мэдока, если бы он ненавидел меня. А Джаред тебя любит?
Кэтрин Трент. Вот с кем он разговаривал.
– Думаю, да, – мягко ответила она. – И если бы он завтра женился, я бы чертовски переживала за него, но была бы уверена, что он сделал это по зову сердца. Джейсон, посмотри на нас. Кто может быть уверен, что у них не выйдет в восемнадцать, когда у нас и в сознательном-то возрасте не вышло? Кто мы такие, чтобы судить?
Вот черт. Желудок вдруг словно в узел скрутило. Отец знал, что я женился.
Послышались тяжелые шаги.
– Дело не в этом, Кэтрин. Проблема в приоритетах. Моему сыну нужно окончить колледж, получить какой-никакой жизненный опыт. Перед ним открывается масса возможностей, а с учетом моих привилегий они становятся практически безграничными. А так у него появился отвлекающий фактор.
Я взял Фэллон за руку и посмотрел ей в глаза.
Из кабинета послышалось шарканье, а потом звук колесиков папиного офисного кресла и довольно громкий вздох. Должно быть, он сел. Прищурившись, я попытался понять, он зол или расстроен. Непонятно. Затем послышалось ворчание и тяжелое дыхание, частое и неровное, как будто он не мог отдышаться. Но, как выяснилось, на то была другая причина.
– Я все испортил.
Он запнулся, и я услышал, что он плачет.
– Тсс, Джейсон. Не нужно.
Кэтрин тоже начала плакать.
«И это мой отец, – подумал я. – Мой отец в слезах».
Сердце сжалось. Я опустил глаза. Фэллон поглаживала большим пальцем мою руку. Когда я поднял взгляд, у нее дрожал подбородок.
– Мой дом опустел, Кэтрин, – у отца был очень грустный голос. – А я так хочу, чтобы мой мальчик снова был здесь.
– Мы не были хорошими родителями, – задыхаясь, сказала Кэтрин. – Нашим детям пришлось мириться с нашим образом жизни, а теперь пришел час расплаты. У него появилась девушка, без которой он жить не может. Они поженились не ради того, чтобы сделать больно тебе, Джейсон. Они влюблены друг в друга, – я улыбнулся ее словам. – Если хочешь вернуть сына, – продолжила она, – нужно раскрыть шире объятия.
Я еще крепче сжал руку Фэллон и прошептал:
– Мне нужно пару минут побыть с ним наедине.
Она понимающе кивнула. Ее глаза были мокрыми от слез. Она прошла мимо меня и направилась в кухню.
Толкнув дверь, я увидел отца. Он сидел в офисном кресле и опирался локтями о колени, схватившись за голову. Кэтрин сидела возле него на коленях и, как я понял, пыталась его успокоить.
– Мисс Трент, – обратился к ней я, убрав руки в карманы куртки, – если позволите, я бы переговорил с отцом с глазу на глаз.
Они оба обернулись. Кэтрин встала.
Кремовое домашнее платье в красный горошек в стиле сороковых ей очень шло. Шоколадного цвета волнистые волосы – такие же, как у Джареда, – рассыпались по плечам, но отдельные пряди придерживали две заколки по бокам.
Мой отец, напротив, выглядел ужасно. Весь растрепанный (видимо, он на нервах много раз поправлял их руками), белая рубашка помята, синий шелковый галстук съехал набок. И он определенно плакал.
Отец застыл в кресле. Вообще у меня сложилось впечатление, что он был немного напуган. Кэтрин закашлялась.
– Конечно.
Когда она шла мимо меня, я поймал ее за руку, остановил, чмокнув в щеку, и благодарно улыбнулся.
– Спасибо, – прошептал я.
Глаза Кэтрин засияли, она кивнула в ответ и удалилась.
Отец не пошевелился. Я окинул взглядом комнату, вспомнив, что в детстве мне не разрешалось сюда заходить. Нет, он ничего от меня не прятал, особенно здесь. Но однажды он сказал, что в этой комнате «вся его жизнь» и детям тут не место.
Думаю, тогда я впервые осознал, что для него есть вещи важнее меня, вещи, которые он любил больше, чем семью.
Но теперь, глядя на его усталые глаза, напряженный вид и молчание, которое ясно говорило, что он не знал, что мне сказать, я приходил к совсем иному выводу.
Отец волновался за меня.
Глубоко вздохнув, я сделал шаг в его сторону.
– Ты никогда мне не нравился, пап, – я говорил медленно и размеренно. – Ты слишком много работал и не приезжал даже тогда, когда обещал. Ты заставлял маму плакать и думал, что деньги могут исправить все. А хуже всего то, что ты не дурак. Ты знал, что твоя семья на грани распада, и ничего с этим не делал.
Я вызывающе прищурился, принуждая его ответить. Пусть скажет хоть что-нибудь в свое оправдание.
Но он опустил глаза на стол, как только я начал говорить, и не поднимал их.
Тогда я продолжил, еще больше расправив плечи.
– Я люблю Фэллон. И я люблю этот дом. Я хочу, чтобы ты был в моей жизни, но если ты собираешься и дальше учить меня жить, то можешь идти к черту, – я остановился и подошел к столу. – Мы не нуждаемся в тебе. Но я на самом деле люблю тебя, папа.
Я замолчал и поморгал, потому что у меня наворачивались слезы.
Отец наконец оторвал взгляд от стола. Никогда не видел у него таких глаз. В них стояли слезы, но взгляд был твердым. Отец хотел бороться.
В глубине души он беспокоился о моем образовании, о том, найдем ли мы с Фэллон работу, о том, что мы поженились слишком рано, не успев повзрослеть… Но вот что от него ускользнуло.
Я перестал взрослеть, когда уехала Фэллон. И снова начал расти и развиваться, когда она вернулась домой.
У всех нас есть потребность в любви. Нам нужно что-то, ради чего стоит жить. Чтобы жизнь перестала быть тяжелой рутиной, чтобы в ней появилась цель. Фэллон не помешает моему будущему. А вот отец помешал.
Он смотрел на меня, а я не отводил взгляда, готовый ко всему, что бы он сейчас на меня ни обрушил. Но он должен понять, что мы справимся и без его поддержки.
Наконец он встал, поправил волосы и затянул галстук. Я наблюдал, как он подошел к сейфу, ввел код, достал какие-то бумаги и подписал их, вернувшись к столу, а затем протянул их мне через стол.
Я колебался. Скорее всего, это было новое завещание, согласно которому я оставался ни с чем, или что-нибудь еще в этом роде.
– Две трети накоплений, что ты еще не получил, я пока оставлю у себя и передам тебе позже, как мы и договаривались, – объяснил он. – А это будет свадебный подарок… если, конечно, нам удастся его отстоять.
Окончательно запутавшись, я просмотрел бумаги и улыбнулся.
– Дом? – удивленно спросил я.
Он отдал мне документы на дом, но они были не на мое имя. Смятение и приятное волнение разом овладели мной.
Хотел ли я получить этот дом?
Да.
Навсегда-навсегда?
Да, черт возьми!
Мне здесь нравилось, и Фэллон – тоже. Если только его можно удержать в руках семьи Карутерс, мы сделаем это. Но что это значило для моего отца? Я хотел, чтобы он остался в нашей жизни во что бы то ни стало.