– Вы хорошая тетя?
– Надеюсь, что да, – обескураженно ответила девушка.
– Вы детей не обижаете, не говорите им, что они негодные?
– Нет, определенно, такого деткам я не говорю, – заверила его она.
А Владик, оглядев деток, которые заинтересованно подтягивались к ним с воспитательницей, спросил:
– А дети у вас тут хорошие?
– Хорошие, – уверила его девушка.
– Тогда я тоже к вам приду, – сообщил Владик.
– Ну приходи, – заулыбалась та.
Скандал, конечно, имел место, а как же без него – нелюбимую Владом воспиталку серьезно пропесочили за то, что у нее дети сбегают посреди дня. А Влада родители пожурили, но лишь за неосмотрительный риск: маленькому ребенку нельзя самому, без взрослых, ходить по улицам.
– И все? – подивилась директор садика.
– А за что еще? – спокойно спросил отец. – В общем, ребенок все сделал правильно: не сложились у него отношения в коллективе и с руководительницей, он нас об этом уведомил, мы действий никаких не предприняли, что ж ему теперь, страдать и мучиться? А то, что мы не услышали просьбу ребенка, так это сами виноваты.
Вот такой у него был отец, с очень особенным взглядом на жизнь, сильно отличающимся от общепринятых стандартов в глухие семидесятые годы.
И уже на следующей неделе Влад радостно бегал и орал в полное удовольствие, играя с детьми в новой группе у той самом молодой воспитательницы, заверившей малыша, что она любит деток. Любит, как показал дальнейший опыт, и не обижает.
Точно так же Влад сам себе выбрал школу. Расспросил родителей, воспитателей в саду и бабушку, какая школа в их городе самая лучшая, и попросил бабулю его туда сопроводить. Доступ в школы в те времена был свободным, вот они с бабушкой и походили по коридорам, позаглядывали в классы, а у встреченного учителя ребенок спросил со всей серьезностью:
– У вас тут детей хорошо учат, не обижают?
– Не обижают, – поджимая губы, чтобы не рассмеяться, заверил его преподаватель. – И учат хорошо. Качественно.
– Ну ладно, – объявил ему свое решение мальчик Влад, – тогда буду у вас учиться.
Он всегда все решал сам, и если ему не нравилось то, что заставляли или обязывали его делать взрослые, а взрослые не могли убедить его в важности этого, то Влад это просто не делал. Нет, и все. Точка.
Правда, родные никогда и не принуждали Влада делать что-то насильственно и против его воли, и уж тем более попусту, и от бессилия никогда не наказывали, лишь за дело, предварительно подробно объяснив, в чем он был неправ, и уж тем более никогда не грозили наказанием.
Да в общем-то и не требовалось в их семье наказания, как-то умели мирно-разумно договариваться, доступно объяснять все ребенку, находить компромиссы, если в таковых возникала необходимость.
В восемь лет Влад записал себя в конноспортивный клуб.
О, это вообще отдельная история.
Бабушка Рая, папина мама, была страстной любительницей лошадей и скачек. Нет, нет, не заядлым игроком, проигрывающим на тотализаторе последние шляпки и платья (это совершенно разные вещи – пристрастие к тотализатору и беззаветная любовь к этому красивейшему зрелищу – скачущих во весь опор породистых лошадей). Ну так, иногда ставила по малой копеечке на ту лошадь, которая ей больше всех нравилась, и проигрывала легко, без сожаления. Да у них в городе и ипподрома как такового не было, но спортивные скачки проводились. Вот однажды бабушка и взяла Влада с собой.
И когда мальчик увидел великолепных породистых скакунов на старте, гарцующих от нетерпения, он влюбился в этих животных мгновенно и на всю жизнь. И тут же уговорил бабулю отвести его в конюшню, чтобы спросить об уроках верховой езды.
Сверкая от непередаваемого восторга глазами, Влад долго и дотошно расспрашивал тренера, к которому им посоветовали обратиться, и уже на следующий день пришел на занятия. И с первого же раза сел на лошадь, как влитой, чувствуя себя абсолютно органично в качестве наездника и ощущая какую-то небывалую, лихую радость.
– Наездник врожденный, – улыбался тренер, довольный учеником.
Вот такой был мальчик. С характером.
А тем временем в семье происходили серьезные перемены. Еще пять лет назад отца назначили сначала временно исполняющим обязанности, а потом и постоянным директором завода, что сильно изменило социальный статус семьи и, соответственно, ее возможности. Мама сразу же перешла из руководительницы швейного цеха центрального Дома быта в должность его директора, а Влад вдруг стал пользоваться небывалой популярностью у ровесников и их родителей.
По малости лет он на такие перемены не обратил особого внимания, жил да и жил себе, как раньше, – учился, занимался конным спортом, дружил с теми же ребятами. Кардинально ничего особенно не изменилось.
А вот когда ему исполнилось десять, отца назначили на место главы администрации их города – вот тогда Влад в полной мере ощутил, что значит на самом деле такое явление, как деление на классы (хотя официально оно отсутствовало в Стране Советов), и что такое глубокое социальное неравенство между «слугами народа» и тем самым народом, которому они «служат». Но тогда еще эти различия Влад почти не ощутил.
Поскольку завод, с которого ушел Олег Дмитриевич, был в большой степени градообразующим предприятием, то и нужды горожан он знал очень хорошо и справлялся со своими новыми обязательствами прекрасно. За что и был через два года переведен в Москву, в Министерство тяжелой промышленности, заведующим отделом.
Вот что было не отнять у коммунистов и правителей того времени, так это умение ценить кадры. И толковый, грамотный руководитель, умеющий брать на себя бремя ответственности и видеть перспективы, умеющий воплощать планы в жизнь, часто вопреки обстоятельствам, и обладавший мощным талантом управленца, нужен был всем.
К непередаваемому счастью мамы Елены Игнатьевны, коренной москвички, семья переехала в столицу и поселилась в огромной министерской квартире в самом центре Москвы.
Владу двенадцать лет, он, провинциальный паренек с Урала, попадает в элитную московскую школу, где, как в особом питомнике, учатся сплошь детки высокопоставленных управленцев и партийных деятелей.
Вот где и когда в полной мере Влад понял и осознал простую и вечную истину: общество жестко разделено, и каждый сверчок должен знать свой шесток. И попасть с одного шестка на тот, что повыше, весьма непростая задача, поскольку те самые «повыше» плотно забиты «сверчковым» потомством, не желавшим пускать на свою территорию чужаков.
Вот такая жизненная реальность. Такой вот классовый фэн-шуй.
Влад был тем самым чужаком, которого следовало заклевать, унизить, опустить, указать его место внизу иерархической лестницы, что и ринулись с веселым задором воплощать его новые одноклассники.
Но! Такое большое, обломистое «но» для мажорчиков лихих всех мастей.
Во-первых, Влад был крупным и сильным для своего возраста и, не в пример московским холеным, тщательно оберегаемым от жизни и общения с низшим классом детишкам, пареньком закаленным, прошедшим нормальную такую, пацанскую, дворовую школу жизни, которому драться приходилось не раз, отстаивая свое достоинство. И дрался он жестко, без поблажек и страха – бил сразу, как только чувствовал агрессию, направленную на него, и имел поставленный, очень сильный и очень жесткий удар правой.
А во-вторых, и, пожалуй, это было еще важнее, – он был не одинок.
Вместе с ним в класс пришел еще один новый ученик – Максим Варгин, с которым они, только обменявшись взглядами, все поняли друг про друга, навсегда подружившись.
Макс, в отличие от большинства детей этой школы, был не партийно-чиновничьим отпрыском, а сыном военного. Его отца перевели из должности командующего округом в Министерство обороны, и сразу на высокий пост.
И вот пацаны как сели вдвоем за парту, так на долгие годы и стали как одно целое – они слышали, понимали и чувствовали друг друга, порой не нуждаясь в лишних словах.
И стояли спиной к спине в любой драке, и не сдавали друг друга никогда, что бы ни случилось. Дружили до такой степени, что родные забывали, кто из этой парочки их собственный сын, настолько плотно мальчишки проводили время вместе то в одной семье, то в другой, практически не расставаясь.
Вот так вдвоем, спина к спине, они быстро отбили все нападки, разбив кучу мажорных личиков, не забыв и про психологический прессинг, мол, побежите жаловаться, а как же: давить – так толпой, а как получили, так к папкам-мамкам сопли утирать – обидели маленьких. Никто не побежал, хотя могли бы, и чем бы это закончилось для мальчишек – большой вопрос: папеньки-то у ребятишек-одноклассников и на самом деле непростые были.