Я кивнула, и надвинула солнечные очки на глаза, прикрываясь от солнца. Витя захныкал, и я посмотрела в его сторону.
– Давай сюда, – вздохнула я, – Пора кормить.
– Доня, ты такая умничка. Я тебя кормила только месяц, а потом молоко пропало.
– Молоко не может пропасть, – сквозь зубы процедила я, прикладывая сына к груди, – Это советские мифы.
– Ой, ой, ой, – поцокала мать с улыбкой, – Какие мы образованные. Корми лучше молча, не умничай. Будешь чай?
Я кивнула и погладила щёку сына кончиком пальца, чуть нахмурившись. На подбородке начала вырисовываться ямочка как у отца и взгляд стал таким… Тяжёлым. Вздохнула, улыбнулась ему, когда он посмотрел своими глазюками, не отрываясь от моей груди; жадно глотая и причмокивая; сминая крошечной ладошкой мою кожу, покрытую белыми растяжками.
– Ешь, Витька, – приговаривала я, чуть покачиваясь, – Вот буду кормить тебя лет до трёх, а потом всё – до полового созревания женских титек не увидишь.
Он улыбнулся, не выпуская сосок изо рта, а у меня защемило в груди – ну до чего же забавный он получился. Ещё и не говорит, а уже понимает каждое слово.
Когда сын стал баловаться, оттягивая беззубыми дёснами мою кожу, я поморщилась и забрала у него чудо–природы с молочными железами, уложила на одеяло и потрепала по макушке с тонкими чёрными волосками. Мама принесла холодный чай с лимоном, мы устроились на газоне, глядя как малыш пытается ползти, задирая голую попку к верху.
Я захотела в туалет, и скрылась в доме. Взглянула на своё отражение – загорелое, чуть поплывшее от беременности. Бросила взгляд на тату, ухмыльнулась и помыла руки.
Ну, хоть она не расползлась вширь.
Иногда, очень редко, если тосковала – водила пальцем по чернилам и вспоминала его прикосновения и такие же чернила на смуглой коже. Слёзы со временем высохли, осталась только горечь – такая же острая, как запах его тела.
Больно тоже уже не было. Боль постепенно прошла, когда родила сына – на её месте появилось чувство благодарности. Пусть предал, пусть обманул, пусть использовал – но подарил кое–что, оставил после себя напоследок что–то светлое и чистое.
***
Now and then I think of all the times you screwed me over
But had me believing it was always something that I'd done
And I don't wanna live that way
Reading into every word you say
You said that you could let it go
And I wouldn't catch you hung up on somebody
That you used to know...
Gotye feat. Kimbra «Somebody that I used to know»
Дома время летело не так быстро и спешно, как на острове. Папа нашёл мне квартиру в городе, чтобы я не моталась туда–сюда с ребёнком на электричке и маршрутке. Хотела оформить кредит, пока доходы позволяют и банк предлагает, но он мягко осадил и воспользовался отложенными на чёрный день средствами. Я не знала, как его благодарить, гадкие воспоминания о прошлом с Андрусом не отпускали – казалось, что снова стала содержанкой и живу за чужой счёт. Но отец был не преклонён, и сказал, что это не для меня, а для Витьки. А, поскольку, на несовершеннолетнего по закону оформить недвижимость нельзя, он оформляет её на ближайшего родственника – его мать.
Надавил на больное место – я сдалась. Для себя не хотела ничего, но для сына… В общем, въехала в июле в небольшую однушку неподалёку от поликлиники и обустроенного парка с гравийными дорожками. Коммунальные были небольшими, ходила с сыном на разные занятия: гимнастику для малышей, бассейн, в детские комнаты – могла позволить.
Много фотографировала его – родители подарили профессиональный агрегат с хорошим объективом. Наряжала в разные наряды, укладывала в плетёные корзинки с овечьей шкурой – стены в комнате постепенно увешала фотографиями сына. В августе ему исполнилось четыре месяца: отмечали скромно, в семейном кругу – я, мама и папа.
– Агуш, ты совсем никуда не ходишь, – тихо обронила мама, когда мы мыли посуду, – Может быть, я останусь у тебя как–нибудь на ночь, а ты сходишь с подружками, развеешься.
– Да ну, мам, как ты себе это представляешь, – отмахнулась я, вытирая тарелку, – Витька ещё на грудном, ночью его кормить надо каждые три часа. Тем более, сейчас зубки лезут, он капризничает…
– Ну, с тобой я как–то справилась двадцать шесть лет назад, – она с укором посмотрела на меня, – И с внуком справлюсь. Тем более, – она подала мне ещё одну тарелку и начала потирать мыльной губкой следующую, – Ты не обольщайся и не рассчитывай гулять всю ночь. Но до двенадцати–часу сходить можешь.
Я пожала плечами и не придала значения её словам. Но тут, за спиной раздалось улюлюканье Витюшки, а затем голос отца:
– Агата, мама права. Ты молодая совсем, хватит сидеть в четырёх стенах. Если боишься, то мы вдвоём можем посидеть с Витькой. Как вернёшься, домой поедем.
– Папа! Ну ты–то не начинай, – я закатила глаза и начала протирать тарелку полотенцем быстрее, раздражаясь.
– А что – папа? – он хлопнул глазами и улыбнулся, подходя ко мне, – Давай дочка, позволь старикам вспомнить молодость, – отец подмигнул мне и поцеловал в лоб.
Я фыркнула и уставилась на Витюшку, который активно жестикулировал у деда на руках и издавал какие–то булькающие звуки. Посмотрела на маму, пожала плечами и отложила сухую тарелку на полку.
– Ладно, уговорили. Позвоню Таське, спрошу у неё, куда можно сходить.
Вот так, через неделю, я оказалась в душном помещении ночного клуба. Раньше здесь было веселее – благодаря алкоголю и сигаретам в курилке, а сейчас всё казалось слишком громким, резким и ярким.
Таисия моему звонку образовалась. Мы с ней продолжали общаться, правда, не так близко и часто, как раньше. Пару раз гуляли в парке: я толкала коляску, а она шла рядом, соблазняя меня ароматом кофе из бумажного стаканчика – мне кофеин нельзя, Витька плохо засыпает, если я пью бодрящие напитки. Она совсем не представляет, как обращаться с детьми и очень осторожничает с младенцем, даже побаивается – я её понимаю, в принципе. Поэтому, когда я предложила куда–нибудь выбраться на пару часиков, радостно провизжала в трубку и достала два пригласительных на одну из самых популярных вечеринок города.
Без допинга танцевать не хотелось, я просто стояла в углу у бара и улыбалась знакомым лицам – бывшим одноклассникам и однокурсникам. Таська кидалась мне на шею, румяная от выпитого и весёлая, тянула на танцплощадку, но я отнекивалась.
– Я хочу попить, – сказала я ей на ухо, – Иди, танцуй, я попозже подойду.
– Ладно, но ты обещала! – она подмигнула мне, и плавно покачивая бёдрами, направилась под свет стробоскопов.
Я направилась к бару и встала в очередь, пытаясь никого не задеть руками – не люблю, когда меня касаются чужие люди и сама стараюсь так не делать. Бармен неторопливо обслуживал клиентов, что не сравнится с уровнем в Греции – там ребята были шустрыми, и все делали быстро, готовя по три–четыре коктейля за раз. Толпа медленно двигалась, и я вместе с ней. Когда подошла моя очередь, я наклонилась вперёд, и тут же удивлённо застыла, ощутив чью–то ладонь у себя на пояснице.
– Девушке пина коладу, я оплачу, – произнёс до боли знакомый голос.
Моя голова медленно повернулась и кровь резко отхлынула от лица к тому месту, где хозяйничала его рука.
– Здравствуй, Агата, – произнёс Андрус с усмешкой, – Неожиданно.
– Здравствуй, Андрус, – ответила я и снова отвернулась, крича бармену, – Мне просто воды.
Тот удивлённо моргнул, отставив ром в сторону. Махнул головой на холодильник с напитками, вопросительно вскинув брови. Я кивнула, достала из клатча банковскую карточку и протянула её, когда на стойке передо мной выросла стеклянная бутылка с открытой крышкой и трубочкой в горлышке.
– С каких пор ты не пьёшь? – Андрус подошёл ближе, я шагнула в сторону.
Он заблокировал меня одной рукой, положив её на стойку.
– Тебя это не касается, – отрезала я, прикладываясь к бутылке, вытащив трубочку и бросив её на столешницу, – Какими судьбами? Ищешь себе очередную девочку без мозгов?
Он громко рассмеялся, запрокинув голову, и придвинулся ко мне вплотную. С ухмылкой, не покидающей его губы, он мягко погладил мою щёку и наклонился к моему уху:
– Я, правда, соскучился.
Прозвучало искренне, но проблема в том, что мне уже всё равно. Я–то не соскучилась.
– Сочувствую, – я отклонилась назад, – Отойди, меня подруга ждёт.