В последующие полтора-два часа Петр узнал о латинских танцах очень много нового, необычного, тем более что прежде его познания в этой области были близки к абсолютному нулю. Например, ему доходчиво объяснили, что, танцуя ту же румбу, надо быть сексуальным, но не агрессивным, что вульгарно вертеть задом совсем не обязательно, — «ты же не пидар!» — а характерное движение бедра легко достигается переносом веса с одной ноги на другую, при этом туловище надо постараться сохранить прямым и неподвижным. Вообще, как выразился Мухамедшин, «ты должен, бля, держаться так, чтобы тебе можно было вонзить копье в середину черепа и оно прошло бы через весь твой позвоночник, далее, через опорную ногу, и вышло бы наружу в середине твоей стопы».
Однако подобная информация не только не помогала Петру осваивать динамичный танец, но даже мешала. Она была избыточной, утомительной, плохо запоминаемой, и он не понимал, зачем все это ему надо держать в голове, а тем более с какой стати в его макушку надо вонзать копье?! Может быть, впервые в жизни Калачников вдруг подумал, что действительно занимается ерундой, о чем ему не раз говорила Волкогонова.
Разве ж для того он появился на свет, чтобы научиться, как правильно поставить ногу, как вильнуть бедром и узнать, в какой части спины надо поддерживать партнершу. Благо бы танцы были его основной профессией — как у того же Мухамедшина, — единственным средством заработать на кусок хлеба или страстным увлечением, но он никогда не танцевал до этого телевизионного проекта и точно знал, что немедленно забросит бальные эксперименты по окончании конкурса. Получалась суета сует, да и только!
А сколько других пошлых, случайных, никому не нужных обрывочных знаний, полупрофессиональных навыков он приобрел с тех пор, как пришел на телевидение и стал заниматься этим проклятым шоу-бизнесом! Сколько сил, нервных клеток, сколько самых плодотворных лет своей жизни он на это растратил. И все для чего?! Для того, чтобы купить очередной навороченный «мерседес», засветиться на страницах какого-нибудь пошлого журнальчика и трахнуть дополнительно дюжину-другую полоумных девиц, имен которых он не помнил уже назавтра и от непроходимой глупости которых его буквально тошнило?!
В самом деле, разве ж была у него хотя бы одна приличная женщина?! Нет, и еще раз нет! У его многочисленных любовниц встречались потрясающие ноги, восхитительные попки, идеальной формы груди, носы, губы, шеи, но разве хоть раз у него появлялось желание провести с одной из этих дам не ночь, а всю оставшуюся жизнь, до самого смертного часа?! И проблема была не в том, что он превратился в закоренелого циника, — он просто не питал иллюзий в отношении своих подруг.
Любая из них легко выскочила бы за него замуж — только скажи. Но не потому, что они мечтают о вечной, нежной любви, о каких-то прочных взаимоотношениях, о детях. Брак со звездой шоу-бизнеса был для них всего лишь средством для саморекламы, поводом для пустого тщеславия, способом урвать еще больше примитивных удовольствий, дорогих побрякушек, посетить еще больше светских вечеринок.
Калачников хорошо знал подобный тип женщин, испорченных тем виртуальным представлением о сладкой жизни, который агрессивно внедрялся в общественное сознание пошлыми кинофильмами, телевидением, «желтой прессой». Они легко ложились под нож хирурга, если в моду входили определенная форма губ, разрез глаз, размер бедер или талии. Они наизусть знали марки самых дорогих машин, часов, мобильных телефонов, и, обладая набором таких символов успеха, можно было с легкостью затащить в постель любую из них. Причем, отдаваясь, эти женщины могли даже не испытать оргазма, но уйти потом в полной уверенности, что прикоснулись к чему-то настоящему, что пережили один из лучших, самых волшебных дней в своей жизни.
Неприятные мысли отвлекали Калачникова от разучивания нового танца, он пропускал команды тренера, двигался невпопад, не в такт с Вероникой. Мухамедшин, отчаявшись докричаться до Петра, в конце концов схватил его за руку.
— Что? — очнулся Калачников.
— Я тебя, е… твою мать, в двадцать пятый раз прошу, дай мне спину! — с раздражением повторил Аркадий.
Это означало, что Калачников должен был держать туловище прямо — ну, чтобы можно было вонзить копье в его темечко, а оно бы прошло через его позвоночник, опорную ногу и так далее. Петр попытался выполнить требования Мухамедшина, но последовал новый злобный окрик:
— Расслабь плечи!
— Как, и дать тебе спину, и расслабить плечи?! — огрызнулся Петр.
— Именно! — язвительно подтвердил тренер, испепеляя нерадивого ученика взглядом.
Но рассеянность Калачникова в этот день можно было объяснить не только жгучими мыслями о смысле своей жизни, но и еще одной серьезной причиной: впервые за последние несколько недель на танцевальной репетиции не присутствовала Волкогонова со своей безразмерной сумкой, в которой, помимо книг, косметики и прочей женской ерунды, лежала еще и аптечка. Не дай Бог что, Петра просто некому было сегодня спасать. Вот почему он невольно осторожничал, не выкладывался полностью, как того требовал экспрессивный Аркадий Мухамедшин.
С Волкогоновой Калачников не только не виделся, но даже не разговаривал по телефону с прошедшей пятницы. Если в субботу Петр всего лишь обижался на Марину из-за того, что накануне она выставила его ночью на улицу, и именно по этой причине не позвонил ей и не пригласил на вечеринку в автомобильном шоу-руме, то в воскресенье он был неприятно поражен, что она до сих пор не обеспокоилась его долгим молчанием. «Может, у нее самой какие-то проблемы, скажем, с ребенком?! А может, она тоже чем-то заболела?! — спрашивал он себя и с неприязнью отвечал: — Не суетись! Она прекрасно понимает, что я обижен, и показывает характер! Ну хорошо, посмотрим, у кого упрямства больше!»
Накрутив себя до предела, Калачников поклялся, что не будет звонить Волкогоновой до тех пор, пока она первая не позвонит ему и не извинится. Или она должна была хотя бы обозначить попытку к примирению. Однако напрасно он ждал инициативы с ее стороны — Марина словно испарилась. Петр постоянно проверял, не забыл ли мобильный телефон, включен ли он, брал его даже в ванную и туалет, но звонка от Волкогоновой так и не дождался. «Чертовы женские уловки! — говорил он себе. — В такие игры тебе, девочка, надо было играть с мальчиками в школе или в институте, но меня ты ими не проймешь, не на того напала!»
Ярость Калачникова была настолько сильной, что в понедельник он уехал на репетицию один. В отместку он даже хотел переспать с Вероникой, но потом решил отложить эту страшную кару до следующего раза. А вечером он все же не выдержал и набрал номер Марины.
— Ну и что все это значит?! — сухо поинтересовался Петр.
— О чем ты? — не поняла она или притворилась, что не понимает.
В принципе Калачников допускал, что Марина выставляет ночью всех своих любовников, но он-то был не всяким! И она должна была догадаться, что он оскорбился. Так что ее наивное удивление не что иное, как все та же примитивная женская игра.
— Почему ты оставила меня на репетиции одного? — продолжил он допрос.
— Ты же не позвонил мне — ни утром в понедельник, ни накануне. Вот я и подумала, что у тебя возникли другие дела и репетиции не будет.
— А ты не подумала, что со мной что-то случилось?! Неужели так трудно было самой поднять трубку?!
— Но с тобой все же ничего не случилось, ведь так? — сразу расставила она точки над i. — Иначе бы ты не смог так орать на меня!
Калачников чуть не задохнулся от гнева.
— Как это не случилось?! На репетиции я чуть не потерял сознание! — соврал Петр.
Он ждал, что Марина испугается, начнет расспрашивать его о характере боли, как она обычно делала, а может, даже просить прощения, но в трубке вдруг возникла тишина. А потом где-то вдалеке послышалось:
— Немедленно слезь с дивана! Я запрещаю тебе оттуда прыгать! Вот так, молодец, а теперь собери все свои игрушки… — И уже в трубку Марина переспросила: — Так о чем ты говорил? Прости, я отвлеклась: мой сын шалит.
Никаких сомнений не оставалось: на Калачникова ей было наплевать! С таким равнодушием, даже пренебрежением к нему давно уже никто не относился.
— Я сказал, что на репетиции мне опять стало плохо! — почти взвизгнул Петр, не замечая, что становится смешным. — Не исключено, что вместо того, чтобы звонить тебе сейчас, я лежал бы уже в морге!