— Доброе утро, — поздоровался он со мной. — К Угличу подъезжаем, сейчас остановка будет. Пойдете в город?
— Вряд ли, — покачала головой я. — Я здесь на работе, не могу надолго отлучаться.
— Жаль, — улыбнулся он. — А я слышал, тут можно на интересные места посмотреть.
Обменявшись бессмысленным набором добрососедских любезностей, мы разошлись в разные стороны, и я поспешила к месту службы.
Дверь люкса оказалась не заперта, я для начала постучала, но, не дождавшись ответа, решила самовольно проникнуть в обитель избранных. Ничего себе, однако, оформляют тут номера — сплошная фальшивая позолота, темно-красный бархат, розовый мрамор, настенные бра со свисающими хрустальными подвесками. Голубчик вроде бы не производит впечатления любителя этакой сусальной роскоши, должно быть, оформители проявили фантазию. А впрочем, пипл, как говорится, хавает, значит, все верно.
На маленьком столике стыла едва начатая чашка кофе. На полу, прямо посреди комнаты, валялся, раззявив широкую пасть, дорожный чемодан, поперек него растрепались несколько платьев. А за дверями смежной комнаты, похоже, бушевал скандал.
— Я вообще не хотела сюда ехать! — гневно гремела Стефания. — Если бы не Эд со своим вечным «я хочу побывать на родине, я ее совсем не помню», ноги бы моей здесь не было. Вся эта ностальгическая чушь не для меня, я слишком много денег потратила в свое время на психоаналитиков, чтобы избавиться от совковых воспоминаний.
— Но раз уж ты согласилась, раз все равно приехала, — увещевал Голубчик, — что вдруг на тебя нашло? Почему обязательно надо именно сейчас все бросить и свалить обратно?
— Неважно. Просто я поняла, что не могу. И не хочу! Мне все здесь противно, даже воздух! Я схожу в этом порту, и точка.
— Это нечестно! Ты не имеешь права! — взвился вдруг невидимый Эд.
Хотел, наверно, проявить характер, но возглас получился надсадный, мальчишеский.
— Что-о?
— Ты не имеешь права решать это одна, ничего не объясняя, — продолжал Эд. — Мне надоело быть привязанным к твоей юбке. Ты мне не даешь устроиться на работу, жить отдельно, хочешь все время держать меня при себе. Мне двадцать лет, я взрослый мужчина, понимаешь? Я все время пляшу под твою дудку, сколько можно? Мне здесь нравится, и я не собираюсь возвращаться.
— Эдвард, милый… — сбавила обороты мадам.
— Я отсюда никуда не двинусь, и точка, — перебил он. — И что ты мне сделаешь? Выкрадешь паспорт и оставишь здесь без денег? Насильно заберешь с собой?
— Дорогой мой, — вкрадчиво произнесла Стефания, — поверь, у меня есть веские причины…
— Какие?
— В самом деле, Свет, — поддержал Голубчик. — Ты как-то слишком уж авторитарно принимаешь решения. Парень действительно уже взрослый и имеет право на свое мнение. Что касается меня… Хочу напомнить, что мы кое о чем с тобой договорились…
— И что? Ты теперь будешь требовать с меня неустойку? — надменно поинтересовалась она.
— Разумеется, нет. Но нарушать договор, хотя бы и устный, без объяснения причин… Так не делается, тебе это прекрасно известно.
— Господи, если бы ты только знал, к чему ты меня принуждаешь! — патетически воскликнула Стефания.
— Так объясни мне, в конце концов, — рассвирепел Голубчик. — Хватит играть втемную, скажи, что за привидение посетило тебя вчера в ресторане.
— Неважно… Я не хочу об этом говорить…
— Ну а я не хочу никуда уезжать, — снова вклинился Эд. — И не поеду! Точка! — повторил он недавние слова матери и, пулей выскочив из комнаты, едва не столкнулся со мной.
— Привет! — резко притормозил он.
— Здравствуй! — Я быстро взглянула на него, поиграла бровями и опустила глаза, будто бы смутившись.
Успела, однако, отметить, что невозможно длинные ресницы его взволнованно затрепетали, а на скулах вспыхнул румянец.
— Вчера я… — начал он.
Я же быстро сжала его руку и показала глазами в сторону приоткрытой двери в спальню Стефании — мол, молчи, матушка услышит. Он сообразил, что я имею в виду, и крикнул, обернувшись:
— Тебя тут ждут, между прочим!
Из спальни показалась Стефания — бледная, с рассыпавшейся прической, с темными кругами под запавшими глазами. Она все еще похожа была на сильную, опытную хищницу, но теперь уже выведенную из равновесия, учуявшую опасность. «Что это так ее стукнуло? — подумала я. — Должно быть, они с «блистательной Натали» что-то крепко не поделили в прошлом». Стефания же, мигом взяв себя в руки, спокойно поздоровалась и заявила:
— Вот и отлично. Алена, давайте спустимся в город, пройдемся и все обговорим. Я хочу как можно меньше времени проводить на борту теплохода.
Последняя фраза, вероятно, направлена была в сторону Голубчика, cозерцавшего всю сцену с порога спальни с поистине олимпийским спокойствием. Должно быть, за эти сто лет, что они знакомы со Стефанией, он научился стоически переносить выкрутасы ее бурного темперамента.
— Пожалуйста, — с готовностью кивнула я. — С удовольствием прогуляюсь.
Капризной старой сволочи вовсе незачем знать, как я на самом деле к ней отношусь. Пусть считает меня доверенным лицом, союзницей — меньше будет опасаться, что я погублю честь ее обожаемого сынка.
Мы вышли на палубу, светски переговариваясь. Ну просто глянцевая сценка — гранд-дама и ее юная компаньонка на палубе белоснежного лайнера во время совершения весеннего речного круиза.
Ясное солнце ударило Стефанию по воспаленным бессонным глазам, и она вновь спряталась за темными очками. «Михаил Лермонтов» уже пришвартовался к причалу. Сквозь утреннюю дымку на берегу в пронзительной, едва распустившейся зелени вырисовывался древний город. Солнечные зайчики играли на золотых маковках церквей, на холме высился старинный кремль — темно-красные с белым стены, синие в звездах купола. У берега покачивались на мелких волнах рыбацкие лодки. Трап был опущен, и услужливый стюард приглашал гостей теплохода сойти и ознакомиться с достопримечательностями славного Углича. Однако желающих нашлось немного — большинство отдыхающих еще не оправилось после вечерних возлияний в «Волжских просторах».
— Ну что, — обернулась она ко мне, — небольшой променад для успокоения чувств?
— Как скажете, — скромно улыбнулась я.
Интересно, она и в самом деле не ощущает в моем верноподданническом тоне ни грамма издевки?
Как бы там ни было, мы плечом к плечу двинулись вниз по трапу. Прошлись вдоль набережной, побродили вокруг Кремля и в переулках, примыкавших к историческому центру Углича, где чванливая синьора рисковала окончательно испортить дорогую замшевую обувь. Затем она почему-то решила двинуться дальше, и мы углубились в нетуристическую часть города. Черт его знает, зачем мы тут околачивались, может, примадонна решила стать ближе к народу и отведать настоящей, исконной, так сказать, русской жизни. Кто этих богатых стерв разберет?
— Нужно обязательно упомянуть о постановке «Аиды», — наставляла меня Стефания. — О ней много писали, там должно быть достаточно материала.
Я старалась на ходу делать пометки в блокноте.
Старинные красоты вскоре закончились, и потянулся серый, ничем не примечательный район обычного провинциального городка. Мы дефилировали мимо рядов одинаковых бесцветных пятиэтажек, квадратных дворов, огороженных выкрашенными в яркие цвета витыми металлическими оградами. На ветру надувались и хлопали развешанные на перекладине застиранные пододеяльники, в песочнице ковырялись лопатками дети, а рядом трепались о чем-то, лениво позевывая, мамаши. Завидев Стефанию, они на минуту смолкли, проводили удивительную нездешнюю даму озадаченными взглядами и долго шушукались ей вслед.
На площади у магазина с колченогой скамейки поднялся нам навстречу плюгавый мужичонка с темным изжеванным лицом. От всей его тощей вихлястой фигуры, от драного ватника исходил тяжелый муторно-сладкий запах застарелого перегара. Стефания невольно отшатнулась, поморщившись, я тоже попятилась.
— Мадам! — загнусил алкаш, демонстрируя засевшие в прокисшей пасти редкие зубы. — Леди! Помогите грешнику на опохмел.
Мне удалось проскочить мимо. Мужичок же, с завидной проницательностью сообразив, кто из нас двоих является обладателем толстого кошелька, принялся окучивать Стефанию. Она попыталась увернуться от него, пройти мимо, но прыткий мужичонка не отставал, теснил ее к забору и продолжал завывать: