– Нормально, я в порядке, – застонал Дэвид, убирая мои руки. – Оставь меня.

Не глядя на меня, он поднялся и снова сделал попытку наброситься на своего противника. Охранник, должно быть, предвидел его желание и, прежде чем Дэвид успел полностью подняться, сбил его ударом ноги в живот. Затем еще раз ударил в бок. На мгновение мне показалось, что, если бы я не вмешалась, он бы убил его.

– Хватит! Хватит! Черт бы вас побрал! – закричала я, стоя посреди тротуара на коленях. – Вы же прекрасно видите, в каком он состоянии!

Под страдающей ухмылкой моего бывшего, валяющегося в грязи на земле, я разглядела ужасную маску, маску человека, который знает, что он потерял все и ищет последней степени унижения. Дэвид хотел лишь одного: погибнуть по-настоящему (почему бы и нет?!), закончив свою жизнь в глупой потасовке в баре.

– Ага, ладно… Я вызову полицию! – заорал вышибала и двинулся внутрь клуба.

– Нет! Нет, постойте!

Я бросилась следом за ним, чтобы дать ему понять, что сама займусь этим нежеланным посетителем. На нас обоих с нескрываемым презрением смотрели остальные посетители. Нескольких секунд милой беседы оказалось достаточно, чтобы привести охранника в более приветливое расположение духа.

Я вызвала такси, и не прошло и минуты, как оно остановилось перед клубом. Я собрала последние силы, чтобы поднять с земли совершенно потерянного Дэвида и усадить его на заднее сиденье автомобиля. Наконец и я рухнула рядом с ним. Старенькое белое «Пежо» уносило нас двоих в ночь. Для нас праздник уже закончился. В последней попытке заставить себя ненавидеть Дэвид, развалившись в углу салона, пробормотал:

– Это я… Я приказал раздавить Маршадо, как букашку. Ты слышишь меня?

Должно быть, он принял мое молчание за приговор, не подлежащий обсуждению. Но на самом деле я чувствовала к нему больше жалости, чем презрения.

Одинокая

Тем не менее мой порыв сочувствия к Дэвиду закончился на пороге его жилища, где мне на смену пришел дворецкий.

Никакой двусмысленности. А я закончила вечер одна в своей комнате.

Меня обожали, обо мне заботились и предвосхищали каждое мое желание. Но, несмотря на все это, я была отчаянно одинока.

25

Около года спустя, октябрь 2012‑го

– Эль, сколько вы заплатили, чтобы выкупить этот знаменитый отель?

– Простите?

Я чувствовала себя рассеянной из-за болтовни других людей, приглашенных на съемочную площадку. Я будто в тумане плыла куда-то. Однако находилась здесь, на съемочной площадке, вокруг меня сновали телеведущие, технические специалисты и множество гостей, приглашенных для участия в «Большой Библиотеке», литературной передаче, транслируемой на телевидении, – около двадцати человек трещали без умолку рядом и ходили туда-сюда среди декораций.

Ведущий передачи, мужчина лет пятидесяти, имевший немалый опыт ведения интервью, казалось, немного растерялся, увидев мой отсутствующий взгляд.

– Я хотел вас спросить… – Он запнулся. – На самом деле я и сейчас хочу спросить…

Должно быть, нечасто гости витали в облаках на его передаче. Наивысшая похвала для программы, которая восхваляет силу воображения…

Неловкое молчание несколько затянулось, и седой ведущий сделал знак отключить направленную на него камеру. К счастью, передача шла не в прямом эфире. Все будет хорошо, мне только нужно собраться с мыслями. И как только я это сделаю, передача, посвященная на сей раз небывалому успеху новой эротической литературы, пойдет по привычному сценарию.

Его вопрос заставил меня вернуться в прошлое, на несколько месяцев назад, в февраль 2012 года. Вторая и последняя распродажа имущества Дэвида на торгах состоялась в «Друо». Как и в прошлый раз, объявление об этом аукционе появилось в прессе за неделю до его начала. Аукцион снова вела Корнетт-дэ-Сен-Сир, но теперь не было выставлено никаких вещей. Единственным товаром стало последнее недвижимое имущество Дэвида Барле. Мне все это было очень неприятно, и вовсе не хотелось наблюдать за тем, как делят на части его родовое имущество. От Дэвида я уже давно не получала никаких новостей, с нашей последней встречи в Бриве. Франсуа настоял на том, чтобы мы трое, он, Соня и я, присутствовали на аукционе. Как в былые времена, когда мы с подругой мечтали об идеальных мужьях, мы встретились в кафе «Антиквар», прямо напротив гостиницы «Друо». С тех пор как Соня возглавила агентство, она казалась очень занятой и деловой женщиной. Ее бизнес процветал. Без ложной скромности хочу заметить, что шумный успех романа «Сто раз в день», где я упоминаю девушек из агентства, тоже сыграл в этом немалую роль. Старые и новые клиенты стекались туда. Соня особо и не занималась их привлечением, но все они были возбуждены одной уже мыслью испытать такие же захватывающие ощущения, как те, что описаны в моих книгах. В картотеке появилось множество новеньких молодых красоток, а расписание составлялось на несколько недель вперед. Однако, чтобы избежать проблем и не привлекать внимания занимающихся подобными делами органов, которые уже были настороже после дела «East X-рrod», Соня решила вернуться к работе по старинке. То есть без веб-сайта. Чтобы не быть слишком заметной. Клиенты звонили ей на мобильный телефон, номер которого регулярно менялся, или приходили на встречу в маленький офис на улице Аббевиль, в 10‑м округе.

– Единственное, что серьезно тормозит наше развитие, – жаловалась она с непривычной для нее ноткой деловой женщины в голосе, – это вечная нехватка номеров, которые можно снять на час. Днем еще можно как-то выкрутиться: тут какая-нибудь гостиница там. Особенно хорошо получается у нас работать с той, где обитают твои английские подружки у Порт-Доре…

Я уже почти забыла этот маленький и такой уютный отель, где мы с Луи наслаждались друг другом в полной темноте. Я тогда еще похвасталась своей находкой перед Соней, упомянув о тишине, спокойствии, скромности отеля и приятном запахе, витавшем во всех комнатах.

– Но без «Шарма» будет очень сложно найти место для вечерних свиданий.

– Знаю, – согласилась я. – И представь себе, именно поэтому я согласилась прийти в «Друо» сегодня.

– Эммм… что-то я не очень тебя понимаю…

Маршадо попросил меня не говорить ни слова его подружке, чтобы не испортить сюрприза. Поначалу я немного сомневалась, но в конце концов решила, что это очень тонкая и удивительно ироничная идея: обладать тем местом, где обладали мной. В любом случае нужно было как-то распорядиться теми колоссальными суммами, которые не прекращали поступать на мой расчетный счет благодаря Эве. Гонорар от моих авторских прав уже исчислялся миллионами. Продажи книг в Соединенных Штатах возросли еще больше после моего турне, и деньги без конца поступали в мой кошелек.

Франсуа оказался моим единственным знакомым, сведущим в недвижимости, и я проконсультировалась с ним частным образом. Он был счастлив, как мальчишка, что ему выпала возможность поиграть с моими деньгами, как в «Монополию».

– Все очень просто, Соня, – сказала я в конце концов, искоса глядя на Маршадо. – Я собираюсь выкупить «Шарм».

– Что? Ты шутишь?

Однако меньше чем через полчаса я выходила из «Друо», потратив там восемь миллионов шестьсот семьдесят пять тысяч евро. Несмотря на все свое немаленькое состояние, у меня не было такой баснословной суммы и мне пришлось оформить кредит. Но Франсуа старался успокоить меня и говорил очень убедительно:

– Естественно, и речи не идет о том, чтобы ты просто подарила его агентству. Соня будет тебе платить аренду. По моим подсчетам, это без проблем покроет все твои расходы.

– Прости что перебиваю, Эль, – вмешалась Соня, поворачиваясь к своему жениху. – Но если продажи ее книг прекратятся? Если она не сможет выплачивать ежемесячные взносы по кредиту?

– Если верить тому, что говорит Эва, такой риск минимален. Она только что продала права на экранизацию книги с условием авторских отчислений при показах.

Я смущенно кивнула. Уже шли разговоры о подборе актеров, и, к моему великому удивлению, режиссеры согласились предоставить мне решающее право голоса при итоговом отборе исполнителей.

– Если фильм будет так же успешен, как и книга, – продолжил Маршадо, – то все, что Анабель уже получила, покажется лишь небольшими чаевыми по сравнению с тем, что она еще получит.

Все это представлялось мне совершенно нереальным, и я слушала их разговор так, словно он не имел ко мне никакого отношения.