Эмма Марс - Спальня, в которой ты, он и я

Одно за другим мои воспоминания срывали маску с лица Сони, и если для всех остальных она оставалась анонимной, я-то ее узнала.

Что за дурацкую комедию она играет со мной? И какой была цена ее предательства? Надеюсь, ей хватило, чтобы перетоптаться до конца месяца. Или она получила наличными небольшую пачку купюр, типа той, что Луи сунул мне в руки тогда, в галерее, или той, что дал мне на расходы, чтобы я приобрела литературку для чтения в эротическом магазине «Ля Мюзардин»? А вдруг – предположение вызвало спазм в горле и укол в сердце – эти двое стали любовниками? Они наверняка, занимаясь сексом, смеялись надо мной и над моей доверчивостью. Представляю, как они, катаясь на постели, без стыда предаваясь любовным играм, потешались, обсуждая мою неловкость неопытной девственницы и старомодные предубеждения наивной гусыни. Что ж, они стоят друг друга в безграничном стремлении к чувственным удовольствиям.

Когда он овладел ею?

– Эфир через тридцать секунд, – где-то совсем рядом со мной раздался голос Стэна.

– Эль, у тебя все в порядке?

Голосу Альбаны не удавалось проникнуть сквозь окружавший меня кокон, который с каждой минутой становился все плотнее. Все ли у меня в порядке? Что я могла ответить?

Ее рука легла мне на плечо, но это уже была не я, а другая, содрогающаяся всем телом от новых потрясений.

– Эль! Черт возьми, Эль! Ты с нами?

Нет, милая Альбана, я уже давно, давно не с вами. Я потеряла контакт с твоей реальностью. Моя реальность теперь внутри – слезы и всхлипывания, покрытые оболочкой из стеклянной глазури. Огромное эскимо в человеческий рост посередине студии. Застывшая от горя, я наблюдала, как через мутное стекло иллюминатора, за тем, что происходит, слыша приглушенные голоса, и ничто, казалось, не в силах было вырвать меня из этого убежища.

– Мы выходим в эфир через двадцать секунд! Девчонки, вы хотите, чтобы я приклеил ваши задницы к съемочной площадке? Сейчас же на место!

– Черт побери! Я не пойму, что с ней происходит… – кричала Альбана в панике. – Мы ее теряем! Срочно зовите сюда врача!

На мониторах София отвечала на последний вопрос, и пусть ее собеседник оставался за кадром, у меня не возникало сомнений по поводу его персоны.

«– Мне говорили, что вы сами себя называете хотелками, это правда?

– Да.

– Вы не могли бы в двух словах объяснить, что это значит? Так, чтобы нам было понятно?

– Запросто! Хотелки – слово, состоящее из двух: первое – английское «Hot» – «горячие», мне кажется, тут все ясно…

– Действительно!»

Опять отчаявшийся голос Стэна:

– Через десять секунд – эфир! Что нам делать?

– Запускай титры! Или рекламу! Не важно что! – орала Альбана. – Наплевать, ко всем чертям!

Я плакала навзрыд, слезы текли по щекам потоками, размывая растаявший грим, смывая маску.

«…а другое слово – «Elle», что означает: если мы соглашаемся на эту роль, то способны олицетворять собой всех женщин.

– Что ж, мило! А вы, кем вы себя ощущаете, вы «Hot» или в большей степени «Elle»?

– Да нет, что вы! Я – «Hot», это точно! – хихикнула она. – «Elle» – это не я! А вот моя подруга, она, безусловно, «Elle»!»

Эль.

Музыкальная заставка. Эфир. Конец передачи. Без меня.

Заключительные титры.

Когда я наконец пришла в себя, все притворились, что ничего особенного не произошло. Из деликатности они решили, не сговариваясь, предать забвению мою необъяснимую истерику и погружение в ступор. Возможно, игнорируя неприятный инцидент, они так, по-своему, проявляли ко мне сострадание.

Более того, каждый выражал мне свою симпатию за «замечательное выступление», даже Люк, Сэм и Филипп. Возможно, излишне восторженно, ведь они рисковали больше, и мой профессиональный прокол ставил их на грань нищеты. Именно на их плечи была возложена задача превратить сырой материал, каким я, безусловно, являлась, в стойкого солдатика, готового к действиям, эффективного и работоспособного, без капризов и выкрутасов. Глядя в их расстроенные лица, я, как и они, понимала, что гнев Дэвида неминуемо падет именно на них. Мой провал – в первую очередь их вина.

– Альбана, ты не знаешь, где может быть Дэвид?

Я схватила ее за руку, взглянула ей в глаза и заметила в них не только выражение разочарования и сожаления по поводу происшедшего, но и оттенок сострадания ко мне. Альбана бы никогда не позволила себе миндальничать с кем-либо, но она могла оценить по достоинству мой способ выйти из игры. Она молода, мила, а главное, она – профессионал… неужели из-за этого инцидента ее выгонят с работы?

– В своем кабинете. А тебе он зачем?

– Хочу с ним поговорить, – решительно сказала я, выдержав ее прямой взгляд.

– Это невозможно. Он просил, чтобы его не беспокоили.

– Я должна ему объяснить, что все произошедшее…

– Знаю. Я понимаю тебя, но… он подчеркнул, что его «никто не должен беспокоить». Мне кажется, Дэвид и тебя имел в виду. Жаль, конечно.

Сеньор, запершись у себя в замке, наверное, обдумывает, как дать понять своим подчиненным, что он в гневе, какое принять решение, с одной стороны, по отношению к каналу (тут и речи быть не может, чтобы потерять лицо, проявив сострадание и снисходительность), а с другой – по отношению к нашему союзу. Данный инцидент не может не наложить отпечаток на наши дальнейшие отношения, но вопрос в том, как после всего, что случилось, их можно сохранить? Мне следовало бы, конечно, более аккуратно подойти к выбору свадебного подарка… Шикарные часы, например, вполне бы подошли, но мне все больше казалось, что их образ поблек в витрине антикварной лавки «Нативель», и теперь об этом уже и речи быть не может.

Направляясь к нему, я внутренне подготовилась ко всему. Я была полна решимости принять и крайнее презрение, как знак высочайшего великодушия и благородства с его стороны, дающий пристойный повод для того, чтобы освободить себя от принятых обязательств, и вспышку безудержного гнева, который по всей справедливости он имеет право излить на меня. На что Дэвид готов пойти, чтобы сохранить наш союз? Насколько он дорожит своей репутацией безупречного руководителя канала? Одно было точно известно заранее: Дэвид не позволит себе проявить малодушие и не будет со мной более снисходительным, чем с другими подчиненными. Ему слишком часто ставили в упрек то, что он взял меня на работу в обход всех правил. Стоит ему допустить еще одну оплошность, предоставив мне поблажку, он окончательно потеряет доверие как руководитель, ему не простят решение, основанное на любви ко мне.

Короче говоря, в Дюшенуа я вернулась на такси, совсем одна, промчавшись через всю столицу, как мне показалось, не успев и глазом моргнуть. На пороге меня встретил Арман, уставший от своих хлопот и настолько далекий от моих переживаний, что я не решилась спросить, как ему понравилась моя передача. Он атаковал меня, держа в руках какие-то бумаги и документы.

– Могу вам показать окончательную версию меню. Желаете посмотреть, мадемуазель?

Я кивнула с отсутствующим взглядом и вежливо улыбнулась. Вникнуть я не смогла, только пробежала глазами, отметив впечатляющее количество блюд. Однако, несмотря на затуманенное сознание, от моего взгляда не ускользнуло то, что Арман включил в меню мои самые любимые кушанья, отведя значительную часть морепродуктам и отдав предпочтение красным фруктам на десерт.

– Мне кажется, это – замечательно, – выдавила я из себя слова восхищения.

– Вы так думаете? Если хотите, то еще можно внести изменения.

– Нет-нет. Я уверена, что так будет…

Только не произносить такие слова, как «чудесно» или «прекрасно», и никаких восторженных прилагательных, которыми злоупотребляет Дэвид.

– …божественно. Да, именно так: будет божественно!

Он принял мой комплимент с добродушной улыбкой, но потом вдруг его радость рассеялась, уступив место угрюмой морщине, обозначившейся на лбу.

– Мне неловко напоминать об этом: нотариус требует договор с вашей подписью.

– Договор? – удивилась я.

– Брачный договор…

– Ах да… брачный договор.

– Все должно быть оформлено до свадьбы, иначе, выражаясь казенным языком, он будет признан недействительным и потребуется все составлять и переписывать заново.

– Да, разумеется. Я понимаю. Я вам завтра его отдам.