Мишель Лейтон - Спускаясь к тебе

Во сне она елозит по мне ягодицами и придвигается ближе. Я закусываю губу, чтобы не издавать никаких звуков. Оливия голая, изгиб ее бедра соблазняет меня.

Обхватываю Оливию рукой и беру за грудь. Даже во сне ее тело отзывается, сосок твердеет. Я легонько пощипываю его, Оливия тихо стонет и снова тыкается в меня попой. На этот раз я отодвигаюсь чуть назад и ударяю в ее бедра своими.

Тянусь вперед и целую Оливию в шею, а рукой провожу по ее плоскому животу к островку коротко остриженных волос, который волнует меня больше всего. Оливия послушно раздвигает ноги, чтобы я мог просунуть пальцы между ее складками. Медленно, мягко потираю ее, пока ее бедра не начинают двигаться в одном ритме с моими пальцами.

Засунув палец глубже, чувствую, что она уже сочится влагой. У меня все подпрыгивает от предвкушения, и я повторяю изгиб ее тела своим.

Захватываю рукой бедро Оливии и кладу ее ногу сверху на свою. Теперь воротца открыты достаточно, чтобы я мог проникнуть в нее сзади. Только вставив себя в эти тесные ножны, я смогу удержаться от рыка страсти. Делаю глубокий вдох, чтобы не выдать себя звуком. Оливия давит на меня бедрами, помогая проникнуть в нее глубже. Не знаю, это намеренное движение или инстинктивное. Я так и не понял, спит она или все-таки проснулась.

Пробираюсь пальцами обратно к средоточию влаги и довожу ее до оргазма, одновременно медленно вдвигаясь во влажный жар и выходя из него. Когда ее мышцы начинают сжиматься вокруг меня, она хватает меня рукой за бедро и придавливает к себе.

Она не спит.

Слышу, Оливия задерживает дыхание, а потом хватает ртом воздух. Чувствую спазмы, слышу тихое дыхание с открытым ртом. Держу ее крепко, чтобы не двигалась, и въезжаю в нее тверже, тверже.

И вот настает чувственный взрыв, я кончаю в нее. Не успев ничего понять, впиваюсь зубами в ее плечо. Это, похоже, возбуждает Оливию. Она закидывает руки назад и хватает меня за волосы, тянет к себе несильно, а я содрогаюсь в ней.

Черт, не могу дождаться, когда она меня отпустит. Хочу видеть ее лицо.

Я не могу сдержать улыбку. Опять. Пусть в глубине сознания мутно от сомнений, невозможно думать о плохом, когда я лежу на груди у Кэша и обвожу пальцем контуры татуировки.

– Что это значит? – спрашиваю шепотом.

– Это китайский символ, вызывающий благоговейный трепет, – отшучивается Кэш.

Я хихикаю:

– Если это и не так, а я думаю, это не так, то должно быть так.

– Ты делаешь мне комплимент? Я хочу понять, чтобы не пропустить его.

Шлепаю его по ребрам:

– Ты намекаешь, что я ужасно эгоистична, раз не падаю к твоим ногам?

– Тебе не нужно падать к моим ногам просто так. Хотя, если хочешь, я могу придумать, чем тебе там заняться.

Я смотрю на него, а он смешно шевелит бровями.

– Не сомневаюсь, с тебя станется. – Покачав головой, уютно устраиваюсь у него на груди и продолжаю водить пальцем по татуировке. – Ну правда, что это означает?

Кэш долго молчит. Я начинаю сомневаться, ответит ли он мне вообще. Но наконец он заговаривает:

– Это коллаж из разных вещей, которые напоминают мне о моей семье.

Я рассматриваю отдельные детали рисунка и не могу различить никаких определенных образов. Обвожу пальцем ту часть, которая похожа на темные пальцы:

– А это?

– Это огонь, который забрал их от меня.

Я привстаю, опираясь на локоть, и смотрю на Кэша:

– Что ты имеешь в виду?

Он смущен, но через пару секунд отвечает:

– Моя мать погибла при взрыве на яхте, который должен был уничтожить всю мою семью. Отец осужден за ее убийство. Мы с братом очень… разные. Так что огонь во многих смыслах забрал мою семью. Мой дом. И я остался один.

Вспоминаю, как Нэш рассказывал мне о своем отце, который сидит в тюрьме за убийство. У нас больше не было возможности поговорить об этом, и я не знала, что его мать погибла и вина пала на отца.

Конечно, мне хочется знать больше. У меня тысяча вопросов, но я не стану торопить события.

– Ты не хочешь… поговорить об этом?

Кэш отвечает улыбкой – вежливой и печальной:

– Не очень. Если ты не против. Не будем портить день, который начался так замечательно. – Улыбка становится широкой, когда Кэш тянет руки вниз и обхватывает мои ягодицы. Чувствую, как его конец твердеет и упирается мне в живот; половиной тела я лежу на Кэше.

Я тоже расплываюсь в улыбке:

– Придется тебе поохладить свой пыл. Отец скоро проснется, а я не упоминала, что он метко стреляет из пистолета.

– В таком случае, может, лучше позавтракаем?

Я хохочу:

– Мудрое решение, мой отважный герой.

– Не смейся. Какая тебе будет от меня польза, если твой отец отстрелит мне хрен?

Я ничего не говорю, только улыбаюсь. Но внутри у меня все замирает. Я уже думаю о том, что у Кэша очень много достоинств, кроме умения проявить себя под одеялом. Он обаятельный и остроумный, обходительный и страстный, умный и изобретательный. В нем масса восхитительных качеств, которые не имеют ничего общего с доблестью в спальне.

И в общественной уборной. И в душевой.

От этих мыслей у меня вдруг стало легко на душе.

Кэш по-тихому пробирается в свою комнату, а я иду под душ. Опять. На этот раз мне действительно необходимо помыться.

Я все время улыбаюсь. На моем теле нет ни одного места, не помеченного Кэшем. Намыливаюсь, тру себя мочалкой и отдаюсь этому, бесспорно приятному, чувству. По крайней мере, в данный момент.

Реальность вновь грозит вторжением в идиллию. И я снова отметаю ее. Безжалостно. Неутомимо. Я буду разбираться с этим в понедельник. А на выходные беру тайм-аут – передышку от мудрствований, рассуждений о последствиях и звучащей в голове разноголосицы. Эти выходные я посвящаю нам с Кэшем и нашей безумной страсти.

Облачившись в джинсы с обрезанными штанинами, типа шорты, и футболку с надписью «Мальчики лучше книг», спускаюсь по лестнице. Сцена, которую я застаю, меня слегка удивляет.

Отец сидит за кухонным столом, положив загипсованную ногу на соседний стул; за спиной у него стоят прислоненные к стенке костыли. Побриться он сегодня явно не успел – на щеках отросла щетина. Но это мелочи. Самое удивительное, что он без умолку болтает с Кэшем, а тот, похоже, готовит завтрак.

Смотрю на них и чувствую, как в груди бурлит тысяча разных чувств. Разве я звала их? Мне от них одни проблемы. Бедное мое сердечко.

«Если бы только ты был больше похож на Нэша», – думаю я, наблюдая, как Кэш добавляет специи к яйцам, а отец руководит его действиями.

– Доброе утро, – говорю я, сияя, и пытаюсь скрыть тягостное чувство, которое погружает мое сердце в пучину отчаяния.

Оба они – отец и Кэш – поворачиваются и приветствуют меня радостными, светлыми улыбками. Кэш подмигивает, стоя у плиты; у меня внизу живота все схватывает от вожделения. Да уж, этот парень горяч, что отпираться. Чертовски горяч. Может быть, горячее, чем плита, на которой он готовит завтрак.

Я бросаюсь помогать и полностью погружаюсь в это волшебное утро, по сюрреалистичности не уступающее картинкам Рокуэлла Кента. Уплетая яичницу с беконом и блины, запивая все это кофе, я понимаю, что отныне и навсегда каждое утро в моей жизни будет соотноситься с этим. И вероятно, достигнутый уровень никогда не будет превзойден.

Проклятье!

Вымыв посуду после завтрака, Кэш помогает отцу пересесть в кресло, и мы отправляемся в сарай. По пути Кэш засыпает меня вопросами о выращивании овец. Я стараюсь отвечать быстро и по возможности кратко, хотя это трудно – уместить в трехминутный рассказ знания и опыт, накопленные в течение целой жизни.

– И что же мы будем делать сегодня?

– Мы пойдем искать ягнят. Овцы, чтобы родить ягненка, уходят куда-нибудь подальше, в лес или в поле. Нам нужно проверить, здоровы ли ягнята, чтобы быть спокойными и знать, что наша помощь не нужна. Я буду записывать их и от какой они овцы. В итоге мы поймем, когда их можно будет клеймить, купировать хвосты овечкам и перевязывать яички барашкам.

– Купировать хвосты? Перевязывать яички? Зачем? – спрашивает Кэш, ужасаясь таким варварским формулировкам.

– Мы купируем хвосты овцам, потому что так они чище и им легче, когда дело доходит до родов. Это на пользу и матери, и детенышу. Кроме того, так их легче отличать от молодых барашков.

– А что касается самцов, мы нейтрализуем их, потому что… ну, ты сам понимаешь, что они начнут вытворять, если мы не примем меры.