Ульяна Гринь - Спорим, мы поженимся?

— Я очень романтичная, Георгий Асланович, — деловито сказала, вставая. — Но иногда надо быть практичной. Так что ты будешь пить чай, а я буду месить тесто.

— Ага, значит, ты на сцене, а я в зрительном зале!

Гоша устроился поудобнее и принял позу снисходительного скептика. Я заварила ему чай и покачала головой:

— Ну уж нет. Вот с таким видом ты на меня смотреть не будешь. Давай-ка, подключайся! С ума сойти! Я заставляю босса готовить!

— Яна, я совершенно не умею...

— Ой, да я научу! В этом нет ничего сложного.

— А чай?

— Будешь пить, как я — между делом! Разбивай два яйца в миску.

Вот иногда бывают такие дурацкие идеи в голове... Когда вроде бы всё правильно решила, но потом думаешь — господи, зачем я это предложила? Поскольку купили мы всего десяток яиц, на шестом, который Гоша разбил мимо или утопил в миске скорлупу, я не выдержала:

— Дай сюда. Я насыпаю, наливаю, а ты замешиваешь.

— У меня уже почти получилось же!

— Тренируйся на кошках.

Ловко разбив в снова вымытую миску два яйца, я добавила туда сахара на глазок и сунула Гоше венчик:

— Размешай, но не взбивай.

— Интересно, это как?

Гоша выглядел недовольным, и я подавила смешок, показав наглядно:

— Энергично, но аккуратно.

— Вот так? — он энергично зашуровал в сахаре венчиком и пробормотал: — Оно никогда не размешается, ты слишком много сахара насыпала! — и так же энергично зашуровал в другую сторону. Я вскрикнула:

— Нет!

— Что? — испугался Гоша, и венчик завис в воздухе. Я закатила глаза:

— Ничего. Нельзя в разные стороны мешать — тесто не получится.

— Господи, Яна, ну нельзя же так пугать людей! Кто тебе сказал такую глупость? Есть ли под ней какое-либо научное доказательство?

Я открыла пакет кефира и, отодвинув Гошу от миски, вылила содержимое в сладкие яйца:

— Бабушка сказала, а она, поверь мне, сделала этих блинчиков столько за свою жизнь, что можно ими выложить поверхность всего земного шара!

— Бабушка — это, конечно, аргумент, против бабушки я не могу возражать!

Он смеялся. При этом глаза его блестели особенным, магическим, выразительным огоньком. Так бывает, когда люди счастливы. Я уже видела это. Например, когда моя подружка Настя поступила на бюджет в универ. Или когда мама выиграла в лотерее двадцать тысяч...

Гоша счастлив печь блинчики? Счастлив печь блинчики со мной? Или просто счастлив со мной? До этого последнего предположения я никогда не доходила даже в самых смелых мечтах. А вот теперь можно мечтать и дальше. Можно попробовать представить себя в свадебном платье на террасе ресторана на Соляном острове в Ярославле.

— Размешал. Яна! Я размешал!

Кашлянув, чтобы прогнать дурацкие мечты, я потянулась за мукой:

— Молодец, возьми с полки огурец.

Так тоже всегда говорила бабушка. А я никогда не понимала — почему именно огурец? Почему не конфету или пирожное? Нет, всё понятно, что там рифма и всё такое, но огурец? Обычный? Тогда почему на полке, а не в холодильнике? Или солёный? Тогда почему не банку? Ведь огурцы по одному не солятся.

Тьфу!

Нашла о чём думать!

— У тебя есть кухонные весы? — спросила, чтобы прогнать дурацкие мысли, и огляделась. Гоша твёрдо заявил:

— Не знаю. Я не покупал. Может, какая из домработниц. Но не уверен.

— Конечно, не уверен, — съязвила я. — Они ведь у тебя не задерживаются! Одна я такая дурочка. Ладно, придётся по старинке, на глаз.

Пока я пыталась отмерить примерно триста граммов муки путём деления килограммового пакета на три части, Гоша запротестовал с обидой:

— Нет, ты такая интересная! А если они мне не подходят? Если я не удовлетворён их работой?

— Как и моей, — фыркнула. — Давай размешивай муку и постарайся, чтобы комочков не было!

— Интересно, как вы этого добиваетесь? — запыхтел Гоша, ворочая венчиком в густом острове муки.

— Вы? Кто это вы?

— Женщины!

— Начина-ается! А кто был первыми поварами? Мужчины! — воскликнула я и хлопнула в ладоши прямо над Гошиным ухом. Облачко муки вспорхнуло и осело у него на щеке. Гоша прищурился, отряхиваясь:

— Ах так? Ну смотри, ты первая начала!

Через несколько секунд пакет муки был пуст, а мы, как малые дети, швырялись друг в друга горстями белого порошка. Наверное, первый раз в жизни я не думала о том, кто будет убирать загаженную кухню. Первый раз мне было просто весело без ложных угрызений совести и страха, что мама разорётся! А если вдруг Гоша разорётся — я его быстро успокою, ха-ха!

Успокаиваться пришлось вместе. Сначала в душе, потому что семьсот граммов муки — это внезапно очень много, когда они не в пакете, а потом в постели на втором этаже дуплекса — куда Гоша затащил меня чуть ли не силой. Я упиралась только из-за мысли, что там Гоша спал со своей силиконовой Лерой. Но босс сломил моё сопротивление. Очень быстро и очень качественно, как он умел.

А я не очень-то и протестовала.

Франция для меня началась не с аэропорта Шарль де Г олль, куда мы приземлились почти в семь вечера, а с такси, в котором я очнулась. Как личный ассистент я оказалась полным нолём, пригодилась только в качестве переводчика. Уж что-что, а переводить я могу и во сне.

Такси же нашёл Гоша. Точнее, он просто открыл первое попавшееся и спросил:

— Центр?

Таксист переспросил:

— Centre? Oui!

Это было понятно и без слов, поэтому мы оказались в белом Пежо-седане, прямо как в культовом фильме. Там я пришла в себя после стрессового перелёта. Всё время, что мы были в самолёте, меня потряхивало, и я чётко поняла, что ненавижу летать. Жалко, что нельзя было ехать до Парижа на машине...

— Ты как? — наклонившись, спросил Гоша, и я кивнула, что должно было означать «нормально». Он продолжил: — Сейчас заселимся, отдохнёшь, и будет ещё лучше. Почему ты мне не сказала, что боишься летать?

— Я не боюсь. Я не люблю. Это две большие разницы.

— Всё равно надо было сказать.

— А откуда мне было знать? Я же никогда не летала! — возразила вяло, борясь с очередным приступом панической атаки. Да что ж такое, мы же уже на земле! А такое впечатление, что ещё на десяти тысячах метрах над ней.

— Яна, с этим надо что-то делать, потому что летать нам придётся довольно часто.

Гоша приобнял меня, я уложила голову на его плечо и закрыла глаза. Всё будет хорошо. Я с ним, он со мной. А свадьба — это совершенно необязательная пунктуация на строке жизни. Главное, чтобы мы остались вместе.

Добирались мы до отеля чуть ли не полтора часа. С одной стороны — муторно было торчать в пробках. А с другой — я успела всё рассмотреть по дороге! Когда мы съехали с кольцевой к центру (а я отслеживала маршрут по гугл-карте), узкие улочки с маленькими кафешками и булочными ввели меня в состояние полного и бесповоротного умиления. Париж — это не только и не столько авеню и Эйфелева башня, это прежде всего атмосфера и колорит. Это спешащие с работы домой люди, балкончики, украшенные цветами в кашпо из глины, крохотные двухместные машинки, припаркованные впритык у тротуара... Это нарочитая небрежность стиля и смешения стилей, которая видна повсюду: взять хотя бы аляпистые граффити на гараже рядом с прелестным высотным домом, где живут явно не бедные люди. Это Париж, и его обязательно надо увидеть хотя бы раз в жизни!

Гостиница, которую заказала нам Лида, спряталась в переулочке с односторонним движением, для подъезда к отелю таксисту пришлось крутануться по кварталу. Но вот мы рассчитались и вышли. Наши сумки у ног, запах герани на окнах уютной гостиницы, деликатный шум бульвара Распай совсем рядом, а я залипла на мемориальную доску, прикреплённую у входа.

— Гоша, Гоша! Прикинь, тут когда-то останавливался Маяковский!

— Вместе с Лилей Брик или с Айседорой Дункан? — буркнул мой босс, собирая ручки сумок в ладонь. Я укоризненно покачала головой:

— И это генеральный директор издательского концерна! Айседора Дункан была женой Сергея Есенина!

— Я это знал, — заявил он, ничуть не смутившись. — Пошли, я хочу принять душ и что-нибудь съесть.

— Пошли, — согласилась я. — Но Маяковский, ты представляешь себе? Он входил в эти двери! Он поднимался по лестницам и жил в одном из номеров!