Как только мальчики вернулись к столу, Адам к своему крайнему неудовольствию увидел, что тарелка Джеральда доверху наполнена, – и чувство тошноты вновь охватило его. Он даже ощутил слабость и легкое головокружение. „Да что ж это такое! Старший сын превращается в настоящего обжору. Надо будет, – решил он, – обязательно поговорить с ним наедине. Не сейчас, а попозже. В свои семнадцать он умудрился стать таким толстяком! Даже смотреть на него и то противно, да еще с его грубыми манерами и вечно хриплым голосом... В самом деле, он весь заплыл жиром – ни одного острого угла, ни одной прямой четкой линии, все тело вроде пончика. И жир кажется таким плотным, как у кита. Прямо склад жира да и только, – подумал он мрачно. – Даже не склад – гора”, – поморщился Адам.
– Как идут твои дела на фабрике? – обратился он к старшему сыну. – По-прежнему неплохо?
Он не мог дождаться, пока Джеральд наконец умнет свой завтрак, отправив остатки в рот одним заключительным маховым движением: эта процедура, казалось, тянулась целую вечность.
Покончив с едой, Джеральд неспешно вытер льняной салфеткой свой женственный рот и соизволил ответить на вопрос отца:
– Да, папа, Вильсон весьма мной доволен. Говорит, у меня настоящая жилка по части шерсти. Ну и мне, конечно, приятно это слышать. И еще он говорит, что хватит мне болтаться на первом этаже у станков – я и так уже достаточно знаю. Сегодня он берет меня к себе
Его круглое красное лицо казалось достаточно мягким, но в темно-карих глазах проглядывали расчетливость и хитрость.
– Отличные новости, Джеральд. Я в восторге, – ответил Адам, не особенно, впрочем, удивившийся успехами сына.
Джеральд всегда отличался склонностью к предпринимательской деятельности, на которую у него хватало и энергии, и упорства, несмотря на то, что он весь буквально заплыл жиром. Другой его отличительной чертой была неуемная жадность, что весьма огорчало Адама, которому в последнее время стало ясно, что деньги – по существу единственная всепоглощающая страсть его старшего сына: перед ней пасовало даже обжорство. И то, и другое на взгляд отца было одинаково отвратительно.
Адам откашлялся и задумчиво продолжил:
– Я собираюсь попозже сам поговорить с Вильсоном. По пути в Лидс я намерен заехать на фабрику. У меня полно неотложных дел, которыми я должен заняться до того, как поеду встречать на вокзале свою тетю Оливию. Тебе известно, что она погостит у нас несколько месяцев?
– Да, папа, – ответил Джеральд без всякого интереса в голосе: чувствовалось, что приезд тетки его совсем не трогает. Зато он с удвоенным интересом стал доедать то, что еще оставалось на тарелке.
Эдвин прореагировал на это сообщение иначе, в лице его, еще минуту назад зажегся радостный огонек.
– Как это замечательно, папа! – воскликнул он. – Тетя Оливия мировой человек! С ней всегда можно поиграть!
Адам невольно улыбнулся. Правда, он сам не стал бы употреблять подобных оборотов для характеристики Оливии Уэйнрайт, но своим кивком дал понять, что вполне разделяет чувства младшего сына. Затем, открыв лежавший рядом с его прибором свежий номер лондонской „Таймс”, начал пролистывать шуршащие страницы, погрузившись в чтение новостей дня.
В комнате повисла мертвая тишина, если не считать потрескивания огня в камине, тихого шипения газовых горелок и нежного позвякивания серебряных приборов о фарфор, из которого ели мальчики. Оба они прекрасно знали, что болтать в такие минуты, когда отец погрузился в изучение газеты „Таймс”, было бы в высшей степени неуместно. Впрочем, молчание давалось им без особого труда, поскольку у Джеральда было очень мало общего с Эдвином, который уже давным-давно отдалился от своего старшего брата.
– Вот дьявольская неразбериха! Просто дьявольская неразбериха! – неожиданно взорвался Адам, и его гулкий голос эхом отозвался в просторной комнате, сразу взорвав тишину. Непривычные к тому, что отец теряет самообладание и повышает голос, его сыновья в молчаливом изумлении повернули головы в его сторону.
Эдвин наконец рискнул спросить:
– В чем дело, отец? Тебя беспокоило что-то из прочитанного в газете, да?
– Да все этот вопрос о свободе торговли. Парламент только что вернулся с каникул – и они уже включились в обсуждение. Скоро начнется дьявольская неразбериха, помяните мое слово! Бальфур и его кабинет полетят. Я в этом абсолютно уверен. Может быть, и не сразу, но обязательно полетят. И притом в самом недалеком будущем. Если только этот нелепый бред кончится.
Эдвин откашлялся. Его светлые серо-голубые, как у отца, глаза загорелись любопытством.
– Да, – вставил он убежденно, – я уверен, что ты совершенно прав, папа. Во вчерашнем выпуске я читал, что Уинстон Черчилль выступает против Билля о свободной торговле, а ты ведь знаешь, какой это проницательный человек. Он сражается против этого законопроекта, так что правительству, похоже, действительно придется нелегко, как ты и говорил.
– А я и не знал, Эдвин, что тебя интересует политика! – воскликнул Адам с удивлением в голосе. – Это что, твое новое увлечение?
Эдвин открыл было рот, чтобы ответить отцу, но в этот момент Джеральд захихикал и презрительно бросил:
– Черчилль! Тоже мне, нашел о ком говорить! Какое нам дело до того, что он там думает. Какой-то там член палаты общин от Олдхэма. Городишко в Ланкашире. Кроме текстильной фабрики там ничего и нет. Если он вздумает пойти по стопам своего отца, то его политическая карьера скоро окончится. Как у лорда Рэндольфа. Такой же хвастун и неудачник!
Адам прокашлялся, прикрыв рот газетой. Когда он заговорил, голос был холодным, но по обыкновению спокойным:
– Я не согласен с тобой, Джеральд. По-моему, Эдвин прав в своей оценке Черчилля. Это действительно молодой, но весьма проницательный политик, который прекрасно знает текущие вопросы и занимает по каждому из них свою позицию. Тебе должно быть известно, что он прославил свое имя во время Англо-бурской войны, когда ему удалось ускользнуть от буров. Народ принял его как настоящего героя, а когда он решил заняться политикой и победил на выборах в парламент, то его первая речь была высоко оценена. С тех пор он делает весьма успешную политическую карьеру, и у меня такое чувство, что молодой Уинстон еще не сказал своего последнего слова. Придет день – и этот человек займет высокое положение в нашей стране. Впрочем все, что я сказал, не имеет прямого отношения к делу. Ты позволил себе отозваться о Черчилле весьма неподобающим образом. И вместе с тем не прислушался к аргументу Эдвина о том, что правительство окажется перед лицом серьезных неприятностей по вопросу о законопроекте, где идет речь о свободе торговли. Эдвин выразил, кстати, и мою точку зрения.
Джеральд, выслушав отца, собирался, судя по выражению его лица, сказать что-то язвительное, но передумал и, встав из-за стола, направился с тарелкой в руке к буфету, чтобы положить себе еще одну порцию закуски. И пока он, склоняясь над блюдами, подкладывал себе разные деликатесы, в его глазах горел огонек злорадства, а весь вид и поза выражали крайнюю воинственность.
Эдвин, однако, никак не реагировал на выпад старшего брата: его лицо по-прежнему светилось, лучистые глаза, обращенные к отцу, приветливо улыбались. Наконец-то он отомщен, найдя нежданного союзника в лице собственного отца.
Адам, глядя на младшего сына, тоже улыбнулся.
– А ты понимаешь суть вопроса о свободной торговле, Эдвин? – спросил он.
– Думаю, что да, папа, – ответил тот. – Разве этот вопрос не связан с налогами на продовольствие и другие товары?
– Да. Но вопрос все же несколько более сложен. Видишь ли, протекционисты, которых возглавляет Чемберлен, пытаются заставить кабинет отказаться от системы свободной торговли. То есть от дешевых продовольственных товаров, которые наша страна имела в течение столь длительного времени. Они желают ввести тарифы и пошлины на все без исключения товары, чтобы, по их словам, защитить английских производителей от так называемой иностранной конкуренции. – Немного помолчав, Адам продолжал: – Это бы еще могло иметь какой-то смысл, если бы наша экономика переживала спад. Но этого нет. Напротив, наша промышленность пребывает в отменном состоянии. Это одна из причин, почему законопроект Чемберлена является столь абсурдным, как считают в подавляющем большинстве наши промышленники. Стране в целом это сулит одни бедствия. Во-первых, это означало бы рост цен на продовольствие, чего все опасаются. Конечно, нас или людей достаточно высокого положения в обществе это бы не очень задело. Но если взять домохозяек из рабочей среды, то они в панике. Еще бы, как им не бояться роста цен на мясо и хлеб! Кроме того, многие, особенно из числа либералов, всерьез полагают, что свободная торговля – это единственное средство сохранить мир и взаимопонимание. Ты знаешь, Эдвин, я вспоминаю одно старинное изречение: „Если границы не пересекают товары, то их пересекут армии". И Черчилль понимает эти основополагающие принципы. Сколько уже раз он говорил, что протекционисты ошибаются в экономике, ошибаются в политике и, что самое пугающее в их подходе, ошибаются в оценке общественного мнения. И он прав, мой мальчик.