— Почему же? — выговорила с нажимом, боясь, что дрогнет голос.
Он нервно потер пальцами лоб.
— Да как тебе сказать… Наверное, спокойствие не всегда означает счастье. Где-то я прочел однажды такую мысль: чтобы чувствовать себя счастливым, человеку нужно ровно столько же несчастья, сколько и счастья. Понимаешь? Ровно столько же.
Те самые слова. Те, которые грезились ей темными вымороженными ночами, когда ворочалась под прогнившим одеялом, слушая завывания вьюги и хриплый лай собак за дощатой стеной. Казалось бы, ее должно переполнять злорадное удовлетворение. Ну же, радуйся! Торжествуй! Потешь наконец свое бессмертное тщеславие. Победитель получает все. Все…
— Но ведь у тебя семья, жена, — мягко возразила она. — Талант, в конце концов.
— Талант, — дернулся он. — Разве ты не видишь, что творится сейчас в России? Кому, на хрен, сдался мой талант. Я давно уже без работы… Да и, честно говоря, все это бумагомарание мне осточертело! А семья…
Он замялся, и Стефания напряженно уставилась на него.
— С семьей, в общем, тоже все достаточно хреново. Наташа — тяжелый человек, и ужиться с ней… Иногда мне кажется, что ее постоянные упреки окончательно сломили мою веру в собственные возможности. Ну, не будем об этом, — он предпочел переменить тему: — Ну а ты? Ты как?
— У меня все прекрасно, — одарила она его ослепительной беззаботной улыбкой.
Так-то, знай наших! Ждал, должно быть, от меня ответного признания — жизнь моя пуста и бессмысленна, и все, что мне осталось в ней, — это смутная ностальгия по былым временам? Нет же, теперь мое дело — бесконечно доказывать тебе, а может, и самой себе, что я — талантлива, красива и необыкновенно счастлива в личной жизни.
— Вот даже как! — он окинул ее долгим взглядом. — Да, ты по итогам только выиграла. Впрочем, я и не сомневался.
— Выиграла? — Она подавила короткий сухой смешок, вскинула руку, закусила костяшки пальцев.
— Ну как же… По всему видно, что ты в полном порядке. Успешная, богатая, счастливая. Значит, выиграла… как и всегда.
— Я тебя поняла, — оскалилась она. — Это ведь так чертовски обидно, когда у кого-то все получается, да? Ты и так, и эдак пытаешься перебороть ее, а она, сволочь такая, все поднимает голову, и все-то ей удается. Досадно, конечно.
Горло теснили невысказанные слова, в груди заколотилось возмущение. Ты, значит, ожидал увидеть меня побежденной, раздавленной? Этим успокаивал свою больную совесть — она тоже, тоже получила по заслугам, этакая паршивка! Воображал, должно быть, в красках всю бездну моего падения. А тут вдруг такой несправедливый финт злокозненной судьбы. Опять обманула, переиграла, негодяйка!
Господи, чего она ждала, на что надеялась, какие сумасшедшие мечты вынашивала с того дня, как встретилась с ним глазами на залитой солнцем набережной провинциального городка? Казалось бы, прожила целую жизнь, раз и навсегда лишилась иллюзий, давно потеряла веру в обязательное возвращение сторицей всего того хорошего, милого и доброго, что когда-то раздала, как милостыню на базаре… Известно же, что сокровища наших душ к нам крайне редко возвращаются, однако упорно продолжаешь ждать и надеяться, что кто-то что-то вернет в память о былом. Не будь же смешной! Люди не меняются, и он никогда не простит тебе твоей успешности, как не прощал ее тогда, в самом начале.
— Я никогда не пытался тебя побороть, — отступил от нее Евгений, глаза его потемнели и сузились. — Это тебе вечно мерещилось, что я пытаюсь сбить тебя с пути, помешать триумфальному восхождению к вершине. А я просто хотел спокойной мирной жизни… человеческой семьи, понимаешь?
— Так вот же ты ее и получил, — развела руками Светлана. — Что мешает наслаждаться тихими семейными радостями? Назойливые призраки прошлого? Прости, я не хотела тебе помешать.
Она резко развернулась на каблуках и решительно пошла прочь. Скорее, скорее отсюда, пока не растеряла последние остатки самообладания.
Повернула за угол, ступила на узкую темную лестницу, ведущую куда-то в служебные помещения. И тут он нагнал ее, налетел, развернул к себе. Она не успела ничего сказать, перевести дух. Голова закружилась от его запаха — теплого, мускусного, с легкой примесью табака. Языки знакомого, темного пламени побежали по телу, пламени, казалось, потухшего навсегда, а на самом деле все эти годы медленно тлевшего где-то в глубине. Она прикрыла глаза и почувствовала на губах его твердые, чуть обветренные губы.
Перед сомкнутыми веками вспыхнуло темно-бордовое зарево, заколыхались, шурша, зловещие искореженные тени. И показалось вдруг, что мир вокруг сузился, сомкнулся до размеров тесной, пропахшей пыльными тряпками и нафталином каморки. Он что-то шепнул ей, и звук его голоса вызвал откуда-то из глубин древний утробный, теснящий дыхание ужас. «Просто я не люблю тебя больше, — сказал когда-то этот голос. — Наверно, я вот такой вот влюбчивый!» Где-то наверху металлически лязгнуло, Стефания рванулась в сторону, прохрипев: «Нет… Пусти…» — и, вырвавшись из его рук, быстро взбежала по ступенькам.
Эд спал. Лежа навзничь, запрокинув голову и чуть приоткрыв рот. Темная, еще почти мальчишеская, с непропорционально крупной ладонью рука свешивалась с кровати. Я поймала ее за запястье и уложила рядом, на одеяле. Он пошевелился во сне и вдруг сдвинул брови, прошептал что-то быстро и неразборчиво и сгреб меня в охапку, словно пытаясь защитить, спасти от каких-то невидимых злодеев. Беспокойно спит, мой хороший, такой день, столько впечатлений.
Я бесшумно высвободилась, спрыгнула на пол с кровати, натянула шорты. Пора отчаливать, прошло уже больше двух часов, Стефания могла заявиться с минуты на минуту. Если, конечно, муж за номером раз не оказался особо ушлым и не трахнул ее в первые же полчаса трогательного свидания. Хотя вряд ли, конечно, этот блеющий неудачник способен на такой финт.
Одевшись, я склонилась к Эду, быстро коснулась губами уголка его рта. Он не проснулся, лишь пробормотал что-то, не разжимая век, и улыбнулся. Эта его улыбка — открытая, нежная — и была самым страшным моим кошмаром. Это с ее помощью мальчишке удавалось отключить мой вечно настроенный на поиск выгоды разум, лишить воли и превратить в одуревшую от чувств безмозглую размазню. Джульетта недоделанная, тебе ничего здесь не светит, выброси из головы идиотские надежды! Маман увезет его домой, как только закончится круиз, он немножко повздыхает, а через пару дней и думать забудет о тебе. Ты же триумфально вернешься в ободранную общажную конуру, а через год тебя и из нее вытурят, сразу после торжественного вручения диплома. И придется тебе, радость моя, лететь белым лебедем в родной Киров, под бочок к запойному папочке.
Помни об этом и не мечтай о счастливой жизни со светлым принцем в пронизанном солнцем вечном городе. Лучшее, на что ты можешь рассчитывать, — это парочка щедрых подарков от благодарного Ваньки-Лепилы, им и займись на досуге!
Воровато оглядевшись, я выскочила из каюты. Стефании поблизости, кажется, нет, так что мой визит удастся сохранить в тайне. Я двинулась в свой пенал, намереваясь переодеться и собраться с мыслями перед встречей с начальницей, как вдруг чья-то неприятно влажная лапища ухватила меня за локоть.
— А ну стой, шлюха мелкая! — рявкнул в ухо базарный голос.
Обернувшись, я увидела «блистательную Натали». На этот раз бабища была без привычной «хохломы», в простых брюках и топорщившейся на пышном бюсте блузке, должно быть, не наряжалась еще к вечернему выступлению. Щекастое лицо ее приобрело отчего-то свекольный оттенок, бледно-голубые глаза метали молнии.
— Вы что? — завопила я. — Вы с ума сошли? Что вам от меня нужно?
— Как не стыдно, сопливка малолетняя, он же тебе в отцы годится, — громыхала Наталья.
Я что-то совсем потеряла нить происходящего. Кто годится мне в отцы? Эд, что ли? Что за злобную околесицу несет эта кентавриха?
— Думаешь, я не видела, как он ошивался около твоего номера? — продолжала Наталья. — Поскребся, поскребся, ты и впустила? Говори, тварюга, где он? Куда вы с ним любезничать таскались, а?
— Так вы про Евгения Владимировича, что ли? — уяснила наконец я. — Что за бред вообще?
— Ты мне лапшу-то на уши не вешай! — не унималась ревнивая супруга. — Я ж видела, как он вчера все с тобой о чем-то шушукался, а сегодня его уж третий час в каюте нету. Думаешь, я дура совсем?