Если Луи уготовил для меня роль куртизанки, отобрав для своей коллекции, как драгоценный, разумеется, и редкий экземпляр, предназначенный исключительно для личного употребления, то Дэвид широко открыл двери в мир, который с давних пор был для меня желанным. Он остановил на мне свой выбор, оценив меня строгим взглядом эстета и завоевателя, но он же готов был делиться со всеми удовольствием меня лицезреть. Я не принадлежала ему как вещь, а была шедевром его музея, и он твердо рассчитывал брать плату с тех, кто хотел бы меня увидеть.

Закрыв за спиной дверь кабинета, я тут же услышала, как Дэвид кричит в трубку:

– Не говори со мной так! Слышишь? Я запрещаю тебе… Не смей!

Я замерла, надеясь услышать, что произойдет дальше, но в этот момент зазвонил мой собственный мобильник, я была вынуждена ретироваться, чтобы не выдать своего присутствия, и выскочила в коридор.

– Черт, Фред, как ты не вовремя! Что у тебя? Что-нибудь срочное?

– Твоя передача.

– Ну и что, моя передача?

Ну да, моя передача, полный успех. «А тебе что, не нравится?» – эти слова чуть не слетели с языка.

– Ты смотрела на экран вчера вечером? Я имею в виду, ты видела, что вчера передавали по телевизору?

– Да, – нерешительно ответила я.

– Нет, я не о том, что ты видела на мониторах в операторской. Я говорю о картинках, которые транслируют по телевизору через эфир.

– Ну, хорошо, не видела, нет. А что это меняет?

– Ее не показывали.

– Что-что?

– Ты меня прекрасно понимаешь: первый выпуск передачи «Новости культурной жизни» вчера не показывали. Они оставили в программе телефильм, предусмотренный ранее в сетке вещания.

– Ты шутишь?

Фред не ответил сразу на мой дурацкий вопрос, но по его молчанию я поняла, что он серьезен как никогда.

– Мы все вчера были на съемочной площадке и не могли смотреть передачу в прямом эфире. Сегодня утром я позвонил приятелю, чтобы он мне рассказал, как все прошло. Понимаешь, я хотел вчера записать, но в этой суматохе перед премьерой все вылетело из головы, и я забыл включить на запись. Парень, которому я позвонил, торчал дома перед телевизором, я хотел, чтобы он мне рассказал, как все смотрелось на экране. Но парень ответил, что в этот час по телеку в сотый раз крутили какой-то дурацкий триллер и больше ничего.

– Может, он просто хотел посмеяться над тобой? – спросила я срывающимся голосом.

– Нет. Я проверил. Я позвонил еще двоим, которые не знакомы друг с другом, чтобы быть стопроцентно уверенным, что они не водят меня за нос.

У меня зуб на зуб не попадал, будто я замерзала от холода, а по горячему лбу текли капли пота.

Так, значит, мы, как актеры на генеральной репетиции, весь вечер разыгрывали этот спектакль для себя, при закрытых дверях, для собственного удовольствия. Значит, зря старались, что ли?

– Послушай, я не верю… Это – шутка. Я только что была у Дэвида, он показал мне цифры по нашей аудитории. Рейтинг у нас…

– Да брось ты. Это все – вранье, – перебил он меня. – Я не знаю, откуда Дэвид взял такие цифры, но это – блеф. Я тоже сначала не поверил приятелю и связался с Гийомом, начальником технической службы по распространению сигнала. Это он отвечает за выход в эфир всех передач телестудии Барле. Мы давно с ним знакомы. Мне стоило больших усилий выдавить из него информацию, но в конце концов он сломался и кое-что рассказал.

– И что же?

– Это – не технические неполадки. Он получил указание от самого Дэвида. Как раз тогда, когда ты делала пробы на площадке.

Я не хотела признать очевидное:

– Какое указание?

– Черт, Эль… Пойми, я рассказываю тебе об этом не потому, что у нас с тобой что-то было. Уверяю, у меня нет намерений рассорить тебя с твоим приятелем. Я просто должен тебе открыть на него глаза!

– Какое указание он ему дал, твоему чертову Гийому? Говори!

Мне хотелось кричать, но я сдержалась из опасений, что мой голос взорвет тишину в пустынном коридоре.

– Он приказал ему не выпускать в прямой эфир тот сигнал, что идет со съемочной площадки, из операторской, пояснив, что в это время надо запустить фильм, ранее предусмотренный в программе.

У меня не было слов. Наконец, я встряхнулась, и ноги сами понесли меня к лифту.

– Что на него нашло? Почему он так решил? И почему как раз тогда, когда?..

– Понятия не имею. У него на восемнадцатом этаже, в кабинете, есть экран и пульт управления. Он в реальном времени следит за всем, что выходит в эфир на телеканале. Он видит все, что транслируется на мониторы в операторской, и у него есть право допустить в эфир или нет любую передачу, в том числе прекратить прямую трансляцию.

– Да, я в курсе. Но как объяснить… это?

– Все, что я знаю, это то, что Дэвид видел тебя на экране… И что потом дал прямое указание Гийому. Вот так. Теперь ты знаешь все.

Да, теперь знаю. И из этого всего я постаралась вытянуть некоторые позитивные моменты. Так же утопающий в море барахтается в надежде отыскать среди бушующих волн спасательный круг. По крайней мере, Ребекка не будет меня преследовать за нарушение тайны НК; Соня не предстанет перед всей страной в роли хотелки; никто на канале не сможет уличить меня в том, что я вела двойную жизнь; и, наконец (в данный момент это, пожалуй, самое важное), мое внезапное исчезновение в конце передачи не будет иметь никаких неприятных для моей команды последствий. Подведенный итог вызвал чувство слабого облегчения, но не смог надолго сдержать закипавшую в сердце злобу. Что же делать? Вопить от боли и унижения? Ворваться в кабинет к Дэвиду и вцепиться ему в горло? Дать пощечину, как он мне когда-то? Посчитаться с ним за все, что было между нами в последнее время (а ведь накопилось столько, что нам стало тяжело тащить этот воз)?

Но у меня вдруг пропало всякое желание доискиваться до правды. И расхотелось искать причину такого поворота событий. Как мне надоели браться Барле с их притворством! Что я рассчитываю получить от Дэвида? Свежую ложь? Еще одно унижение? Новое предательство?

– Эль? Эль, ты в порядке?

Фред возник в моем сознании. Вернулся.

– Да…

– Ты уверена? Хочешь, я за тобой приеду?

– Нет-нет. Все будет нормально, – ответила я, нажимая на кнопку вызова лифта. – Слушай, могу я попросить тебя об одной услуге?

– Да, конечно.

– Мне не хочется, чтобы вся эта история просочилась наружу. Не говори пока никому. Сделай это для меня, пожалуйста. Я могу рассчитывать на тебя?

В это время подкатил лифт и распахнул свои стальные челюсти. Я вошла, и у меня возникло ощущение, что я по собственной воле делаю шаг в глотку железного механического монстра: злой дух башни Барле вскоре проглотит меня целиком.

Когда пасть закрылась за моей спиной и лифт устремился в глубины небоскреба, связь прервалась, я не услышала, что ответил Фред. Мне показалось, однако, что я могу на него положиться. Да и что оставалось делать?

29

Огненный шар в японском мультике.

Взрыв в американском блокбастере.

Инфрабасовые ноты английской музыки в стиле техно.


Я остановила свой выбор на этих трех изображениях. Усатый профессор из университета был бы мной доволен: подобранные метафоры действительно отражали суть поколения, к которому он сам не принадлежал. А если серьезно, то я чувствовала себя морально раздавленной.

Дэвид, Луи, София, Ребекка… и даже Мод, родная мать, – все мне лгали. Все оказались обманщиками. Каждый предлагал свою историю, либо неполную, либо приукрашенную, либо лживую насквозь. Действительность, которую они рисовали, походила на виртуальные конструкции, взятые из видеоигр или фантастических фильмов, где по мере развития сюжета на глазах главного героя реальность постепенно рушится и все погружается во мрак. Как гигантское изображение, составленное из пикселей, не имеющее ничего общего с настоящим миром. Матрица с вымышленными персонажами. И я среди них.

Злая ирония судьбы – единственный, на кого я сейчас могу рассчитывать, это парень, которого я бросила. Выйдя из прохладного нутра башни, я столкнулась с жарким полуденным летним днем, который набросился на меня, как хищник из-за угла. Мне захотелось смеяться. От бессилия и злости.

Возвратившись в особняк Дюшенуа, я обнаружила, что я не одна такая, кому сейчас плохо. Игры между мопсами и моей кошечкой, видимо, закончились перепалкой. Я нашла свой пушистый комочек, съежившийся в углу, все еще дрожащий от потрясения, с расцарапанной мордочкой, одно ушко прокусано насквозь, все в крови. Я осторожно взяла кошку на руки, чтобы она не расцарапала и меня заодно, в пылу самозащиты, нежно прижала к груди, погладила и отнесла в ванную. Мне нужно было привести ее в порядок, промыть ранку, успокоить. После этого я закрыла Фелисите в нашей спальне, подальше от этих двух зубастых разбойников, чтобы она побыла одна и пришла в себя. Конечно, кошка не была здесь в полной безопасности, как, впрочем, и я сама, но на данный момент другого выхода у нас с ней не было. Может, следовало отвезти ее в Нантерр? Может, мне и самой туда вернуться? Я сделала усилие, чтобы отогнать от себя мысль о странном совпадении наших судеб, о крушении сложившегося уклада, случившемся у нее и у меня в один день. Но это было нелегко. Дурные предчувствия умножаются по мере того, как обретают смысл все происходящие вокруг события. Их можно толковать так или иначе, чтобы усилить или, напротив, рассеять возникшие подозрения. Но мне в данный момент все виделось в черном свете, любая деталь царапала по сердцу и неумолимо влекла к пропасти.