Эмма Марс - Спальня, в которой ты есть

– Идиотка, – вполголоса ругала я себя. – Зачем ему скрываться?

Я переписала запрос: личный + дневник + секс + Луи.

Ссылки, которые я уже видела, занимали теперь вторую и третью позиции. Что же касается первой, которая привлекла мое внимание… Все было видно из заглавия. Я была так ошеломлена, что не могла произнести ни звука, шок подавил волну бешенства, которая уже подступала к горлу.

«ЭЛЬ&ЛУИ – Страстный эротический дневник»

elle-et-louis.leblog.fr/index.html

«10 мая 2010 – Эль и Луи – дневник, полный рассказанных в мельчайших деталях страстных эротических историй, которые регулярно выносятся на обсуждение читателей…»

Я настояла на кафе «Марли» за неимением другой идеи. Увидеться там, где мы встречались в последний раз, было очень символично. Франсуа Маршадо без вопросов одобрил мой выбор и назначил встречу на вторую половину того же дня. Однако убедить его, друга Дэвида и журналиста, которому есть что мне припомнить, снова увидеть меня было непростой задачей.

– Давайте сразу договоримся: я соглашусь с вами встретиться, но знайте, я помню, что произошло год тому назад.

Неудавшаяся свадьба – Франсуа должен был быть свидетелем Дэвида, – а еще эти компрометирующие признания, которыми я подтолкнула Маршадо к ложным выводам насчет его старого друга…

Дэвид не дурак. Он прекрасно знал, из каких источников я брала информацию, и их дружба висела на волоске. А точнее, на сетке тенниса: все свои разногласия они решали на корте дважды в неделю.

– Я не прошу вас забыть.

– В любом случае я не очень хорошо понимаю, что могу сделать для вас…

– Дэвид думает иначе. Он полагает, что вы можете быть для меня очень полезны, – соврала я. – Точнее, для его брата.

– Вы виделись с Дэвидом?

– Мы ужинали вместе вчера вечером.

– Правда?

– Конечно… Вы можете проверить. Только глупцам не под силу зарыть трубку мира.

Это выражение на самом деле ничего не значило, просто я обожала смешивать разные пословицы и поговорки: например, «действовать через край» или «зачем слону баян». Их абсурдность весьма забавляла меня.

Маршадо – большой ценитель такого рода литературного юмора. Я почувствовала его улыбку на том конце провода.

На залитую послеполуденным солнцем улицу с аркадами я пришла первой. Терраса была переполненной, и я с трудом заполучила стол на самом краю.

На залитой кофе и липкой от сахара столешнице лежал номер газеты «Фигаро». Кроме экономических и международных новостей, мое внимание привлек заголовок внизу страницы: «Секс и Искусство: все ли дозволено? (продолжение на странице 12)». Я лихорадочно перевернула большие листы газетной бумаги и увидела наконец портрет Антуана Гобэра в четверть страницы, такого же некрасивого, как и вживую. В посвященной ему статье председатель APВУГОУ в малолюбезных терминах говорил о том, что он называл порнографический рак. Увы, теперь я понимала, каковы результаты нашего с Соней прихода в его офис. Он казался решительным как никогда, ведя свой крестовый поход против клоунов-порнографов, которые пытаются представить нашим детям реальность секса в виде обычного времяпрепровождения. Гобэр упоминал Луи и галерею Соважа как главных пособников этого зловредного искусства. Такие нападки, конечно, ухудшали положение Луи.

Меня тошнило от этих глупостей, и я попробовала растворить свое отвращение в свежесваренном кофе.

– Может быть, я повторюсь, но вы все так же очаровательны.

Журналист предстал передо мной в ореоле ослепительного света, в белой рубашке и кремовой панаме (очень фривольный наряд для рабочего дня). Он не страдал от недостатка шарма, как и от отсутствия стиля.

– В самом деле вы повторяетесь, но мне это приятно, – жеманно сказала я.

Он вытянул маленькое красное кресло и всем своим весом плюхнулся на него прямо напротив меня с непринужденностью, близкой к высокомерию, как делают многие парижане, демонстрируя собственное превосходство и высокий уровень жизни.

Не оставляя Маршадо времени сделать заказ, я начала размахивать перед его носом самой постыдной страницей газеты.

– Так… и что я должен сказать? – спросил он меня, пробежав рассеянным взглядом по странице. – Что осуждаю высокую нравственность этого господина?

– Я не прошу одобрять все, что сделал Луи. Я прошу вас помочь нам и помешать окончательно втоптать в грязь его имя.

Он озадаченно приподнял брови.

Я не могла сердиться на него за это. Так как откровения вчерашнего вечера говорили о том, что Луи сам превосходно справлялся с втаптыванием себя в грязь.

Я не смогла прочитать все заметки, опубликованные в блоге «Эль & Луи», но того, с чем я справилась, было достаточно, чтобы окончательно меня добить: большая часть этих статей точь-в-точь повторяла записи нашей исповеди в дневнике «Сто раз на дню». В том, что исчез в нашей комнате номер один. Но самое ужасное было не в этом. А в том, что каждый эпизод оценивали и комментировали по пятизвездной шкале все кому не лень, каждый на свой вкус. Я воздержусь сейчас от описания самых вольных, самых грязных комментариев…

Это было не просто унизительно, это было вторжением в личную жизнь. Мою личную жизнь. Я чувствовала себя выставленной у всех на виду, как на витрине. Да, пуританство Антуана Гобэра вызывало во мне отторжение, но я и сама в некоторой степени разделяла его точку зрения: не все можно вот так обнародовать… Особенно без ведома того, кого выставляют у всех на виду. Луи, моя любовь, Луи, мой единственный, моя страсть, Луи, которого я никогда не перестану любить, несмотря на самые ужасные унижения, которым он меня подверг и, может, еще подвергнет, загадочный Луи, восхищающий меня, волнующий каждым своим прикосновением, – этот человек меня предал.

Было ли это новой игрой, шуткой, проверкой моих чувств? Не рискнул ли он отношениями с братом ради меня? Со всей своей семьей? А что я дала ему взамен? Какую жертву принесла я, чтобы показать свою любовь?

Пока я не стала раскрывать Маршадо существование сайта. Выставка Дэвида Гарчи, иск Гобэра, репутация Луи – все это казалось мне достаточно удручающим.

– Дэвид пообещал вам мою помощь?

– Нет, – сказала я, – это я ее у вас прошу.

– Как вы думаете, что я могу сделать?

– Не знаю. Нужно вступить с ним в спор. Мнение эксперта или что-то вроде того… – Несколько секунд я раздумывала, прежде чем продолжить: – Что-то вроде: «Авангард художников призван для борьбы с устоями, и сексуальность в наиболее новаторских произведениях была всегда особенно мощным рычагом для открытия самому широкому кругу зрителей того, что происходит в их спальнях, – отчеканила я. – Секс в качестве искусства – так сказать, ледокол конформизма и безынициативности общества. Если запрещать такие формы искусства, то нас поглотит самое темное мракобесие».

Блеск в глазах Маршадо дал понять, что ему понравилась моя идея.

– Хорошо сказано – «ледокол конформизма».

– В конце концов, – скромно отозвалась я, – отнюдь не мне вас учить, как управляться с такого рода статьями.

Он вернул своему лицу нейтральное, более отдаленное выражение и возразил:

– Тем не менее я не очень хорошо понимаю, что мог бы сделать. «Экономист», строго говоря, не общественно-политический журнал, где бы публиковали подобные статьи. Да и потом, я там всего лишь помощник главного редактора. Сегодня в прессе не стоит самовольничать, нужно убедиться в поддержке акционеров, прежде чем браться за перо. Иначе ты безработный.

В общем, это значило «нет». Безоговорочное «нет», и, как я поняла, к этому бесполезно было возвращаться.

Тем не менее его взгляд вдруг стал добродушным, почти дружеским, он вовсе не пытался досадить мне. Он просто защищал свои интересы. Не припомнил ли он мне ту семейную неурядицу?

– Как движется дело, – неожиданно спросил он, – после сюжета на BTV?

Очевидно, Маршадо задал этот вопрос просто формально. Потому что не практиковал тактику выжженной земли, которой пользовался Дэвид Барле.

– Скажем так, все совсем не просто…

– Могу себе представить, – ответил он, поднося ко рту стакан, который официант в фартуке поставил перед ним.

Маршадо положил свою пляжную шляпу на стол и, смакуя свежий пенный хмельной напиток, стал рассматривать меня, как рассматривают товар на весах.

– Но зачем же вам статья в моем журнале?