– Я так и думал, – кивнул он, прочитав все правильно в ее глазах, в выражении лица и уловив поразительную реакцию ее тела.
– Но… это что-то… – недоуменно приподняв плечи, пыталась подобрать определение происходящему с ней… с ними Дина.
– Чего только не бывает в жизни, – ободряюще улыбнулся Влад. – Мне приходилось не раз сталкиваться с совершенно необъяснимыми явлениями.
– И что теперь? – растерянно смотрела на него Дина.
Странное дело, они словно договаривали друг за другом недосказанные мысли, не нуждаясь в лишних словах и объяснениях, как будто знали друг друга долгие годы и давно уже научились понимать и слышать друг друга без слов.
– Теперь ты будешь лежать и восстанавливаться, – незаметно и как-то органично-естественно для обоих Гарандин перешел на «ты», – а я буду приходить к тебе утром и вечером, и мы станем разговаривать и рассказывать друг другу о себе. Пока так.
– Пока так … – повторила она эхом за ним и прикрыла глаза
– Что? – обеспокоился он и пересел с кресла на край ее кровати. – Голова болит? Плохо? Может, позвать сестру?
– Голова болит, – открыв глаза, посмотрела на него Дина, – сильно, но в пределах нормы. Просто все это… – Она неопределенно покрутила в воздухе здоровой рукой, не зная, как описать то, что чувствовала, и так же естественно, как и он, перешла на «ты»: – Все это так внезапно случилось, а ты так легко…
– Принимаю то, что с нами происходит, – договорил он за нее и спросил: – А ты?
– У меня сотрясение мозга, мне простительно, легко могу списать любые душевные трепетания на это. Плюс мне еще препараты колют.
– Ты лучше не напрягайся, это вредно в твоем состоянии, – заботливо посоветовал Влад, – отпусти ситуацию и разреши всему идти, как идет. А там посмотрим, что будет.
– Хорошо, – легко согласилась она, не отрывая взгляда от его глаз.
Помолчали, глядя друг на друга. Он наклонился к ней и с какой-то проникновенной нежностью поцеловал в лоб и совсем осторожно в веки – сначала в желтое, а потом и в синее.
– Выглядишь ужасно, – повторил Влад, разглядывая ее лицо совсем близко.
Гарандин приходил к Дине в больницу, как и обещал, каждый день утром и вечером. И они разговаривали, тоже, как он и обещал. Первые дней пять его визиты были непродолжительными, не больше часа, поскольку доктора не приветствовали долгие разговоры и общение с больной, да и Дине, откровенно говоря, было сложно поддерживать длительную беседу. Если кто, к своему счастью, не знает – сотрясение это такая неприятная фигня с гадкими побочными эффектами, с временным нарушением нейронных связей в мозгу и запретом нагружать голову. В том смысле, что задачи решать категорически не рекомендуется, как и нервничать, эмоционально перегружаться и напрягать зрение и слух.
Вот она и не напрягала. Влад умело управлял их беседами, задавая вопросы в основном про детство и юность Дины, про родню, как-то так выстроив общение, что никаких серьезных и болезненных тем они не касались.
Папенька таки слово свое суровое отцовское сдержал, и через неделю на специальной машине для транспортировки больных сопротивляющуюся и возмущающуюся такой гиперзаботой Дину таки перевезли в клинику, где он трудился.
Поучаствовав в громкой и шумной эвакуации больной, в основном уговорами и смехом, Гарандин уехал на сутки по срочной деловой надобности, а вернувшись, привез какие-то совершенно потрясающие, наисвежайшие сыры, в основном козьи, мед, обалденные бочковые соленья, сделанные по старинным рецептам, сушеные ягоды, грибы и много еще всяких щедрых даров фермерского хозяйства.
Наугощал и презентовал всему медперсоналу отделения, которым заведовал Нагорный, и, конечно, побаловал Динку, обожавшую именно козьи сыры. Надо заметить, что он ее и до своего отъезда постоянно баловал всевозможными деликатесами. А она ничего – ела за милую душу вместе с сыном и дочерью, постоянно толкавшимися у нее в палате.
Состояние Дины стремительно улучшалось, Влад стал проводить с ней гораздо больше времени, и теперь их беседы и откровения затягивались на несколько часов.
Первые, наверное, день-два родители Дины тушевались, особенно мама, чувствуя себя скованно, а отец все больше удивлялся, встречая в ее палате Гарандина. Они привычно воспринимали его как личность известную и откровенно недоумевали, что, собственно, он тут делает. И с чего бы человеку такого уровня ходить и навещать каждый день, да еще и по два раза, их дочь.
Но Константин Павлович со своей особой медицинской простотой нравов быстренько забил на всякий политес, статусность и все прошлые регалии господина Гарандина и общался с ним запросто, как с хорошим знакомым, правда, до определенных границ, разумеется, без лишнего панибратства.
Зато детям Дины – Кириллу и четырнадцатилетней Сонечке – было глубоко фиолетово на все статусы и регалии господина Гарандина, хоть былые, хоть настоящие, хоть возможные грядущие – они принимали его самого и его плотное участие в маминой жизни как нечто нормальное и естественное, нисколько не смущаясь и не чувствуя никакой неловкости перед ним. Дина только диву давалась простоте установившихся между детьми и Владом отношений, тихо радуясь про себя, что детки хотя бы сдерживаются и не используют при нем свои излюбленные подколы, язвительные подковырки и шуточки, не позоря мать родную и всю семью заодно.
Недолго, правда, радовалась. День на третий дети, видимо, решив, что вполне достаточно побыли хорошими и правильными – хватит, оторвались от всей души в своей привычной манере подколов, поддевок и своеобразного юмора.
А Гарандин ничего, посмеивался над их приколами и шуточками, похохатывал, принимал все их «подачи» и так «отбивал»-отвечал, что детки рты открывали. А Дина расслабилась, увидев, что такая манера общения с Кириллом и Соней Влада совершенно не напрягает, хотя и очень тонко, как бы незаметно, легко и непринужденно, с шуточками и ответными подковырками, он очертил определенные рамки, за которые не следовало заступать. Сонька-то по малолетству не поняла, только почувствовала эти границы своим чутким детским восприятием, а Кирюха и понял, и почувствовал, и оценил по достоинству.
Он и так-то не скрывал своего повышенного уважения к этому мужчине, особенно после рассказов деда с бабушкой, кем был в прошлом Гарандин, но в еще большей степени впечатлившись его мастерству вождения, а тут, как выяснилось, – и юмор у мужика на все сто, и в темах он, и в любых современных фишках сечет, да еще… В общем, проникся парень респектом к Владу всерьез.
Но отдельное, огромное спасибо детям, что они ни разу не сунулись к Владу и к самой Дине с подковыристыми, въедливо-язвительными расспросами на тему как бы повисшего в воздухе, естественно напрашивающегося вопроса: а что, собственно, этот мужчина так часто и так плотно делает в палате у их матери.
Сам Гарандин же ни намеком не обозначал своего отношения к Дине в присутствии ее родных и друзей. Стена.
Все терялись в догадках, Дина молчала, и родители до поры помалкивали, лишь недоуменно переглядывались по поводу столь явного внимания и заботы со стороны господина Гарандина к их дочери. Но недолго терпели затянувшуюся неопределенность и вскоре начали делать многозначительные лица и тонкие, как им казалось, намеки, а уж после фермерских подарков больше не сдерживались и стали позволять себе прямолинейные высказывания.
– Влад твой сегодня что-то запаздывает, – как бы мимоходом заметил батенька, осматривая во время утреннего обхода дочь.
– Ты считаешь, что мой? – со всей серьезностью спросила Дина.
Константин Павлович посмотрел на нее очень внимательным, сосредоточенным взглядом и честно ответил:
– Он так себя ведет и позиционирует. Говорить ничего конкретно не говорит, руки твоей у меня не просил, но его поступки и эта его повышенная забота о тебе со всей очевидностью указывают на то, что у него серьезные намерения и ты важная для него женщина. Я так это вижу и понимаю. И не я один.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– Видишь ли, дочь, – вздохнул с нарочитой усталостью Константин Павлович, – главное, что ты думаешь и чувствуешь по этому поводу. А я буду рад любому нормальному мужчине, если он сможет убедить тебя бросить твое занятие и оставить твой Центр. Почему-то мне кажется, что у господина Гарандина для этого есть характер, умение убеждать, достаточная сила воли и мотивация.