(Рукописные заметки от 19/06/2009, написано моей рукой.)
Возвращение в молчаливый и опустевший дом вызвало у меня сложные чувства. Понятно, что теперь я буду здесь жить одна. И хотя я тут выросла, я чувствовала себя чужой среди маминых старых вещей, среди ее любимых безделушек, собирающих пыль на комоде. В комнатах еще присутствовал запах гари. Никто не позаботился проветрить помещение после того, как маму срочно увезли в больницу.
В гостиной, на серванте, рядом с мемориалом, где каждая вещица, каждое фото было посвящено моей персоне, я заметила приметы подарков от Луи. Все коробочки, ленточки или обертки оказались аккуратно сложены и благоговейно сохранены маминой рукой, даже если от содержимого уже ничего не осталось. Овсяное печенье, миндальные палочки, марципан, мармелад… Я провела ревизию сладостей, кое-что попробовала на зуб, но без всякого аппетита. Я не могла решиться на генеральную уборку, которая, однако, была неизбежна со временем. Придется запихнуть следы маминой долгой жизни в черные пластиковые пакеты, которых понадобится не меньше дюжины, и выставить их на улицу в день, когда приезжает мусорщик.
Я поднялась к себе в комнату. Не помню даже, когда я заходила сюда в последний раз. Меня поразило огромное количество смятой серебряной бумаги в корзине для мусора и даже на полу. Лучи полуденного солнца отражались в ее многочисленных гранях, и от них разбегались по всей комнате, как будто с потолка упал зеркальный шар, которые вешают на дискотеках под светомузыку. В другие времена мама быстренько собрала бы этот хлам и навела порядок, раньше она так делала несколько раз в неделю. Но последние месяцы она редко сюда поднималась, у нее хватало сил только на минимум жизнеобеспечения на нижнем этаже.
Внизу зазвонил телефон. Его назойливое дребезжание оторвало меня от тягостных мыслей. Я не знала, подходить или нет. После трех звонков аппарат замолчал, но почти сразу затрезвонил опять. Потом такая же серия: три звонка, перерыв и еще три звонка. Затем снова, и я поняла, что это – Соня. У нас с ней была договоренность, что в случае срочной необходимости мы прибегаем к такому коду.
– Соня?
– Да, это я. Слушай внимательно, у меня мало времени.
– Ты все еще там?
– Да. Я выскочила на улицу на пару минут, но Дэвид меня не отпускает.
– Слушай, мне очень жаль…
– Не извиняйся, я все понимаю. Он просто псих! После того как Арман поговорил с твоим приятелем, Дэвид затерроризировал всех. Сперва он взялся за слуг и вышвырнул за дверь тех, кто пытался ему помешать перевернуть столы…
Я даже не думала, что он может так взбеситься.
– Согласись, у него есть основания, чтобы так переживать, – напомнила я.
– Я потому и звоню: Дэвид знает, что ты дома, в Нантерре. Он собирается поехать за тобой.
Я могла бы забаррикадироваться, как в тот раз, когда мы с мамой держали оборону против Фреда, который однажды явился в пьяном виде качать права. Но у Дэвида, я была в этом уверена, имеются на вооружении другие способы укрощения непокорных. Он не станет в ярости ломиться в дверь и стучать в окна. Среди его знакомых наверняка есть высокопоставленные чиновники из министерства внутренних дел и полиции.
– Спасибо, Сонечка.
– Не за что. В любом случае делай оттуда ноги, да поскорее.
Она была права: я должна бежать, и чем скорее, тем лучше. Не дожидаясь, пока начнется противостояние, которое ничем хорошим не кончится. Зачем мне это? Я и так уже знаю всю правду. Она живет со мной, она написана на моем лице. Каждая черточка, каждая веснушка возвращают меня в его прошлое. В их прошлое.
– А кстати, Луи там?
– Луи-крыс? Нет, таких я здесь не видела.
При других обстоятельствах я бы рассмеялась, услышав смешную детскую дразнилку от подруги, помешанной на сексе, но сейчас ограничилась тем, что приняла к сведению то, что она мне сказала. Луи не случайно отсутствовал, он не мог проспать мероприятие. Он, скорее всего, не рассчитывал на то, что я найду его послание до того, как мы с Дэвидом распишемся. Луи понимал, какая волна негодования поднимется в моей душе, когда я пойму замысел Дэвида. Слова предписания, или, точнее, предсказания, «С его фантазией ты воссоединишься» яснее ясного объясняли суть коварного плана младшего брата и подтверждались приложенными фотографиями.
Перепрыгивая через ступеньки, я ринулась наверх, как только повесила трубку. В комнате из корзины для мусора отраженными солнечными лучами мне подмигивали скомканные серебряные комочки. Несмотря на иллюзии, порожденные их лучистым сиянием, они мне были роднее и милее, чем дорогие подарки и изысканные знаки внимания, полученные от Дэвида. Они, пока еще оставаясь для меня загадкой, открыли то, что было спрятано глубоко во мне: неизведанные ранее чувства, неожиданные ощущения.
Сколько раз Луи повторял это: непристойные игры, изобретенные им для меня, не имели другой цели, кроме как пробудить во мне чувства. Их не мог придумать его изворотливый бизнесмен, его младший брат, только Луи, утонченный эстет и литератор, вдохновленный любовью ко мне, был их автором.
А если мне сделать так же? И что нужно для этого?
Я вынула из корзины первый попавшийся смятый комок серебристой бумаги и развернула. Оказалось, что внутри него есть второй: один завернут в другой – это как раз то, что мне надо. С его помощью я закончу эпопею, начавшуюся десять дней назад. На самом дне корзины я обнаружила картонную коробку, которая и была когда-то завернута в эту бумагу.
Я поняла, что делать, прежде чем покинуть дом. Я твердо знала, кому адресую свое послание и каково будет его содержание. К счастью, в аптечном ящичке в ванной лежало несколько презервативов, оставшихся еще со времен Фреда. Я схватила один и положила в картонную коробку. За неимением глянцевой картонки я нацарапала предписание на обыкновенном розовом стикере:
Не правда ли, можно быть точно уверенным, что предписание будет исполнено, если его формулирует тот, кому оно предназначено? Тот исполнит распоряжение, кто сам себе приказывает, кто сам себе пишет, пусть даже если это – акт о капитуляции… Мне понравилась идея использовать те же приемы, что и Луи. Я украла у него риторику, пусть даже пришлось немного перефразировать.
А вот намерение я сочинила сама.
Да, я хочу покориться. Хочу открыться тебе, хочу наслаждаться только тобой. Хочу придумать себе новые части тела, новые дырочки, новые органы, чтобы отдаться тебе целиком, принять тебя в себе. Хочу изменить мой код ДНК, чтобы предложить тебе абсолютно новое тело, каким еще не обладал ни один мужчина. Я даже хочу изменить саму концепцию покорности мужчине, господину. Я хочу сочетать в себе тысячи женщин и стать такой, которая заменит тебе их всех, той, которая разбудит в тебе зверя, как и той, которая приласкает агнца, тогда оба они наконец заживут в тебе мирно.
(Рукописные заметки от 19/06/2009, написано моей рукой)
Я быстро все сложила в коробку. Осталось только написать адрес и имя, кому предназначена посылка. Я нашла чистую бумажку, приклеила ее скотчем на коробку и написала:
ЛУИ БАРЛЕ
Я колебалась по поводу адреса. Но раз уж Луи решил остаться в тени, решение напрашивалось само собой:
Париж, 75016,
проспект Жоржа Манделя, дом 118.
У меня дрожала рука. Буквы получились неровными. Впрочем, разобрать можно, решила я, если попадет в хорошие руки. Я представила себе эти руки, тонкие, изящные. Они разрывают упаковку, достают предписание. Конечно, после этого он мигом примчится ко мне, освобожденный от данного младшему брату слова, свободный от прошлых обязательств, вернувшийся в настоящее.
Я умышленно не указала место и время нашей встречи. Я не собиралась менять установленный им порядок. В десять часов вечера. Где – он знает.
Что касается номера, то ему не понадобятся ни глаза, ни сообразительность, чтобы догадаться. Только воспоминания. И еще его нос. Я взяла на туалетном столике у мамы флакон с розовой водой и обильно смочила конверт и картонную коробку. Розы – как во дворце Мальмезон. Розы – как у Жозефины. Розы – как запах женщины, которой никто не нужен, кроме ее возлюбленного, ее императора.
Время шло. Опасность приближалась. А я никак не могла закончить письменную работу. Я вырвала из своего дневника чистую страницу и набросала несколько строк, в один присест и без помарок: