– Аврора? Может быть. Невозможно сказать об этом с уверенностью.

– А они? – прошептал Маршадо, указывая на взрослую пару. – Кто тогда это?

– Без понятия.

В свою очередь, Маршадо поделился со мной своими скудными воспоминаниями о Жан-Франсуа и Флоранс Дельбар, родителях Авроры, которую он видел один раз, более двадцати лет назад, в день свадьбы Дэвида. Его описание мадам Дельбар очень совпадало с образом, который создался у меня за время той короткой встречи с ней.

– Мы не все выяснили.

– Может быть, хорошо, – согласился он едва слышно, наслаждаясь ролью преданного и неподкупного друга. – Но в любом случае вы должны понимать, что это совершенно не повлияет на мое отношение к Дэвиду.

– Я не прошу вас предавать друга. Я уже это сказала: я хочу, чтобы вы помогли мне лучше понять его отношения с братом.

– Если речь идет только об этом, тогда – хорошо, – улыбнулся он.

Я показала ему фото Дэвида с девушками по вызову. Маршадо знал об этой стороне жизни своего друга? Он бывал с ним на таких увеселительных мероприятиях? Или сохранял образ Дэвида как чистый и неприкосновенный, на который не падает и малейшая тень?

Я засомневалась, стоит ли все рассказывать, и сдержалась. Если я захочу, чтобы он был в моем лагере, – у меня есть для этого прекрасное средство. Злоба, живущая во мне, не могла служить моим интересам.

Но, как назло, он играл, не думая об этом, с кнопками телефона, который держал в руке, и переходил от одной фотографии к другой. Сначала я увидела снимок Дэвида, эякулирующего на двух девушек, затем безликого человека, растянувшегося на пышногрудой рыжей красотке. Маршадо молча рассматривал фотографии, крепко стиснув зубы. Затем нервно нажал на кнопку возврата в главное меню и чуть ли не бросил телефон на стол, как будто аппарат вдруг обжег ему руку.

Я думала, что он возмутится, сошлется на дешевый монтаж, даже заговор, но ничего из этого мой собеседник не сделал. Маршадо отодвинул чашку с чаем, откуда еще шел пар, и махнул официанту, подзывая его.

– Чашку Жака, пожалуйста. Безо льда.

Он вернулся к нашему прервавшемуся разговору:

– Вы говорите об «источниках, на которые вышли»… Какого рода информацию вы ищете?

– Я хотела бы иметь доступ к архивам…

– Позвольте угадаю: личные дела Дэвида и Авроры?

– От вас ничего не утаишь. Запрос может быть удовлетворен только при обращении прямых родственников или по постановлению суда.

Он нахмурил брови, слегка втянул голову в плечи и с уверенностью заявил:

– Хмм… Я знаком с одним человеком в министерстве социального обеспечения. Наверное, я сумею помочь вам с этим разобраться.

– Супер.

– Больше ничего?

Маршадо уже был готов отклонить мои просьбы о помощи Луи, но пока он этого не сделал, у меня имелся шанс. Сейчас или никогда.

– Нет… Антуан Гобэр.

– В каких отношениях с Дэвидом?

– Априори ни в каких. Но я наблюдаю подозрительную настойчивость этого господина, участвующего в акции против Луи, и я хотела бы знать, откуда берет начало эта озлобленность.

– Ок, – пробормотал мой собеседник. Скоро я увижу то, что смогу найти по этой скотине.

Мы провели еще пять минут, намечая в общих чертах будущий план нашего расследования, и разошлись, когда шестидесятилетний комедиант сунул руку под юбку своей молодой подружки, которая тихонько попискивала из страха, что ее заметят любопытные зеваки.

– Ты видишь, – прокомментировал совсем тихо Маршадо, указывая на скандальную пару косым взглядом. – Не нужно судить людей, которые постоянно живут на глазах у публики, слишком строго. Когда твоя жизнь выставлена напоказ настолько же, как их, малейший неверный шаг может обернуться против тебя.


Как и после моего первого посещения Динара, визит к Ребекке мне казался необходимым. Полчаса на метро – и я на месте, на авеню Мандель. Не больше чем в предыдущий раз моя бывшая хозяйка удивилась, увидев меня, приехавшую без предупреждения, на пороге своей маленькой двушки на десятом этаже. Ребекка была одета в светлый костюм для йоги, прошитый золотыми нитками.

– Входи… Чаю?

– Нет, спасибо.

Я вошла в маленький опрятный зал, такой же, как и год назад. Только папки, которые кучей лежали тогда в углу комнаты – архивы, я полагаю, «Ночных красавиц», – исчезли: может, их уничтожили, а может, свалили где-нибудь в подвале.

– Итак, Саломея готова сотрудничать?

Происшествия последних дней почти заставили забыть связанные с этой девушкой неприятные моменты и порыв ревности (зависти), который меня тогда оживлял.

– Скажем так, я надеялась… И немного шутила.

Через несколько секунд хозяйка скрылась на кухне и почти тут же вернулась оттуда с чашкой чая в руке, выражение ее лица, скрывавшегося за туманным облаком пара, было хитрым и неясным, как на старой фотографии.

Именно потому, что в своем роде она принадлежала истории Барле, ее доказательства были драгоценны для меня, даже когда она скупилась на них и говорила медленно, что было настоящей китайской пыткой.

Так же как и журналисту, я похвасталась Ребекке своими находками, чтобы побыстрее подтолкнуть ее к разговору по душам: свидетельство об усыновлении Дэвида, фото сердечка, интересный рассказ Флоранс Дельбар…

Сначала она меня невозмутимо слушала, держась за налитую до краев кружку чая, затем приняла ностальгический вид, как и при последней нашей встрече.

– Дэвид и Аврора не хотели, чтобы их пребывание в Сен Броладре получило огласку в кругу семьи.

– Почему?

– Стеснялись, полагаю. Или не желали ворошить прошлое. К примеру, если в будущем мой супруг попадет в тюрьму, я не захочу, чтобы все вокруг об этом знали. Молчание в таких случаях действительно имеет смысл.

– Если есть неофициальная версия, я полагаю, что имеется и официальная, по которой они встретились?

– Правда в том, что они никогда и не переставали видеться. С того лета, когда их усыновили, они постоянно встречались на пляже, в Динаре. Первый раз это произошло случайно. Дэвид был на каникулах со своей новой мамой, новым братом и Арманом. Что касается Авроры, она жила в Сен-Мало, и Дельбары часто ходили на пляж. Это было в июле или августе 78-го.

– Вы знаете, почему они пришли купаться именно туда?

– Нет… Может быть, они просто хотели чего-то нового. Посмотреть новые места. Но с того дня Аврора умоляла всегда ходить только на этот пляж.

– Они не пытались узнать почему?

– Сложно отказать в просьбе своему только что усыновленному ребенку. Они готовы были преодолевать несколько километров до пляжа, только чтоб сделать ей приятно.

– Всегда?

– Почти, – ответила она. – Я, кажется, вспоминаю, что Флоранс Дельбар перестала работать в то время. Ей было больше нечем заняться, кроме как заботиться о дочери.

– Мадам Дельбар никогда не подозревала, что маленький мальчик, с которым играет Аврора, такой же сирота, как она?

– Знаешь, когда твоя дочь восьми лет играет с маленьким мальчиком, у которого есть дворецкий и красивая вилла, это не вызывает никакого беспокойства… И вообще, это всего лишь дети. Им было весело вместе. Они не скандалили. Ни Флоранс, ни Гортензия ничего не подозревали. Дети резвились то на одном, то на другом конце пляжа, строили замки из песка и играли в типичные для своего возраста игры.

– Кто вам это рассказал?

– Луи. Он очень расстраивался, что его приемный брат предпочитал проводить все время с девочкой, а не с ним. В этот период они с Авророй влюбились друг в друга. Благодаря тому, что Луи следил за ними и тайно наблюдал, он был первым, кто понял, что Дэвида и эту девчонку что-то связывает.

– Он ничего не сказал родителям?

– Нет, он поделился своими подозрениями с Гортензией, но она его попросила ничего никому не говорить. И Луи послушался мать.

Эта деталь тронула меня до глубины сердца.

– А потом что произошло?

– Они продолжали встречаться еще несколько лет, несколько летних каникул, разумеется. Рождество, Пасха… Дэвид и Аврора были неразлучны. Когда они начали флиртовать друг с другом, к 15–16 годам, это уже казалось естественным. Все вокруг умилялись тому, что малыши встретились на пляже, влюбились, выросли, обвенчались…

– Кроме Луи, я подозреваю?

– Конечно…

Из маленькой дерявянной коробочки, стоявшей на столе, Ребекка взяла тонкую пластиковую трубочку, как я поняла позже, электронную сигарету, и поднесла ее к губам. Она выпустила клубы дыма и, кажется, расслабилась. Эта штука была ей к лицу. Она придавала Ребекке благородный вид и таинственность.