— Жива?
— Да.
— А тех?
— Взяли.
— И Костя…
Обернулся ко мне. Опять глаза в глаза. Черт, он меня просто сводит с ума…
— Что Костя? Лина, ЧТО КОСТЯ? — нервно дернул, затряс за плечи. Прихожу в себя.
— И он хотел отпустить, а вот Белобрысый… и пистолет твой отобрал.
— Я видел.
— Я хочу тебя, Клёмин. Безумно хочу… прямо здесь.
Скривился, силой оторвал меня от себя и потащил, повел куда-то из квартиры, удерживая за локоть.
— Клёмин! — рычу в спину…
Игнорирует.
А вот уже застыли на улице.
Тотчас обвилась вокруг шеи — обнял, прижал к себе, но все еще воротит носом, не давая пробраться к губам. Впилась голодным поцелуем в ухо, тотчас вобрав в себя мочку, и стала откровенно ее посасывать, нежно массируя языком…
Невольно, едва слышно, застонал.
— Что ты? С нами? — раздался незнакомый голос.
— Да видишь же! Сейчас такси поймаю и увезу, — отчаянно крикнул.
Не помню, даже как оказалась в авто. Нагло лезу ему на руки — пытается остановить, прибить обратно к сидению.
— Э, вы чего там! Никакой е**и в машине! — рычит кто-то посторонний. Видимо, водитель.
Игнорирую, живо ныряю руками к ремню Клёмина и пытаюсь силой расстегнуть.
Тяжело вздыхает. Раздраженно морщится.
— Лин, зайка, дождись, скоро уже приедем. А там… все, что хочешь.
— Всё-всё? — щенячьим взглядом в глаза.
— Да, всё-всё, — улыбается, но не могу понять, то ли врет, то ли серьезно уже готов сдаться, отдаться.
Смеюсь самодовольно, раззадоренная надеждой.
— А куда едем?
— Домой.
— О-хо-хо, — подаюсь немного назад, скрипя зубами от нового приступа похоти внизу живота. — Дурак, что ли? Мне нельзя домой, — пьяно качаю головой.
— Ко мне домой, малыш. Ко мне…
— А ну…
Разлеглась на груди у своего Володеньки. Замерла, в попытке быть послушной — но это взбешенное сердцебиение, этот запах, это тело, тепло… — всё стало сводить с ума, выворачивать наружу, отчего невольно застонала. Потянуться немного вверх и впиться поцелуем в шею, похотливо проведя языком по коже. Живо ныряю руками под рубашку и скольжу ладонью по груди, временами грубо, повелительно сжимая плоть… Напрягся.
— Приехали, — вырывается, силой отстраняет меня от себя и протягивает что-то водителю.
Смеюсь над тем, что кое-что причудилось. Надо же… какая дурь в голове…
Вытаскивает меня за собой на улицу.
Дуюсь.
— Долго еще?
— Скоро, котик.
Шаги едва ли не на ощупь, путаясь в собственных ногах, и, нет-нет, да заливаясь смехом от странных веселых картин и ситуаций.
Пешком по лестнице…
Казалось, это будет вечность…
— Ты, ты что…. на сотом живешь? — смеюсь я над своим прозрением.
— На восьмом.
— Больно-о-ой, что ль? Чего пешком?!
— Лифт сломан.
Ржу.
— Дурак, вон гудит же!
— Это не он…
— Ты просто… меня боишься, — хохочу, вырываюсь. Оседаю на пол, на ступеньки. Удерживает, и снова силой ведет, тащит за собой.
— Я, просто, хочу добраться до кровати… для начала.
— Фу, какой ты скучный! — дуюсь.
— Зато ты веселая.
— Это да…, - ухмыляюсь. — Этот уб… ублю-док мне что-то дал.
— Я уже понял.
Замерли у какого-то темного плотна, похожего на странную, неверной формы, черную дыру.
Хохочу.
— Ты хочешь нас убить?
— Ни капли.
Силой затаскивает внутрь. В момент кидаюсь на него, искренне уже не имея сил терпеть и сражаться с собственным телом.
Поддается на поцелуй, отвечает. Живо ныряю руками к его ремню и начинаю его расстегивать, а затем и сами брюки, да попытаться спустить их вниз, но почему-то резко отстраняет меня, мешает. Насильно отрывается от меня, шаг в сторону. Куда-то к тумбочке. Не могу понять, что не так. Да и все равно. Мигом снимаю с себя платье и снова бросаюсь на своего Казанову, что зажал что-то непонятное в руках, за спиной.
Ухмыляюсь коварно.
— Надеюсь, это будет не больно.
Хохочу.
— Смотря, как ты будешь себя вести, — впервые поддается… и на его лице расплылась искренняя, теплая улыбка.
Напор, поцелуи, жаркие объятия — и вдруг уткнулись в стену, я спиною. Резкое его движение сбоку, рукою — и что-то щелкнуло, сделав мне больно. А затем миг — и вовсе ловкий, дерзкий захват моей второй руки, немного согнув, подав вбок и вниз, ближе к полу, сомкнул кольцо вокруг запястья — щелкнули наручники. Неожиданно, что еще больше пугает, отстраняется, отходит в сторону, бросая меня одну — не могу выпрямиться. Дергаюсь, отчаянно трепыхаюсь, силясь прочь, в сторону (вбок, вверх, вниз) — тщетно, ничего не выходит. Рычу.
— С*ка! Ты че удумал?
— Ничего, — шаги по комнате, собирая что-то с пола.
— Ты, больной ублюдок! Отпусти меня!
— Во! Пошел процесс отрезвления… А ведь только что хотела от меня детей.
— Да иди та на**й!
— Ага, ага, — кивает головой, едва заметно в полумраке. — Только учти — будешь орать, рот скотчем заклею.
— Ублюдок!
— Было уже…
— Мразь.
— О, хорошо, давай еще.
— Подонок, — уже более сдержано рычу. Дую губы. — Отпусти меня.
— Угу. Как попустит — так и отпущу.
— Жалкий трус!
— Ну да…
— П**ик вонючий!
Обмер, взгляд на меня, но тут же отвернулся, смолчал.
Сижу, дрожу, а тело сводит от вожделения, до дрожи, до воя, до слез.
Холодный, недоступный, грубый, сильный, смелый… и с божественной ехидной ухмылкой, подобной терпкому яду…
— Вов, — едва слышно зову. — Ну, Вов…
— Да, Ангелина?
Строю из себя обиженку.
— Ну Вов… Ну, иди ко мне…
Молчит. Игнорирует.
— Ну, Вов…. Ну, хоть отпусти… А то сейчас милицию начну звать! Что, не веришь? Вов…
Вдруг встает, идет мимо меня — открыл дверь, куда-то ушел в темень. Странный шум.
— Клёмин, вернись! Ну, не будь ты козлом! Ну, ВОВА!
Вышел обратно, странное движение, только и заметила в его руках ножницы — миг и ляпнул мне рукой по губам.
Скотч.
Учтиво провел, поправил оного.
Попытка кинуться на него, ударить ногами, но тут же уходит, хотя немного, все же, задела.
Мычу, визжу, насколько это возможно. Прыгаю на месте, отчаянно цепляюсь за батарею. Пинаю ее.
— Стучи, сколько влезет. Отопление автономное — никто тебя не слышит.
Вдруг шаги к кровати, что-то нащупал у изголовья — миг и заговорил телевизор. Обмерла я, в шоке изучая лицо этого гада в бледном свете образовавшегося источника света.
(во, б***ь, как завернула)
Да только… на этом… не конец. Уходит из комнаты, куда-то в темень. Щелкнул свет, разливаясь медовым шлейфом по коридору. Шум воды. Наглый, надрывной… заглушающий, местами, даже крики телевизора, рев из водопроводного крана.
Ублюдок. Застонать от изнеможения и обречения. Обнять, скрестив пальцы в замке, секцию батареи (не желая больше драть кожу наручниками в висячем положении), и обреченно уложить голову, уткнуть лицом в руки.
А в голове легкие вертолеты, хмельная радость… и странные, откровенные, местами, даже излишне бесстыдные, дикие мысли, грезы, фантазии. Причем давно переросшие из легкой эротики в грубое…
Сглотнуть скопившуюся слюну.
Облизаться. Застонать и сделать вдох. Обида ужалила в сердце. Задергалась, зарычала, забрыкалась я на месте — и снова обреченно осесть, потопая в дурмане неистовых, животных желаний и раскаленной, до дрожи, похоти…
Глава 10. Сделка
Пришла в себя лишь под утро — за окном уже светло.
В голове — просто ад, но… уже могу соображать.
Живо оглянулась, дернулась — лежу в кровати, хотя… все еще одна рука пристегнутая наручниками. А рядом — Клёмин. Взгляд на себя под одеяло — в белье. Не решаюсь… проверить Вову.