– Есть только один способ выяснить.
Майкл расстегнул брюки и с удовольствием позволил остаткам одежды кучкой упасть на пол возле кровати.
– Лекарство приняла? – спросил он, снимая резинку с волос и бросая ее на книгу, рядом с ее привычным стаканом воды на тумбочке.
Сегодня ночью, ему показалось очень интимным то, что их личные вещи смешались. И он подумал, размышляла ли Кэрри о таких вещах. Его сильно волновала каждая деталь, потому что он собирался лечь в постель с женщиной и не был уверен, что ему будут рады. Для него такая ситуация была в новинку.
– Да, я приняла свое проклятое лекарство, – сказала Кэрри, раздражаясь сильнее, потому что первые приятные слова Майкла после их ссоры, касались ее слабости и ее это по-прежнему возмущало. – Перестань меня этим попрекать. Я не собиралась про них забыть.
Майкл рассмеялся над ее недовольством, и это помогло ему набраться храбрости. Он забрался в постель, прижавшись к ее теплому телу своим холодным. На ней была короткая пижама, почти такая же шелковистая, как и ее кожа. Он просунул одну руку ей под голову, а другую положил так, что она опустилась на то место, где внутри нее рос ребенок.
Она откинулась назад и вздохнула, но даже в темноте он видел, как по ее лицу текли горючие слезы. Все внутри него сжалось, и он крепко ее обнял.
Она плакала из-за него, подумал он, наблюдая, как слезы скатываются по ее щекам на уже мокрую подушку. Она вытирала их платочком, однако не добилась большого прогресса в том, чтобы сохранить постельное белье сухим.
Черт. Он должен был остаться и выслушать ее, как бы ему этого не хотелось. Он не должен был сердиться каждые две секунды, когда ей и так приходилось со многим разбираться. Но он просто не мог ничего с собой поделать.
Вспоминая свой разговор с Шейном, Майкл уткнулся лицом в волосы Кэрри и, пытаясь ее успокоить, начал мягко ее покачивать.
– Я не знаю, как устранить эту боль между нами, но я никогда больше не смогу хорошо относиться к себе самому, если мы не сможем найти какой-нибудь компромисс. Даже если ты… даже если тебе придется однажды уйти, я не хочу продолжать причинять тебе боль или обижаться на твое обо мне мнение, пока ты здесь.
От его слов она заплакала еще сильнее. Майкл шептал ее имя, целуя ее лицо.
Каждый раз, когда Майкл был добрым, Кэрри хотелось верить, что он был таким же хорошим, каким и казался. Каждый раз, когда он ее обнимал, становилось все труднее и труднее защищаться от боли, которую он мог причинить тому, что осталось от ее сердца.
– Майкл, я тоже не хочу причинять тебе боль, но я не могу заставить прошлое просто исчезнуть, потому что ты, по-видимому, решил о нем забыть. Я пережила то, что случилось между нами в колледже, и это стало большой частью личности, в которую я превратилась. Но беременность, эта вторая беременность, не дает мне забыть о первой, – тихо сказала Кэрри. Так тихо, что она даже не была уверенна, что Майкл ее услышал.
– Я могу это понять, – сказал Майкл, но произнести слова сопереживания оказалось трудней, чем он представлял.
Кэрри всхлипнула и крепче обняла его руку.
– Сегодня меня беспокоила не Эрин. Невозможно по-настоящему переживать из-за женщин, что были в твоей жизни, когда с тобой я, а не они. И думаю, фраза если ты чем-то владеешь, то другим трудно у тебя это отобрать – глупость. Я не переживаю, что мне нужно истреблять твоих драконов. Но не думаю, что когда-нибудь смогу забыть то, что случилось в колледже.
Он обнял ее и поцеловал, дрожа от необходимости сдерживаться.
– Тогда ругайся со мной, если это то, что тебе нужно для обретения покоя. Наказывай меня словами ненависти, пока ты не изгонишь боль, которую я причинил. Клянусь, я буду об этом помнить, когда в следующий раз мы будем спорить. Просто попробуй поверить, что я не хотел тебя обидеть и просто… просто, не отступай от своих слов про нашу женитьбу.
– Ты должен знать меня уже достаточно хорошо, чтобы понимать, я не откажусь от своих слов, пока это не станет вопросом жизни или смерти, – сказала Кэрри, смеясь и шмыгая носом. – Я жестче, чем наши споры и действительно хочу, чтобы у тебя были законные права на твоего ребенка.
Но не на твоего, грустно подумал Майкл. Я хочу этого и для тебя. Но как же мне этого добиться?
– Хорошо, – сказал Майкл, отбрасывая разочарование и напоминая себе быть благодарным.
Он дрожащей ладонью погладил ее живот.
– Мне жаль, что мы так много ругаемся. Я понимаю, что в основном это моя вина, но откажусь от своих слов, если ты об этом кому-нибудь расскажешь.
Кэрри засмеялась и прижала к себе его руку, чувствуя, как его объятие стало крепче. И этого было почти достаточно, чтобы отогнать воспоминания.
– Скажи своему папе и Джессике использовать в детской голубой цвет. Если этот ребенок хоть немного похож на своих родителей, то малышу понадобятся успокаивающие цвета в комнате, – сказала Кэрри, засыпая от усталости.
Майкл почувствовал, что его глаза наполняются слезами и закрыл их. Кэрри была обижена и разочарована, однако остановилась, чтобы заглянуть в детскую комнату. Он и не надеялся, что она выберет цвет краски.
Он поцеловал ее волосы, висок, а затем подвинул ее голову к себе под подбородок.
– Хорошо, – сказал он дрогнувшим голосом. – Значит успокаивающий небесно-голубой. Возможно, нам нужно покрасить в этот цвет весь дом.
Все еще находясь в объятиях Майкла, Кэрри снова засмеялась, хлюпая носом в подушку, пока эмоциональное истощение не погрузило ее в сон.
Майкл обнимал ее больше часа, пока не убедился, что Кэрри никуда не денется. В это время он пытался посмотреть на их ситуацию глазами Кэрри. Даже если он не мог представить, как она раньше с этим справлялась, не трудно было понять, что она чувствовала сейчас, испытывая разочарование и не имея возможность контролировать текущую беременность.
Чувствуя, что и к нему, наконец, пришел сон, он убрал руку и опустил голову Кэрри на подушку. Затем улегся поудобнее рядом с ней, просто благодарный за то, что она была рядом.
На следующее утро Майкл проснулся один в очень тихом доме. Прошло много времени с тех пор, когда он в последний раз был один, и это казалось странным.
Он зашел в главную спальню, чтобы проверить была ли там Кэрри и не нуждалась ли в нем. Но ее там не было. Бутылочка с лекарством стояла на столешнице, однако Майкл заметил, часть таблеток отсутствовала.
Так что сегодня спасать ее было не нужно.
Однако от этой мысли он не почувствовал себя лучше. Напротив, ему стало невероятно грустно. Ну, от этого и потому, что после того как они провели вместе ночь, он не смог ее обнять или поцеловать на прощание.
И она явно не хотела, чтобы он это сделал.
Один Бог только знал, с чем Кэрри пришлось разбираться в тот день на работе. Впервые, Майкл искренне пожелал иметь возможность изменить, по крайней мере, ту ситуацию. Возможно, он не думал, что сделал что-то неправильно, но иметь дело с ситуацией подобной той с Эрин… ну, это стало трудным уроком, который он выучил. Ему вообще не следовало встречаться с таким количеством женщин, которые были с ней связаны. Сейчас ему было стыдно, но, к сожалению, он ничего не мог исправить.
Майкл мыл руки в раковине, когда увидел крошечную записку, которую Кэрри прикрепила в нижнем правом углу зеркала. Она была такой маленькой, что он почти ее не заметил. Очевидно, она предназначалась только для ее глаз.
Он ее прочитал, а затем прочитал еще раз. У него разболелась голова, когда он понял, что это было и что это означало. Это была просто пара строк из библии о прощении кого-то семьдесят раз и еще семь. Майкл непристойно выругался, а затем рассмеялся над иронией его вульгарности. Ее намерения для него были чертовски унизительны.
Несмотря на ее безразличие к родителям, она обратилась к запрограммированной в ней духовности, чтобы найти ответы. И он смог убедиться, что она действительно пытается отпустить свое прошлое. Семьдесят раз и еще семь, подумал он. А сколько раз я обидел ее? Четыре сотни и девяносто? Господи, он надеялся, что нет. И обнаружил, что молится, чтобы было не так уж часто.