- Значит, моя мама больна? Она - сумасшедшая?
Михаил Федорович отошел от Ирины, с которой смывал кровь мокрым полотенцем, подошел к Кате и строго посмотрел в глаза.
- Не говори, девочка, глупости! Случиться такое может с любым, что-то ее надломило.
- Михаил, а как быть? - спросила его кротко Мария Филиповна, - без больницы нельзя?
- Сейчас нельзя. Да я буду в курсе дела. Обойдется. А теперь все умойтесь, приведите себя в порядок, сейчас уже "Скорая" подъедет.
И действительно, через несколько минут позвонили в дверь. Мария Филип
повна открыла Иринину сумку, нашла паспорт, протянула врачу. Михаил Федорович что-то тихо говорил пожилой восточного типа врачихе с умными слегка раскосыми глазами, она кивала, поглядывая на лежавшую неподвижно Ирину.
- Она спит? - тихо спросила Катя Галю, стоящую рядом с ней .
- Не знаю,- так же тихо ответила Галя.
Сестра сделала Ирине какой-то укол, потом видимо, по знаку врача, выглянула в окно и помахала санитарам, те вскоре поднялись с носилками. Мария Филипповна сделала было попытку сказать, что она поедет с дочерь, но Михаил Федорович твердо оттеснил ее, сказал, что сам позвонит через какое-то время на пост и все выяснит, а уж завтра - посещать. Катя, а за ней вслед Галя выскочили на улицу к машине, санитары погрузили Ирину, захлопнули перед девочками дверь.
"Скорая" умчалась...
Семнадцатого июня Ирина вышла из больницы. Так получилось, что встретить ее было некому: Мать с Михаилам Федоровичем были в Германии, Катя отказалась от поездки: "мама больна, а я поеду? Как это?", но и в Москве ей было одиноко.
День, когда Ирина попала в больницу, подарил ей подружку - Ксенину Галю. Так просто, дружелюбно, по-родственному вела себя Галя, Что Мария Филипповна задним числом оценившая это, позвонила Ксене, наговорила ей множество комплиментов, поблагодарила за дочку. Ксеня, узнав обо всем случившемся и о желании Кати побыть с Галочкой, пригласила ее к себе, сообщив, что и поездка в Европу не исключена, но об этом позаботится "Дядя Слава" и тогда Катя повидается и с Костей, но это попозже, в середине июля - начале августа. Подружек - Гали и Татьяны тоже не было в Москве...
Ирина стояла на ярком солнце на нижней ступеньке больничного крыльца. Темные очки она держала в руках и знала, что без них она не сделает ни шагу, нужно скрыться, заранее защитить от ранящего мира. Ей предстояло ехать на Костину квартиру... Когда Ирина проснулась после сильнодействующего успокоительного, первые три вопроса, которые она задала сидящей рядом матери были: "я не пропустила свадьбу Людочки, моей коллеги по институту?", "Звонил Мухамад насчет диссертации, я же ему не отдала?" и "Неужели правда в Домжуре лежат Полинины воспоминание о Сашке, а я, свинья, не забрала?" Мать встревожилась, понимая, что ни на один вопрос она ответить не может и осознавая, что у Ирины что-то произошло со временем и с расстановкой "ценностей" - то, что было неважно еще вчера, почему-то вышло на первый план, а то, что волновало очень сильно, как бы испарилось. Мария Филипповна пообещала Ирине, что к следующему своему приходу, то есть утром, все выяснит и если нужно, диссертацию передаст, а рукописи заберет и даже по поводу свадьбы выяснит, если Ирина скажет у кого, Ирина махнула рукой и сказала:
- Потом, через некоторое время. Сейчас я хочу только спать.
Около трех суток она то спала, то, проснувшись, плавала в дреме, в каких-то грезах, видениях, есть ей не хотелось, только пила воду, сок, который приносила мать, - ее внимательные глаза Ирина видела каждый раз, когда просыпалась, впрочем иногда это были глаза медсестры: одна из них была похожа на мать: те же коротко стриженные волосы, очки в тонкой оправе, серые глаза.
В первые сутки - двое Ирина не могла бы их отличить друг от друга и, возможно, некоторые ее вопросы, пожелания и сомнения выслушивала сестра, но ведь все это было важно и интересно той, еще одурманенной Ирине.
Через три дня ее интересовали Катя, Костя, мать, затем несколько позже - Вася, а потом уж и Татьяна, Галя. Вот когда весь "набор" близких опять попал в поле зрения Ирины, она почувствовала себя сама собой пережившей сильное потрясение, спровоцированное долго подавляемой депрессией, слишком сильным углублением в прошлое. "Да, я соучастница, вечная соучастница - это диагноз моей хронической болезни. Но ведь хроники тоже живут и иногда долго. Вот и буду, сколько Бог отпустит..." Ирина уже знала, что для Кати ее "реактив" не прошел бесследно - перед ней вдруг со всей очевидностью проявилась беспомощность ее матери, всего лишь относительная надежность бабушки, еще более несправедливым показалось отсутствие надежного крепкого отца. К тому же вся эта "ненормальность" близких Оталкнуло такого нужного, близкого Витю, ну, даже если не его самого, то его маму точно, а он полностью с ней солидарен: он ее любит, и любил всегда, задолго до ее, Катиного, явления в его жизни. Этот урок Катя усвоила - ты любишь человека и любима им, но это не значит, что ты - все, что ты перечеркиваешь существование других людей, и требовать подобное от того, кого любишь постыдно. Катя как бы разграничила любовь и страсть.
Катя писала маме письма, передавала их с бабушкой, и попросила разрешения пока не приходить - ей как - то очень больно сейчас видеть маму. Ирина это поняла и сама попросила мать оградить Катю от больничных тем и проблем и с кем-нибудь отправить ее на дачу. Мария Филипповна Иринину просьбу выполнила и на неделю посадила Катю на даче со своей приятельницей, а сама наезжала. Ирина попросила и Kостю в известность не ставить пока. Но через полторы недели Ирина поняла, что без Кости ей не обойтись категорически не в состоянии вернуться в свою квартиру! К тому времени Катя уже уехала в Минск, а мать готовилась к поездке в Германию. Вот вроде бы все улеглось - концы начинают сходиться с концами, она вроде бы и способна уже читать, писать давно заброшенную статью, строить планы, давать трезвую оценку себе и происходящему, но это здесь - в больнице, но как только она мысленно переносится в свою квартиру, слезы начинают литься рекой, и врачи качают головами, откладывая выписку. Наконец, Ирина попросила Татьяну, примчавшуюся к ней на третий день и ее как-то навещавшую, разрешить позвонить по ее мобильнику Косте. Он конечно же звонил в Москву несколько раз, не заставал Ирину дома, звонил бабушке, и та ему сообщала, что Ирина с Катей на даче и у них все прекрасно. Теперь же предстояло попросить помощи у сына, но ведь он хотел сдать квартиру, и скорее всего кого-то он уже там поселил - ему нужны деньги. Иринина неравноценна, но как только она окрепнет, она сможет заработать и покрыть разницу, главное, сейчас поселиться в несвязанном со всем тяжелым месте, не спотыкаться о компьютер - не распакованный, не утыкаться взглядом в "видик", где когда-то крутилась "роковая" кассета, и не встречаться со всеми "дворовыми", не попадаться на глаза Валентину. Ирина набрала Костин номер и, выслушав его радостное приветствие, коротко рассказала о том, что с ней произошло. К ее облегчению Костя сам предложил ей пожить у него, с постояльцами почему-то не сложилось, а у них с Ритой материальное положение сносное - можно ничего и не сдавать, а если кому-нибудь сейчас понадобится жилье в Москве, то тогда, конечно, пригодится Иринина квартира. Костя разговаривал с Ириной бережно, не задавая лишних, вопросов. "Как с больной", - грустно подумала Ирина.
Ну так или иначе - все уладилась, и Ирина, стоя на крыльце, в задумчивости вертела в руках очки. "Так пора... В Костину квартиру... Хотя и там были беды -подбрасывали записки с угрозами, мальчики подходили "чернорубашечники". По Костину душу. Скроюсь там, приду в себя и... заберу Катю. Нет причин мне по свету свободно, бессемейно скакать. Я и дочка семья. Мать была права, когда меня уколола..." Ирина не спеша шла к метро. Появилось желание всматриваться в лица, разглядывать пляшущие тени на асфальте, - ветер сильный, теплый. В метро Ирина начала уже строить планы на завтра. Сегодня, конечно убрать дом, проветрить, а завтра звонить и может быть сразу ехать в Минск к Кате. Ирине вдруг стало не по себе: "Я же не знаю Кати! Я совсем ее не знаю! Она в Вите и нашла близкого человека, потому что ей нас нехватало. Или наоборот? Было слишком много - с нашими проблемами... Вот, отказалась лететь к деду..." Ирина вышла из метро, огляделась - место чужое. Здесь не бродит призрак "сумасшедшей вдовы", не шляются Надежда с "грязнулей". Но здесь нет и доброго психиатра с Сэром... Ирина отогнала от себя прилипчивые мысли и храбро двинулась к дому...