– Но ведь это Дэвид резервировал билеты. А он, между прочим, мой начальник. Мама, если бы он считал, что так делать нельзя, он бы сказал. Или выбрал бы другую дату.
Хоть болезнь и ослабила ее, она все же оставалась моей матерью и могла заставить меня слушаться одним словом, одним взглядом.
– Нет, и еще раз нет… Ты остаешься здесь, доченька. Я полечу одна. Я смогу совершить перелет. Ты не думай, я справлюсь.
Она произнесла эти слова твердым и уверенным тоном, не пытаясь драматизировать события.
– Я переживаю не только по поводу перелета…
– Постой, не ты ли говорила, что клиника, куда ты меня отправляешь, самая замечательная на свете и что с того момента, как я прибуду в аэропорт, ко мне направят медсестру, которая будет заботиться обо мне?
– Да, я… – вздохнула я, виновато потупив глаза. – Это действительно замечательная клиника, она входит в топ лучших в мире. Там лечится и обследуется весь Голливуд, все сливки общества, даже, по крайней мере, два президента Соединенных Штатов проходили в ней курс лечения.
– И что? Ты думаешь, со мной там может случиться что-нибудь плохое?
Нет, конечно. Единственное, что могло с ней случиться, это – исцеление. Увы, в клинике Макса Фурестье в Нантерре, как бы врачи ни старались поставить маму на ноги, надежда на чудо угасала с каждым днем.
– В любом случае не мне тебе напоминать, как это бывает: если ты счастлива, то и мне хорошо. Если мне хорошо, то и ты…
Она не закончила фразу, скорее всего, боялась сглазить. Ей не хотелось заглядывать далеко в свое будущее, она предпочитала теперь мечтать о моем, отныне более радужном. Ну и я не стала настаивать, предпочитая отложить продолжение серьезного разговора на потом.
Рагу, судя по пряному аромату, наполнившему кухню, можно было подавать на стол. Мне показалось, что аппетит у мамы стал гораздо лучше, чем накануне. У меня словно камень с души упал, когда я увидела, с каким удовольствием она поглощает мягкое сочное мясо.
– Ты смотрела сегодня свою корреспонденцию?
Я еще не успела заявить на почте об изменении места жительства.
– Нет, а что? Разве есть что-нибудь особенное?
– Да нет, все как обычно – счета, реклама, проспекты… Ах нет, вспомнила…
Она вдруг неожиданно проворно поднялась и засеменила к круглому столику в прихожей.
– Тебе пришло странное приглашение.
– Почему «странное»?
Мой вопрос, как и вилка с кусочком мяса, зависли в воздухе.
– Потому что тут нет адреса на конверте, только твое имя.
Иначе говоря, белый конверт положили в почтовый ящик, минуя почту. Тот, кто взял на себя труд привезти письмо сюда, очевидно, точно знал не только о том, что моя почта приходит на мамин адрес, но и то, что я бываю здесь регулярно. Этот неизвестный так же сведущ, как и анонимный автор записок из дневника, мелькнула у меня мысль.
Я не ждала ни от кого писем. Если бы Дэвид хотел сделать подобный сюрприз, он ни за что не стал бы присылать писем сюда.
Вернувшись к столу, Мод протянула мне конверт. Я едва на него взглянула, как внутри все похолодело. Я застыла, сжимая в руках бумажный треугольник.
– Что-то не так? – удивилась мама.
– Да нет, все нормально…
Такую бумагу серебристого цвета с блестками выбирают обычно для праздничных уведомлений о свадьбе или рождении ребенка, а также пишут на ней приглашения на вернисаж или премьеру в театре.
Самое ужасное – я узнала тот тип бумаги, что и в моем дневнике «сто-раз-на-дню», как называла его Соня. Можно ли поверить в простое совпадение? Этот цвет и фактура встречаются довольно редко.
– Так ты его не прочтешь?
Конверт не был заклеен, значит, любой мог его открыть и ознакомиться с содержимым письма до меня. Даже не представляя, о чем там могла идти речь, я содрогнулась от ужаса от одной только мысли о том, что его могли уже прочитать.
Я заглянула в конверт. Внутри сразу бросилась в глаза пластиковая магнитная карта для открывания двери гостиничного номера. Прочитав на одной стороне логотип слишком хорошо известного мне заведения, я чуть не хлопнулась в обморок: гостиница «Отель де Шарм».
Так, значит, об этом ему тоже известно…
Поскольку ни одна из комнат гостиницы не имела номера, узнать, к какой именно принадлежит магнитный ключ, не представлялось возможным. Когда прошел первый шок, то первая мысль, пришедшая мне в голову, состояла в том, что без этой информации ключ бесполезен, им нельзя воспользоваться.
Я уже много раз занималась сексом в этой гостинице, но ни разу пока не испытывала оргазм. Так что я пока еще не расплатилась с таинственными призраками плотских утех, блуждающими под этой крышей. Ну и что из того?
(Написано незнакомым почерком 07/06/2009
Что он может об этом знать? Он что, все время держит свечку у моей киски, чтобы так рассуждать? Какое ему дело до того, что я чувствую, а что – нет!)
К обратной стороне письма была приложена записочка на розовой бумаге. Я испытала некоторое разочарование, обнаружив, что она написана совсем другим почерком, чем таинственное послание, адресованное моему телу.
Дорогая Зэль,
Сегодня вечером, в десять часов.
Не опаздывайте!
Не берите с собой мобильный телефон.
Этот почерк мне показался более ровным, спокойным и правильным, чем тот, другой. Этот точно принадлежал человеку уравновешенному, хладнокровному, а тот, первый, свидетельствовал о характере импульсивном, тревожном, пресыщенном жизнью.
– Что, плохие новости? – мама встревожилась, увидев, что я побледнела.
Кроме письма и записки в конверте находился еще лист плотной белой глянцевой бумаги. Изучив его, я поняла, в чем дело, и смогла ответить маме, почти ничего не придумывая:
– Да нет… Но ты права, это действительно приглашение.
Белый картон содержал слова, напечатанные типографским способом. Всего одна фраза – ровно посередине чистого листа, неотвратимая, как гром после молнии:
Я не могла не обратить внимания на аналогию этой формулировки с текстом десяти заповедей. Когда-то, во время учебы в университете, я посещала семинарские занятия, где мы изучали литературные формы, используемые в Библии: проповеди, притчи, псалмы, а также Скрижали Завета, данные Моисею Богом.
– Приглашение? И куда же?
Мод свято соблюдала мое право на личную жизнь и старалась не вмешиваться, если видела, что мне это неприятно. Такая позиция мне позволила до сих пор откладывать ее знакомство с Дэвидом, хотя она и сгорала от любопытства.
– На… костюмированный бал.
– Да что ты? Это же здорово! Твоя школа организует такое мероприятие?
Мне пришлось импровизировать на ходу:
– Да, директор лицея живет здесь неподалеку. Наверное, он решил, что мне будет приятно, если он вручит приглашение мне лично.
– Не похоже, что ты обрадовалась, – заметила она как бы между прочим, наливая себе полстакана красного вина.
– Ты же знаешь, эти шумные праздники… мне никогда не нравились.
– Иди-иди! Хоть немного развлечешься.
Если уж собственная мать мне советует…
В этот раз мне более или менее было ясно имя отправителя. Кто же, если не Луи Барле, мог пригласить меня в номер известной гостиницы ради услуги, которую он уже оплатил? Но что больше всего поразило меня, так это то, что он мог оказаться тем самым анонимом, который несколько недель подряд истязал меня скабрезными посланиями. Итак, он – тот самый человек, подкинувший мне дневник. Тот самый извращенец, который вбил себе в голову, что обязан заниматься моим половым просвещением. «Кто его заставляет писать мне свои дурацкие письма?» – этим вопросом я задавалась тогда, на вернисаже, стоя с ним лицом к лицу. Теперь я знаю твет…
В какой-то момент я вспомнила сцену, произошедшую в этот же день чуть раньше, когда мы с Дэвидом и Луи разговаривали в зале для заседаний, расположенном на самой верхушке башни Барле. Их башни. Видя вместе братьев Барле, я не могла отделаться от странного чувства, не то чтобы неприятного, скорее, я ощущала некую противоестественность в том, что вижу их вместе, кто-то из них был лишний в этом зале, но я не могла определить, кто именно. Словно, стоя рядом, они предоставляли возможность ярче обнаружить то, что их отличало друг от друга. Я вспомнила руки обоих братьев – рука Дэвида, зажатая у запястья в белый шелковый манжет, и рука Луи, утонченная, с татуировкой в виде какого-то текста, который мне пока не дали увидеть целиком.