- Умная, умная, не спорю. Мы приехали.
Возле метро Таня предложила съесть мороженое.
- Я так сегодня хотела мороженого. То, что я принесла, томится теперь в холодильнике...
- Прости, Танюш, меня негостеприимную.
- Бог простит. Давай по "Марсу" съедим.
- Я лучше "Фили".
В Дом Журе Ирина быстро взяла у дежурного давно дожидающийся ее конверт, прямо в холле нетерпеливо надорвала его. Там оказалось три сложенных листочка. Какие-то черновики и Полинина записка: "Воспоминания мои коротки. Саша был не только бабник. Точнее, не столько бабник, сколько бабья отрада. Мы ж все ему в жилетку плакались. Знаю от "сестер по страсти". Я - плакалась! А в нас всех он играл. Вот об одной его "постановке" хочу (и могу) рассказать". Ирина положила листок обратно в конверт.
- Пойдем, Танюш, потом прочитаю.
Таня разглядывала афиши, объявления.
- Люблю фламенко. Вон через неделю будет... А я тебе не говорила? Пашка еще давно водил меня на выставку знакомой своей художницы Элины Алимы - такие взвихренные, ввинчивающиеся в пространство пляшущие фигуры. Прекрасные пастели. Фламенко! Он снимал ее работы. Кстати, удачно. Компьютерная анимация. Талантливый, гад! - Таня вздохнула.
- Пойдем?
Они вышли на яркое солнце.
- Я Танюш, перестала уже распутывать клубки прошлого, вроде бы отключилась от Сашки, прекратила диалог... А тут опять Поля эта. И опять возникает соблазн запустить руку в прошлое - вдруг выловлю какой-нибудь ответ...
- Не глупи. Давай лучше на фламенко сходим...
Возвращаться к Ирине Таня не захотела, заторопилась к Грише.
- Павел может звонить, Петя... Ну, о нем потом, потом, - опять как-то сама себя остановила Таня.
- А мобильник твой где?
- Сейчас у Пашки... Нужен ему ... Но не меня контролировать. Пьет он опять, говорю.
И Ирина не очень поняла, как сейчас на самом деле обстоят дела у Тани и, уже расставшись с ней в метро, осудила себя за эгоизм: тащила куда-то Таню, настроения ей свои демонстрировала, а в ее дела так и не вникла "Нет, надо смирно сидеть, никому не навязываться, аспиранта дочитать, в институт съездить. Ах, да еще и про Людочкину свадьбу узнать. Позвонить, поздравить". Ирина вошла в дом. После Тани в квартире еще остался запах ее духов и сигарет... Ирина посмотрела на часы, решила что Таня уже доехала, набрала ее номер.
- Танюш, прости меня, убогую, я чего-то намудрила сегодня, таскала тебя зачем-то. Спасибо тебе. Возилась ты со мною.
Таня почему-то рассердилась.
- Ир, какая же ты эгоистка! Все со своими страданиями да ощущениями! Некогда мне - я звонка жду! Не твоего, кстати.
И повесила трубку... Ирина в недоумении застыла возле телефона, потом засмеялась, Танька все же ошпарила меня, надоела я ей... То же мне "Смерть чиновника". Ну, не поссоримся, уладится. Почему-то на душе стало легче. Остаток дня Ирина провела спокойно: созвонилась с Мухамедом, извинилась, назначила встречу, вызвонила вышедшую замуж Людочку, поздравила и договорилась о встрече и, наконец, решилась позвонить Ксене в Минск.
- Ксеня
- Ой, Ирочка, как хорошо! Девочки сейчас на концерте - Галя сегодня играет... У нас все в порядке, ты не тревожься...
- Ксеня, я даже не знаю, как мне разговаривать. Что спросить, сказать...
- Ириш, ничего не нужно, все понятно и мне и тебе...
- Я признательна тебе... - Ирина чувствовала, что опять набегают слезы.
- Тонечка! Все же в порядке...
- Да-да, давай о практической стороне... Школа, Катино содержание.
- Со школой просто - все знакомые, учат хорошо. И с содержанием просто - определись сама. Я отказываться не стану. Но это - с сентября. Лето все Катино оплачено, включая поездку (если она состоится!) мама твоя это сделала... Не тревожься...
Ирина положила трубку расстроенная: "За меня мои обязанности выполняют моя мать и мой сын, конечно, Костя во всем участвовал... А я? Я даже компьютер распаковать не удосужилась. Реактивное, видите ли, у меня состояние, больница. Это уход от ответственности! Слабость, трусость и безответственность. Но бесплодно грызть саму себя!" Ирина не позволила и затвердила мантру: "Разумно себя вести себя в будущем! Трезво смотреть на себя саму и на жизнь. Наладить все. Иметь возможность обеспечивать Катю! А там будет видно..."
Ирина вроде бы и решила не бередить прошлое, прекратить игры с Сашей, но Ксенино обращение к ней "Тонечка!" вновь соблазнило на чтение Полининых записей.
"Саша познакомился с продавщицей соседнего магазинчика. Заходил за сигаретами. Говорил комплименты, и читал стихи. Как-то спросил.
- А ты ласточка, стихи не пишешь?
- Не-а, не умею... А слушать люблю...
- А хочешь, я тебя учить буду? Поражать подружек и кавалеров будешь...
- Ну, не знаю...
Короче говоря, убедил ее Сашка. Так она и подружек привлекла, и стал Сашка кружок поэзии вести. Семинар для продавщиц. А они все иногородние: кто с Украины, кто с Кавказа. Они к нему на дом приходили. Конечно, фаворитки были. Ревность там вспыхивала, даже слухи ходили, дрались они из-за Саши, но не при нем - при нем держались культурно. Дорожили его обществом и отношением... Но кончилось все грустно - забрав с собой одну из них, Сашка как-то сменил место жительства, дела у него появились другие некогда стало девочек учить версификации. А те обиделись, да не на него, а на подружку - подговорили своих ребят, те ее поймали, в машину и... В общем, к Саше она больше не вернулась. Позвонила пьяная, рыдала и его проклинала, и парней, и подружек. Саша пошел своим путем, они - своим. Хождение в народ не всегда безнаказанно... Базаров он что ли?"
Этим вопросом заканчивались Полинины записки. На остальных листках были какие-то беспомощные рифмованные стихи. "Приложение, - подумала Ирина. - Понятно, стихи учениц. Но ничего мне это не прибавило для понимания Сашки. Просто еще одно напоминание о наказуемости (или безнаказанности?) безответственности".
Ирина, еще раз проглядев Полинины листочки, обнаружила номер ее телефона, e-mail, факса. "Пожалуй, по факсу. Завтра с почтамта. Спасибо, мол, очень ценные материалы. И все. На этом можно будет закончить интенсивное погружение в биографию Александра Семеновича У., явившегося прообразом Мякшева-младшего - героя малоизвестного произведения малоизвестного автора Игоря Порева". Наткнувшись мысленно на Порева, Ирина с сожалением констатировала факт своего бессилия - поиски не увенчались удачей. "Но теперь-то уже все равно. Теперь уже все кончилось. Завтра с письмом Полине улетит от меня навязчивая идея. Начнется новая жизнь? Очередная новая жизнь?"
Прошло четыре месяца... Четыре относительно спокойных месяца - Катя по-прежнему жила в Минске у Ксени, писала стихи, много читала и считала, что пока в Москву ей не нужно, в Европу съездить не получилось - резко изменились обстоятельства у Славы - Ксениного бывшего мужа - мечтающего отправить туда свою дочь. Да и Косте какое-то время было не до чего болела Рита, и он полностью был занят ей. Но девочки не особенно расстроились - Галю пригласили с ансамблем в Таллин. Катю удалось отправить с ней. И две недели, как писала Катя, она провела среди скрипок, виолончелей, гобоя и альтов. Кстати, с одним альтом она подружилась - он чем-то напоминал Витю. А с Витей шла оживленная переписка: из Минска в Бостон летели Катины стихи, а оттуда Витины картинки - он серьезно подумывал в будущем делать мультфильмы. Ирина, поначалу тяжело переносящая такое положение дел, успокоилась, когда поняла, что с Катей контакт не только не потерян, а наоборот все как-то выстроилось, уточнилось, и появились перспективы. Мать по возвращении из Германии, вскоре вышла замуж за Михаила Федоровича, в свадебное путешествие съездила в Минск повидать Катю. Вернулась вполне довольная и, кажется, как-то сумела понять и принять сложившиеся отношения дочки и внучки, назвала она их, правда, не без иронии, "романтическими". Ирина несколько раз порывалась навестить Катю, но та откладывала их встречу до какого-то ей ведомого момента. Ирина удивлялась себе, но доверяла безоговорочно своей четырнадцатилетней дочке. "Она имеет право, да она и знает, ведает, что делает. А мне, кажется, сейчас только и нужно, что никому не мешать - себя не навязывать. Опеки сейчас от меня никто не требует и не ждет, за слабость - не осуждает. И, кажется, между нами есть любовь - у кого сколько: у кого осталось, у кого зародилось..." Ирина жила какой-то "суховатой", прохладной, подтянутой. Именно так она воспринимала себя сама, да и отношения с окружающими так и шли. Совершенно потерялась, отпала Галя. "На этот раз, наверное, мы расстались уж навсегда, - с грустью с небольшой горечью думала Ирина, - не забуду наши такие душевные посиделки то у нее, то у меня, Галину доброту, порядочность, сдержанность и ясность чувств, но... Она вернулась к себе, а я, кажется, попала на какой-то новый "необитаемый остров", где придется осваиваться, обустраиваться". Галя вскоре после Ирининого выхода из больницы поехала в Венгрию навестить родственников покойного мужа и после недолгих колебаний, может быть, и под некоторым нажимом этих родственников (они Галю любили и вовсе не хотели, чтобы она жила вдали от них, в непонятной России), приняла предложение того самого венгра, что приезжал к ней в Москву. "Дело" свое, агентство, Галя очень выгодно продала, тут тоже нашлись толковые консультанты, и уехала из России, теперь уж окончательно. С Ириной они повидались. Как Галя не скрывала, а доминировали два чувства жалость к Ирине и облегчение, что не совершила ошибку здесь, в России, - не взяла ребенка (ох, Ирочка, это было бы легкомыслием!) и не вышла за невнятного неумеющего себя вести, держать в руках, контролировать свои эмоции юриста. В Венгрию Галя уезжала вполне обеспеченной женщиной и, не питая сильных чувств к будущему мужу, испытывала уважение, была и дружеская приязнь и даже, как она призналась Ирине, большой сексуальный интерес. Жених же в свою очередь увлекся Галей не на шутку, был вполне хорош собой, умен и предсказуем. А это для Гали было самое главное.