Эмма Марс - Спальня, в которой ты есть

– …И я так люблю, когда ты мне делаешь сюрпризы.

Первую фразу я восприняла как свою победу. А вторую – как возможность в дальнейшем продолжить наши игры. Если Луи так нравится моя смелость и предприимчивость, то я больше не премину сбить его с толку. Я молча ответила на это нежное признание новой волной горячих поцелуев, крепким сплетением наших ног и нежным поглаживанием его ягодиц и члена.

Я уже не помню точно, что мы тогда говорили, какими словами обменивались. Знаю лишь, вопрос был очень серьезным. Мы начали разговор о нашем союзе. Луи вспомнил о нашем брачном контракте, а также о контракте, который был заключен между мной и Дэвидом. Зевая, я нашла силы попросить у него передать наш контракт, составленный, как и предыдущий, месье Оливо, в распоряжение месье Шурмана, маминого нотариуса.

Некоторые растения не дают цветов. Но даже у таких растений есть хотя бы шипы.

Час восьмой, найти в себе силы противостоять смене времен года.

Этот час стал самым сложным, наименее цветущим, потому как, даже несмотря на выпитый кофе, бороться со сном было все сложнее. За окном, в саду, уже выпала роса, мы видели ее сверкающие капельки на растениях и цветах. Они были так прекрасны, так спешили выйти из ночного сумрака и жаждали солнечного света. Я осознала, что эти часы были последними часами нашего добровольного заточения здесь. Нам придется выйти отсюда, из полумрака. Так уже было тогда в «Шарме» в течение нескольких месяцев, а потом и здесь. Рано или поздно все равно наступает момент, когда нужно выходить в свет. У меня появилась неожиданная идея: для того чтобы насладиться свежестью этого рассвета, я опустила руку внутрь себя. Когда я ее достала, на ней было достаточно смазки, которую я решила нанести на тело своего любовника, на все места, которые посчитала нужными: на его щеки, лоб, шею, грудь и даже губы, а он с жадностью облизывал мои пальцы. Я не забыла и про виски Луи и ямочку за ухом, потому что из опыта знала, что несколько капелек, нанесенных именно на эти места, стимулируют особенно. Когда я закончила, он сделал то же самое, только со своей семенной жидкостью. Я не почувствовала ни смущения, ни отвращения, напротив, испытала сильнейшее желание выпить эту смесь у ее источника.

Час девятый, радоваться наступлению весны.

Луи с удивлением посмотрел на меня, казалось даже, он немного испугался, когда в дверь легонько постучался Ришар, который затем приоткрыл дверь, и мы увидели, что за ним стояла хрупкая изящная фигура.

– Пришла девушка, которую вы ждали, – произнес он вполголоса.

– Спасибо. Пожалуйста, пусть заходит.

Я узнала молодую женщину в военной фуражке, которая также была у нее на голове, когда я приходила в салон DragonTatoo на улице Руа де Сисиль, чтобы уговорить ее приехать в наш дворец.

На ней самой было множество татуировок, в том числе и на видимых частях тела: на руках, шее, плечах. Нелепая мужская одежда совершенно не вязалась с тонкими чертами лица женщины.

– Здравствуйте, – сказала она, улыбнувшись.

Ее звали Стефан, как известную актрису Стефан Одран, имя подходящее и для мужчин, и для женщин настолько, насколько это позволял закон. Луи очнулся и, казалось, только сейчас обратил внимание на нашу гостью.

– Стефан?

Он очень хорошо знал эту женщину, так как именно благодаря ее ловкой руке и таланту на его теле появились некоторые из татуировок, в частности витые узоры на левом плече.

– Что ты задумала?

– Тсс, немного терпения, месье! – попыталась я остудить его пыл.

Девушка в майке цвета хаки разложила свои материалы и инструменты, которые содержала в идеальной чистоте и полной исправности. Когда она закончила приготовления, то обратилась ко мне:

– С кого начать?

– С меня, если тебя это не смущает.

– Я всегда считал, что ты даже слышать об этом не хочешь, – удивился Луи.

– Верно. Но я не хотела делать ее только себе. Это другое.

– Что ты хочешь сказать?

Мне незачем было говорить ему об этом заранее. Он и так прекрасно понял мою затею, по крайней мере, догадался, какую форму, скорее всего, примет мой проект.

Решив, что мои действия скажут ему больше, чем слова, я легла на спину, совершенно обнаженная, предоставив в полное распоряжение Стефан свой лобок, который она тут же начала брить. Скоро на нем не осталось ничего, кроме тоненькой полоски волос около больших губ. Луи не знал, что делать: то ли радоваться такому безумному поступку, то ли воспротивиться ему. По крайней мере, я с уверенностью могла считать, что выиграла эту партию – Луи казался совершенно пораженным!

Поначалу прикосновения иглы к коже, такой тонкой и нежной в этом месте, были очень болезненными, и я даже негромко постанывала, но вскоре уже могла сдерживаться. Требовалось лишь немного привыкнуть к этой колющей боли, в сущности, вполне выносимой.

Я догадывалась, что за спиной Стефан Луи сгорает от нетерпения, как мальчишка, пытаясь угадать, что рождается у него на глазах, точка за точкой чернил.

– Что это такое? – не выдержал он.

– Подожди немного… Увидишь.

– Перо?

Нет. Это был всего лишь простой лепесток, острый внизу и выпуклый сверху, тонкий слева и широкий справа, по всей его поверхности шли тонкие серые прожилки. Стефан работала быстро, и меньше чем через четверть часа она посмотрела на Луи с нарочито вопрошающей улыбкой.

– Тебе?

Я кивнула, соглашаясь. Луи был всегда очень уверен в себе и принимал решения самостоятельно, однако сейчас безропотно подчинился и тоже лег на спину, не говоря ни слова. Так же, как и мне, она смазала ему лобок специальной жидкостью и в торжественной тишине стала наносить на него в точности такой же рисунок, что и мне: другой лепесток, как две капли воды похожий на мой, только заостренный кверху и выпуклый внизу.

– Надеюсь, там то, что я думаю? – спрашивал меня Луи, пока художница заканчивала свое произведение на его немного покрасневшей коже.

– Не знаю, не знаю, – издевалась я над ним. – Как ты думаешь, что это?

Когда Стефан закончила свою работу и смягчающий бальзам уже практически впитался в нашу раздраженную кожу, я легла на Луи так нежно и легко, как только было возможно. Я хотела проверить, насколько совпадают орнаменты на наших телах, так ли получилось, как мне представлялось это в моих мечтах. Все было превосходно. Наши тела сливались вместе. Мы были одним лепестком, одной сферой, единым целым, отныне его мужской ян стал неотделим от моего женского инь. С этого момента мы не сможем чувствовать себя более полно, завершенно, чем в слиянии наших двух сил. Нам нужно объединять эти две энергии, растворять их одну в другой, чтобы снова почувствовать то наслаждение, которое мы испытали.

В этот момент по его щеке скатилась слеза. Или я уснула. Или мне показалось.

– Мадемуазель Барле, какая вы, однако, занятая молодая дама! Сколько уже месяцев мы пытаемся встретиться с вами?

Мужчина в черном костюме, этакий Дон Жуан лет шестидесяти с напомаженными редкими волосами, держал меня за руку, в голосе нотариуса, пожалуй, слишком любезном даже для его профессии, был слышен легкий упрек. Месье Шурманом предложил мне присесть в одно из видавших виды кресел, предназначенных для клиентов, а сам занял свое место за столом, в новом кожаном кресле. Хотела я или нет, но эта деталь невольно заставила меня задуматься о том, что здесь только один человек намерен обрести богатство.

– Не нужно называть меня мадемуазель Барле, моя фамилия Лоран. Как и у моей матери.

На его лице появилась плутоватая улыбка, и он, водрузив на нос очки, достал из своего портфеля толстую кипу бумаг.

– Да, да, да… конечно. У нас с вами есть два дела, которые нужно рассмотреть, не так ли?

– Да, именно так, – подтвердила я.

– Наследство Мод Лоран, которое получает ее дочь, Анабель Лоран, мы согласны с этим?

– Да.

– А также брачный контракт, составленный моим парижским коллегой, нотариусом Оливо, между вами, мадемуазель Лоран, и месье Луи Барле.

Ожидая моего согласия, он смотрел на меня таким взглядом, каким обычно собака смотрит на своего хозяина и ждет от него команды.

– Да, совершенно верно.

– Превосходно, превосходно, превосходно. Вот все и проясняется потихонечку.

На самом деле причина моего присутствия здесь должна была быть ему известна еще до того, как я вошла сюда, если принять во внимание то, что месье Шурманом являлся нотариусом моей мамы, сколько я себя помню, и дело о наследстве уже не первый месяц пылилось на полке в его офисе. Я почувствовала легкое покалывание в том месте, где три дня назад Стефан нанесла мне рисунок чернилами, и это помогло отвлечься от неприятного чувства досады, которое я испытывала. Боль была слабой, когда бальзам, который я наносила на рану, высыхал, она давала о себе знать и вызывала приятные воспоминания.