Бренда Джойс - Соперник

– Думаю, – осторожно начал Гаррик, – он действительно считает тебя своей семьей, так же, как и меня. Но я совершенно уверен, что ему неизвестно, что такое настоящая любовь. Отца интересуют только графство и преемственность титула, больше ничего!

Элеонора прикусила губу.

– Вся высшая знать заинтересована в преемственности титулов и продолжении рода, – произнесла она.

– Ты снова защищаешь его. Ты всегда его защищала… Мама, я восхищаюсь твоей верностью и преданностью отцу, – тихо сказал Гаррик, высоко поднимая рюмку.

– Но отец любит тебя! – воскликнула графиня.

Гаррик хмыкнул:

– Не надо об этом, прошу тебя. Может, что-нибудь выпьешь?

Он задал этот вопрос, чтобы сменить тему, и только теперь заметил, как графиня раскраснелась от выпитого за ужином.

Она кивнула в знак согласия и тихо проговорила:

– Сьюзен еще очень молода, потерпи немного, Гаррик, все переменится к лучшему. Ты должен жениться и произвести на свет наследника.

Гаррик внутренне напрягся. Он снова вспомнил Лайонела, и мучительная боль вины за гибель старшего брата железными клещами сдавила ему сердце. Потом он вспомнил свою невесту и мрачно усмехнулся. Нет, Сьюзен Лейтон никогда не превратится в женщину, полную огня и отваги, острого ума и живого характера, в женщину, которой он мог бы искренне восхищаться и которую мог бы полюбить. Именно такой показалась ему Оливия Грей, но он старательно запрещал себе думать о ней.

– Хорошо, я постараюсь, но только ради тебя, мама, – наконец выдавил Гаррик и протянул графине бокал портвейна. – Ты оставила отца в столовой одного?

Мысль об этом доставила ему странное наслаждение.

Графиня отрицательно покачала головой:

– Он вышел раньше меня и уже успел куда-то уехать.

«Наверное, к своей новой любовнице», – пронеслось в голове Гаррика, но он ничего не сказал.

Какое-то время мать и сын сидели молча.

Первой нарушила молчание Элеонора.

– Как бы я хотела, чтобы между тобой и отцом наконец воцарился мир, – почти прошептала она.

– Боюсь, этого не будет никогда, – опустил голову Гаррик. – То, что он называет черным, мне кажется белым и наоборот.

– Знаю, – печально улыбнулась графиня, глядя в свой бокал. – Я так тосковала по тебе все эти годы, Гаррик! – Она внезапно посмотрела на него в упор: – Ты ведь несчастлив, да?

Гаррик тотчас вспомнил свою жизнь на острове. Он уехал на Барбадос, не в силах выносить неизвестность. Никто не знал, мертв Лайонел или все-таки в один прекрасный день он вернется домой живым и невредимым. Кроме того, Гаррик не хотел становиться наследником отца, который неоднократно недвусмысленно давал ему понять, что в исчезновении старшего сына винит прежде всего своего младшего сына.

– А что такое счастье, мама? – грустно улыбнулся он. – У каждого своя судьба, и от нее не убежишь.

К его немалому удивлению, графиня внезапно разрыдалась.

Он ни разу в жизни не видел мать плачущей, и это было столь неожиданно, что его словно парализовало. Опомнившись, Гаррик протянул ей свой носовой платок и, сев рядом, нежно обнял за плечи. Пребывая в полном замешательстве, не зная, что говорить и что делать, он только спросил:

– Мама, что с тобой?

Но она лишь безутешно качала головой, тщетно пытаясь справиться со слезами.

– Я так тосковала по тебе все эти годы… Вспоминала о тебе каждый день, мне было очень плохо без тебя… И все же, я знаю, ты не можешь жить в этом доме, и знаю почему… Я не виню тебя за то, что ты, едва повзрослев, сбежал от нас на далекий остров, отдав предпочтение сахарным плантациям… Ах, как ты был прав тогда! Этот дом никогда не был для тебя настоящим родным домом…

Гаррик в смущении еще крепче обнял мать, и она расплакалась у него на плече.

– Ты всегда была для меня самой лучшей матерью на свете, – растроганно прошептал Гаррик. – Тогда я убежал не из-за тебя, а из-за отца… Мы с ним никак не могли, да и теперь не можем найти общий язык.

Она подняла на него голубые, полные слез глаза, потом легонько коснулась его руки и тихо произнесла:

– Знаю. Но ведь дело не только в этом, правда? – Она снова зарыдала. – Всю нашу жизнь перевернул один ужасный день. Не стало Лайонела, семья распалась, и никому теперь не будет счастья… никогда!

На глаза Гаррика тоже наворачивались жгучие слезы, но он изо всех сил сдерживал их. Перед его мысленным взором снова предстали развалины старинной крепости и двое мальчиков, он и Лайонел, изрядно напуганные, но оба живые и невредимые. Что же тогда случилось? Как могло получиться, что в считанные минуты Лайонел бесследно исчез? Ах, если бы только…

– Во всем виновата я одна, – печально сказала мать, прерывая болезненные воспоминания Гаррика.

– Но почему, мама? – горячо запротестовал он.

– Не спорь со мной! Все те годы я легкомысленно позволяла отцу бесконечно нахваливать Лайонела и несправедливо относиться к тебе. О Боже! Как я виновата!

Гаррик с жаром сжал руки матери и перебил ее горестный монолог:

– Не вини себя за поведение отца! Никто и ничто не в состоянии изменить его или запретить ему поступать так, как он считает нужным.

– Ты думаешь, я не понимаю, что он сделал с тобой после исчезновения Лайонела? Ты знаешь, что со мной он вел себя точно так же, как с тобой? Я видела, что во всем случившемся он винил тебя, но в гибели Лайонела он винил и меня! А я так ничего и не сделала, чтобы защитить тебя…

Глаза графини блестели от слез и выпитого вина.

– Но ты не могла бы ничего сделать, – глухо возразил Гаррик. – Прошу тебя, не вини себя за это…

– Нет, во всем виновата я одна! Ты и твой отец… Лайонел… – Ее душили слезы.

– Поверь, ты ни в чем не виновата, – решительно повторил Гаррик. – Позволь, я провожу тебя в спальню.

– Не проходит и дня, чтобы твой отец не сравнивал тебя и Лайонела! – почти истерично выкрикнула графиня.

Гаррик молча встал, едва справляясь с обуревавшими его чувствами, потом сдержанно сказал:

– Лайонел мертв. Пора похоронить его, мама. Настало время сделать это!

– Но как я могу похоронить его, когда он просто исчез, а его тело так и не нашли. Надежда на то, что он жив, до сих пор манит и преследует нас: тебя, меня, отца… И так всю жизнь, изо дня в день!

Снова открылись старые раны, из них снова хлынула алая кровь…

– Я никогда не прощу себе этого! – кричала Элеонора. – Вы с Лайонелом оказались тогда в старой крепости из-за отца! Почему только я не остановила вас тогда?! Зачем позволила уйти из дома?! Я должна была запретить вам уходить в такую ужасную погоду! Но я, как всегда, не смела слова сказать в присутствии мужа! Я не исполнила свой материнский долг! Я не сохранила сына!

Гаррик молчал, раздавленный плачем и стенаниями матери, мучительным ощущением собственной вины и страшными воспоминаниями о том роковом вечере в развалинах крепости.

Она дрожала словно осиновый лист, и Гаррика мутило от отвращения.

Вместе со своей невестой он стоял у входа в гостиную, по всем правилам приличия приветствуя гостей, пришедших на вечеринку по поводу помолвки. Рядом с молодыми стояли граф и графиня Стэнхоупы, за ними – родители невесты. Приглашенных на вечер было сотен шесть, не меньше, и Гаррику казалось, что время тянется бесконечно.

Сьюзен дрожала не переставая, едва способная улыбаться и здороваться с бесчисленными гостями. Гаррик же лишь сдержанно приветствовал гостей.

К ним подошел мужчина и поклонился сначала Сьюзен, потом Гаррику, пожелав им обоим семейного счастья и всяческого благополучия. Его улыбка была столь же широкой, сколь и фальшивой. Гаррик заставил себя поблагодарить гостя за добрые пожелания.

До его острого слуха долетали обрывки приглушенных разговоров разодетых дам, в которых то и дело звучало имя его брата и подробности трагического происшествия. Причем делались недвусмысленные намеки на то, что это было делом его, Гаррика, рук и что именно поэтому его поспешно отослали на Барбадос.

Он беспрестанно ловил на себе любопытные взгляды собравшихся, испытывая чуть ли не физическое отвращение при виде их фальшивых улыбок.

Как он всех их ненавидел! И как же ему отчаянно хотелось оказаться сейчас на Барбадосе, вместо того чтобы стоять в доме Лейтонов рядом с их бледной дочерью!

Высший свет презирал его, а он, в свою очередь, презирал это ханжеское сборище титулованных особ. Решившись на помолвку с мисс Лейтон, Гаррик прекрасно понимал все последствия, но у него не было иного выбора.