Джессика Соренсен - Спасение Келли и Кайдена

Келли

Я хочу дышать.

Хочу почувствовать себя снова живой.

Не хочу чувствовать боль.

Хочу вернуть все назад, но это в прошлом.

Я слышу каждый звук, каждый смех, каждый крик. Люди неистово двигаются мимо комнаты, но я не могу оторвать взгляда от раздвижных стеклянных дверей. Снаружи сильный шторм, и дождь молотит по бетону, грязи и засохшим листьям. Лампочки скорой помощи, заехавшей в ворота, мигают, отражаясь красным свечением в лужах, словно кровь. Словно кровь Кайдена. Словно кровь Кайдена на полу. Так много крови.

Мой желудок опустошен .Сердце ноет. И я не могу даже пошевелиться.

— Келли, — говорит Сет. — Келли, посмотри на меня.

Отвожу взгляд от дверей и смотрю в его карие глаза полные беспокойства.

— Что?

Он берет мою руку в свою, его кожа теплая и успокаивающая.

— С ним будет все хорошо.

Смотрю на него, прогоняя слезы, потому что должна быть сильной.

— Хорошо.

Он вздыхает и поглаживает мою руку.

— Знаешь что? Я пойду гляну, не пускают ли еще к нему посетителей. Это была отстойная неделя. Узнаем, разрешат ли они навещать его в ближайшее время. — Он поднимается со стула и направляется из комнаты ожидания к регистрационному столу.

Он будет в порядке.

Должен быть.

Но в глубине души, знаю, что это не так. Конечно, его раны и переломанные кости заживут снаружи. Но внутри, думаю, исцеление будет длиться намного дольше, и мне интересно, каким будет Кайден, когда я увижу его снова. Кем он станет?

Сет заговаривает с дежурной за стойкой, но она едва обращает на него внимание, потому что разрывается между телефонными звонками и компьютером. Однако, это не важно. Я знаю, что она скажет... то же самое, что и до этого говорила. Что к нему не пускают посетителей, кроме членов семьи. Его семья, люди, которые делают ему больно. Ему не нужна такая семья.

— Келли. — Голос Маци Оуэнс вырывает меня из оцепенения.

Я смотрю на мать Кайдена с хмурым лицом. Она одета в юбку-карандаш в полоску, ее ногти наманикюренны, а волосы собраны в большой пучок на макушке.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

Я чуть было не спрашиваю ее о том же.

— Пришла увидеть Кайдена.

Я сажусь в кресло.

— Келли, милая, — говорит она, словно ребенку, и хмурясь, смотрит на меня сверху вниз. — Кайден не может принимать посетителей. Я говорила тебе это несколько дней назад.

— Но я скоро возвращаюсь в университет, — произношу, сжимая подлокотники кресла. — Мне нужно увидится с ним до отъезда.

Она покачивает головой и садиться в кресло рядом со мной, скрещивая свои ноги.

— Это невозможно.

— Почему? — Мой голос становиться громче, чем надо.

Она оглядывается, беспокоясь, что я закачу сцену.

— Пожалуйста, понизь свой тон, милая.

— Извините, но я должна знать, что с ним все в порядке. — Упираюсь я .Внутри меня клокочет гнев. Я раньше никогда не злилась так сильно, и мне не нравится это. — И мне нужно знать, что произошло.

— Дело в том, что Кайден болен, — отвечает она спокойно, и начинает вставать.

— Подождите. — Поднимаюсь вместе с ней. — Что вы имеете в виду под «Кайден болен»?

Она наклоняет голову в сторону и показывает свое самое грустное лицо, но все о чем я могу думать, как эта женщина позволяла отцу Кайдена избивать его все эти годы.

— Милая, я не знаю, как сказать тебе это, но Кайден причиняет боль сам себе.

Я трясу головой, и пячусь от нее.

— Нет, он не делает этого.

Ее лицо становиться еще печальней, и она выглядит, как пластиковая кукла со стеклянными глазами и нарисованной улыбкой.

— Милая, у Кайдена проблемы с резанием самого себя уже очень долгое время и это... нам казалось, что ему стало лучше, но видимо мы ошибались.

— Нет, это неправда! — кричу я. По-настоящему кричу. Я в шоке. Она в шоке. Вся толпа в комнате ожидания в шоке.

— И мое имя Келли, а не милая!

Сет торопиться ко мне, его глаза расширенны и полны беспокойства.

— Келли, с тобой все хорошо?

Смотрю на него, потом на людей в комнате. Становиться тихо, и все пялятся на меня.

— Не... не знаю, что со мной. — Поворачиваюсь на пятках и бегу к раздвижным стеклянным дверям, задевая локтями их края от того, что они не успевают открыться полностью. Я бегу до тех пор, пока не нахожу кусты позади больницы, а после падаю на колени, и меня рвет прямо на землю.

Мои плечи поддергиваются, желудок сжимается, а слезы жгут глаза. Когда мой желудок опустошается, встаю на корточки и сажусь в грязь.

Не может быть, чтобы Кайден делал это с собой. Но в глубине души, я продолжаю думать обо всех шрамах на его теле и не могу не задаться вопросом: «Что если это правда?»

Кайден

Я открываю глаза, и первое что вижу – это свет. Свет обжигает мои глаза и делает все вокруг искаженным. Машина пиликает, и, кажется, звук соответствует ритму моего сердца, что бьется в моей груди, но он звучит слишком медленно и неравномерно. Тело кажется холодным и онемевшим, как и все внутри меня.

— Кайден, ты слышишь меня? — Звучит голос моей матери, но я не вижу ее из-за яркого света.

— Кайден Оуэнс, открой глаза, — повторяет она, пока ее голос не становится мучительным гулом в моей голове.

Я открываю и закрываю свои веки несколько раз, а потом вращаю закрытыми глазами. Моргаю снова, и свет начинает превращаться в пятна, а потом в лица людей, которых я не знаю, и в их выражениях проскальзывает страх. Я ищу среди них, высматривая только одного человека, но нигде не вижу ее.

Я открываю рот и заставляю губы двигаться.

— Келли...

Моя мать появляется около меня. Ее глаза холоднее, чем я ожидал, а губы сжимаются в тонкую линию.

— Ты хоть понимаешь через что заставляешь пройти семью? Что с тобой не так? Тебе не дорога твоя жизнь?

Я гляжу на доктора и медсестер около моей кровати и осознаю, что это не страх, а жалость и раздражение.

— Что... — Мое горло сухое, как песок, и я заставляю мышцы горла двигаться, сглатывая несколько раз. — Что случилось?

Начинаю вспоминать: кровь, насилие, боль... желание, чтобы все это закончилось.

Мама кладет руки рядом с моей головой и наклоняется ко мне.

— Я думала с этой проблемой покончено. Думала, ты перестал это делать.

Слегка наклоняю в сторону голову и смотрю на свои руки. Мои запястья перемотаны, кожа бледная с выступающими голубыми венами. Капельница прикреплена к тыльной стороне руки и зажим на конце пальца. Я помню. Все.

Наши взгляды пересекаются.

— Где отец?

Ее глаза сужаются, и голос понижается, когда она наклоняется еще ближе.

— Уехал в командировку.

Я изумленно смотрю на нее. Она ничего не предпринимала против насилия, когда я рос, хотя в каком-то роде надеялся, что может быть это заставит ее избавиться от всех секретов и от потребности защищать его.

— Он в командировке? — спрашиваю медленно.

Мужчина в белом халате с ручкой в кармане, в очках, и седыми волосами говорит что-то матери и выходит из комнаты, неся планшетку. Медсестра подходит к пиликающей машине, около кровати, и начинает записывать результаты в моей карте.

Мама наклоняется еще ближе, отбрасывая тень на меня, и шепча низким голосом, который несет в себе много предупреждений.

— Твой отец никуда не поехал. Доктор знает, что ты режешь себя, и весь город знает, что ты избил Калеба. Сейчас ты не в самом лучшем положении и будешь в еще худшем, если впутаешь сюда отца.

Она отклоняется немного назад, и впервые я осознаю, какие у нее большие зрачки. Из-за них едва видно цвет радужки, за исключением тоненькой полоски. Она выглядит одержимой, может быть дьяволом, или моим отцом, в любом случае это одно и тоже.