— Да ты издеваешься надо мной, да? — вскипела я. — Конечно, помню! И кстати, утром у нас будет небольшой, но серьёзный разговор про свадьбу и твою сестру! А пока иди спать на кровать, потому что я прекрасно помещусь на кресле!
— Нет-нет, я не могу позволить тебе спать в кресле, — он развернулся на сто восемьдесят и схватил меня за руки. Я принялась вырываться. Так мы и пыхтели посредине комнаты, борясь друг с другом, пока не осознали полный дебилизм ситуации и не замерли, глаза в глаза. В голове мелькнула мысль спросонья: «Если он опять меня поцелует, я затащу его в постель сама!»
И он, помедлив, наклонился, коснулся губами моих губ, а руки скользнули по плечам, щекоча и лаская, зарылись в волосы, сгребая их на затылок, запрокидывая голову назад. Губы стали жадными и властными, но я не отдалась им, как любят писать в любовных романах. Я захватила власть сама, приподнялась на цыпочки, чтобы не упустить ни миллиметра, чтобы получить всё, что хочу, и чтобы Гоша не вздумал меня оттолкнуть.
Он не оттолкнул.
Он обнял меня за спину, поднял в воздух и плавно опустил на кровать. И мы потерялись в простынях, запутались в одеяле, яростно ища друг друга и упиваясь этой борьбой.
А когда я, уставшая и довольная, засыпала, устроившись в сгибе его локтя, ещё одна гениальная мысль посетила меня. Теперь я самая настоящая секретарша, которая спит с боссом.
Утром меня разбудили собаки. Они лаяли во дворе — настойчиво, как кукарекающие петухи. Гоша вытянул руку из-под моей шеи и протянул недовольно:
— Ну что там случилось. Неужели никого нет, чтобы собак утихомирить?
— А сколько времени? — спросила я будничным тоном и только потом осознала, рядом с кем лежу. Господи боже мой! Я провела ночь с Гошей! Рука сама потянулась за одеялом, чтобы прикрыться, отделиться, больше не чувствовать жаркое бедро рядом со своим. Но меня уведомили:
— Девять. Пора завтракать.
— Тебе завтрак в постель? — не удержалась я от ехидства. — Или спустимся в столовую?
— А ты принесёшь? — прищурился он, и на щеках появились ямочки. Моё сердце возмущённо стукнуло в грудь — ну нельзя быть красивым таким, как мне с ним себя вести теперь? Гоша придвинулся ближе и обнял меня, шепнул перед тем, как поцеловать:
— А, подождёт завтрак.
Но я сломала всю романтику о колено, выскользнув из его объятий, потянув одеяло на себя:
— Нет-нет, не стоит злоупотреблять гостеприимством твоих родителей! Завтрак — это очень важно!
— Яна, вернись, — застонал обманутый в своих ожиданиях Гоша, но я была непреклонна. Нашла джинсы и принялась за акробатику — натянуть их на себя и не показать боссу голое тело. Господи, конечно, я дура, ведь он его целую ночь видел! Ну и пусть, а теперь шиш. Хватит. Как будто я чурбан бесчувственный! Ему просто секс, а мне теперь жить с ощущением, что меня используют по полной программе!
— Георгий Асланович, то, что произошло между нами, больше не должно происходить,
— забормотала, застёгивая ширинку. — Я очень извиняюсь за своё непрофессиональное поведение, в будущем подобных ситуаций не повторится.
— Твою дивизию, Яна, о чём ты?
Он приподнялся на локте и с интересом посмотрел на меня. Я смутилась:
— Вообще-то вы... ты... чёрт! Ты сам вчера сказал, что мы притворяемся, а вот это вот всё на притворство не похоже!
Гоша покачал головой и одним резким рывком притянул меня к себе, опрокинув обратно на кровать. Я взвизгнула, отбиваясь, забарахталась, сдавленно протестуя:
— Вообще-то ты собирался жениться на Лере!
— Она далеко, — пробормотал Гоша, ища застёжку на джинсах. А я взбрыкнула:
— Ну уж нет! Так не пойдёт!
Освободившись из-под тяжёлого тела, вскочила и отбежала к окну:
— Я тебе не запасной аэродром! Я на тебя работаю ассистентом, а не ночной грелкой!
— Яна, откуда такая пошлость? — удивился он, ничуть не смутившись. Впрочем, я могу ошибаться, и в глазах его промелькнуло какое-то странное выражение. Словно он понимал, что я права, но ведь никогда же не признается в этом! Я дёрнула плечом, натянула майку на грудь и ответила с лёгким оттенком мстительности в голосе:
— С Алтая мы, университетов не кончали, самоучки мы.
Откинув одеяло, Гоша встал, и я снова узрела его в полном мужском достоинстве, покраснела, опустила взгляд. И услышала:
— Не знаю, что на меня нашло. Но признайся, этой ночью тебе было хорошо, ведь так? Нет, я сплю и вижу сон!
Он извинился?
Ну, почти извинился... Типа того. Мне-то было хорошо, но вот теперь мне плохо. Я не знаю, как мы сможем дальше работать вместе и не думать о сексе. Не представляю, как он будет звонить своей Лерочке и сюсюкать в телефон зайчиков и котиков... А я всё это непотребство буду слушать. Бр-р-р! Нет, точно нет!
— Гоша, давай сразу проясним все спорные моменты, — решительно ответила. — У нас с тобой. романтические отношения?
— Не начинай, — пробормотал он.
— Конечно, я начну! Потому что романтические отношения сразу с двумя женщинами — это не комильфо. Это приравнивается к измене. То есть, я прекрасно понимаю, что ты изменяешь Лере со мной, и не хочу быть причастна к. разрушению вашей идиллии!
Гоша шагнул ко мне, но я выставила руки перед собой:
— Стой! Сначала ответь!
— Яна. Ты мне.
Он замолчал с мучительным выражением лица, и я прищурилась:
— Что?
— Ты мне нравишься, — выдавил, словно под страхом смертной казни.
Мой звонкий фейспалм услышали, наверное, в Москве.
— Гоша, что за пятый класс?
— Я запутался, — беспомощно признался он.
— Ничего, — кровожадно пообещала я. — Я тебя распутаю. Вот только ты оденешься — и сразу распутаю!
Он подумал и решил возмутиться:
— Это похоже на угрозу!
— Это и есть угроза. И не пустая. Ты меня знаешь, — осеклась — знакомы-то мы без году неделя, но добавила: — Изучил уже. Надеюсь.
— Изучил, — усмехнулся Гоша, подняв свои брюки. — На свою голову.
— А я предупреждала.
— Предупреждала она.
Пока одевались, умывались, молчали. Потом, когда я уже собралась выйти из комнаты, взявшись за ручку, Гоша остановил меня. Его пальцы показались мне холодными, как лёд, а в глазах застыла упрямая чертовинка — та самая, что появлялась, когда я ему перечила. Я всмотрелась в тёмные маслины, окружённые веером умопомрачительных ресниц, и вдруг пожалела, что на свете в принципе существует некая Лера. Если бы её не было, мы смогли бы пожениться по-настоящему...
Ну скажи, скажи, что ты влюбился, скажи, что я важна для тебя!
— Ведь ты доиграешь свою роль до конца? — спросил Гоша тихо.
Первым рефлексом было найти что-нибудь поувесистей. Но, к сожалению, поблизости не было ничего, кроме дверной ручки, а её пока вывинтишь. Поэтому я только вздёрнула нос, старательно делая вид, что никаких таких мыслей в моей дурной башке не было, и ответила:
— Куда ж я денусь с подводной лодки?!
Когда мы спустились в гостиную, там было пусто и чисто. Ни следа вчерашнего праздника. Гоша кивнул на сад:
— Наверное, они кофе пьют в беседке, пошли посмотрим.
И даже под ручку меня взял, чтобы наше поведение больше походило на влюблённую парочку, чем на босса и подчинённую. Мать моя женщина, если бы вы знали, как мне хотелось в этот момент повиснуть на Гоше целиком, как обезьянка, обнимать, вдыхать запах его парфюма — холодный океан и сладкая весна. Но я сдержалась. Что я, в самом деле. Проще надо быть, Пчёлкина, и люди к тебе потянутся. Может и Гоша поймёт, что я лучше его певички с ногтями.
В беседке, увитой виноградной лозой, царила атмосфера всеобщего отчуждения. Айша держалась царицей, Вадим Петрович всячески пытался подмазаться к жене, Денис, по своему обыкновению, отмалчивался, потягивая кофе из чашки в уголке, и только смотрел на домочадцев с прищуром. Малика выглядела не очень. Под глазами её залегли тени, выдающие бессонную ночь или даже слёзы.
Гоша первым делом поцеловал матери руку и спросил тихонько:
— Ты в порядке?
— Конечно, сынок, не переживай за маму, — с достоинством ответила она, стрельнув глазами в мужа. Я с трудом сдержала улыбку, присела возле Малики и принялась наблюдать за представлением. Айша разыгрывала оскорблённую невинность. Она молчала, время от времени окатывая Вадима Петровича ледяным взглядом, вздыхала тяжко, будто её посетили дурные мысли, отвечала на вопросы детей, но не мужа. Я выпила полторы чашки крепкого кофе, когда Вадим Петрович наконец не выдержал: