Джудит Айвори - Спящая красавица

Николь не выказывала признаков утомления или отвращения. Она осознавала, чего хочет. Действительно, с некоторой спешкой она опустила свою руку между ними, чтобы довести его до предела и — по-другому не скажешь — овладела им: поднявшись так, чтобы принять нужное положение, она начала движение бедрами вперед, забросив согнутую в колене ногу ему на бедро. Она помогла ему проникнуть глубже.

— Всемогущий Боже! — глухо прохрипел Джеймс.

Его голова кружилась, перед глазами все плыло, предметы приобрели неясные очертания — такими острыми и восхитительными были ощущения.

Она висела на нем, обвив одной рукой за шею, пригнув к себе. Джеймс обхватил руками ее ягодицы и поднял, стараясь как можно лучше поддержать, чтобы резкими толчками проникать все глубже и глубже...

Сознание на мгновение отступило из-за того, что наслаждение стало нестерпимым. Он откинулся назад, но прежде чем смог прийти в себя, чтобы вновь бщутить блаженство от этого глубокого проникновения, почувствовал, как и она вздрогнула вместе с ним, проворковав что-то низким голосом и притронувшись рукой к его лицу, а ее бедра заколебались.

Он не мог в это поверить. Она достигла пика раньше, чем он. Джеймс рассмеялся, изумленный таким сюрпризом. Это было великолепно! Он поддержал себя, опершись вытянутой рукой о плиту, а другую согнул, поддерживая ее за бедра. Затем он посадил Николь на угол плиты. Все остальное он проделал, как хотел. В одном глубоком деловитом толчке, без извинений, без стеснения. Пока она не закричала, прильнув к нему, и не задрожала.

Джеймс почувствовал напряжение в своем теле, жаркий экстаз охватил его. Дрожащий, с обнаженной Николь в объятиях, он соскользнул вдоль стены на пол кухни.

Когда Николь пришла в себя, то увидела, что лежит на кухонном полу в объятиях Джеймса. Он нежно ласкал ее волосы, иногда брал их в пригоршню и подносил к своему лицу. Его взгляд застывал где-то поверх ее головы, на причудливых тенях, отбрасываемых светом лампы.

— Что вы делаете? — спросила она его. Джеймс покачал головой.

— Это, — сказал он, подняв прядь ее волос, — самые красивые волосы на свете. А это, — он поднял ладонью одну, затем другую грудь, — самые великолепные груди.

Николь прикрылась руками, стараясь небрежно спрятать за ними свою наготу. Она сознавала, что ее грудь больше не была полной и упругой, как раньше. Ее тело изменилось: предательский возраст сделал свое дело. То, чем она некогда гордилась, что всегда вызывало в мужчинах интерес, что очаровывало других, больше не очаровывало ее самое: в бедрах она стала полнее, кожа потеряла былую упругость, ее груди... Ну что же, ее груди были уже не так великолепны, как прежде, они несколько обвисли.

Джеймс раздвинул ее руки.

— А самое прекрасное в них — то, как они колышутся, — сказал он. — Они качаются из стороны в сторону и вздрагивают так, что очаровывают меня.

Николь скривила рот и скептически прищелкнула языком.

— Джеймс, они... качаются, потому что они обвисли. Я старая.

Молодой рыцарь запротестовал:

— Они великолепны! Они опьяняют. Они женственные, чувственные... Я люблю их.

Джеймс рассмеялся, немного нервно, как ей показалось, когда произносил слово «люблю». Он провел рукой по ее груди, спустился ниже, к животу.

— И твои бедра, твой живот, ступни — я обожаю твои ступни...

— Мои ступни?

— О да! — Его пальцы обвили ее лодыжки. Он провел ее ступней по своей груди.

Она от неожиданности вскрикнула.

— Какие чудные ступни! — сказал он снова.

— Вы лжете, — рассмеялась в ответ Николь.

— Я никогда не лгу. Посмотри на этот подъем, — сказал он и провел пальцем на ее лодыжке. — Высокий, элегантный. И этот изгиб. За исключением другой, — он усмехнулся, — более изящной не найти. А здесь... — Он провел пальцем вдоль жилки. — Маленькая синяя жилка, небесно-голубая, как слабое сияние под вашей кожей, нежной и белой. У вас сияющая кожа.

Джеймс поцеловал кончики ее пальцев.

Николь почувствовала себя встревоженной, как это уже не раз случалось с ней в присутствии Джеймса.

— Вы... вы такой... — наконец она нашлась, — такой обольститель.

— Я никогда не лгу, — повторил он.

— Все иногда лгут.

— Да, возможно, раз или два, но не с вами. Зачем мне лгать, когда правда так замечательна?

— Хорошо, значит, у вас поэтический дар.

Если бы она не лежала уже на полу, то от последовавших за этим слов она непременно бы упала.

— Нет, — сказал Джеймс. — Просто ученый влюблен.

Николь приподнялась на локте и уставилась на него. Было бы естественно, если бы она сказала «О нет!» или поддразнила его, стараясь отговорить от его глупых мечтаний. Глупость — вот что это было такое. Она постаралась убедить себя, что его романтический вздор — заблуждение молодости. Потом перестала поджимать губы и спрятала лицо у него на груди.

Любовь. Это слово оставило глубокий след в ее душе. Она испугалась безрассудства, испугалась самой себя, своих поступков и желаний.

Джеймс продолжил:

— Вы самая красивая из женщин, которых я встречал в своей жизни.

— Стоп.

Николь не могла позволить ему продолжать в том же духе и игриво щелкнула по запонке на его рубашке, чтобы перевести разговор в шутку.

— Видимо, вы встречали не так уж много женщин на своем пути.

Она попыталась снова повернуться на спину. Джеймс держал ее за лодыжку.

— Сотни. Мне встречались сотни женщин, — рассмеялся он. — На самом деле четыре, считая двух моих вдов в Африке. Они считаются? Я имею в виду, что они были и они из совершенно другого мира.

— Они считаются, — подтвердила Николь.

«Четыре», — подумала она про себя. Четыре женщины. Она рассмеялась, вспомнив о своем головокружительном прошлом.

— Четыре, — повторила она. — Расскажите мне. Назовите имена. — Николь передразнила, как он говорил неделю назад: — Подробности, где подробности?

— Хм. Подробности... Что ж, была Грета, посудомойка, считавшая своим долгом быть первой женщиной у каждого.

— Забавно. Я знала Грету, очень похожую на эту. Она тоже была буфетчицей.

— Еще была Чи, так я ее называл, потому что не мог правильно произнести ее полное имя. А еще одну я называл Лита.

— А четвертая?

Он рассмеялся:

— А ее звали, по-моему, Коко.

— Продолжайте! — сказала она. — Значит, четвертая ваша женщина — я? — Она расхохоталась. — О Боже! Дитя! Я совратила дитя!

— Ха! — Он вытянул ее ногу так, чтобы она легла на него; его рука обвила ее, ладонью он похлопал по ее обнаженным ягодицам. — Я опытен настолько, насколько необходимо, миссис Уайлд, — заверил он. — Просто был очень занят до недавнего времени. Я, возможно, немного экспериментатор, но подаю надежды. Из-за этого не стоит беспокоиться. У меня никогда не было проблем. — В его голосе слышалась радость. — Я подхожу вам.

— Хорошо, — сказала она.

Так как ей не удалось высвободить ногу, то она вытянула ее вперед и села.

Его глаза округлились.

— Bay, — скорее выдохнул он, чем произнес. Это было выражение высшей оценки, а не огорчения. Она стянула с его плеч пиджак.

— Сними его.

В первый момент Джеймс не понял, что она делает, помогая ему, чтобы потом накинуть его пиджак на себя.

— Ты одет так, как только может быть одет мужчина, в то время как я совершенно голая.

Николь расстегнула его белый пикейный жилет.

— Ты просто хам: раздел меня до нитки, зная, что моя тетушка с дочерью находятся в Гиртоне, моя горничная — в Лондоне, а все семейство Данное — в Бате.

Джеймс запротестовал, когда она принялась снимать с него подтяжки брюк.

— О нет... — Он нацепил обратно на плечо левую, потеряв при этом правую.

Она снова спустила обе и посмеялась над ним.

— Чтобы ты знал. Кто-нибудь может войти сюда в любую минуту.

— Не-е-ет, — запротестовал Джеймс. — Я вижу, что никого вокруг нет.

Он вполне овладел собой, чтобы продолжить сражение.

— О нет, не делай этого, — попросил он, заметив, что она потянулась свободной рукой к пуговицам на его брюках.

— Да. — Радостно, не обращая внимания на его протесты и запрещения, Николь перешла в наступление на его одежду.

Ей пришлось снимать его гладкие белые подтяжки, снять его накрахмаленную манишку, наполовину расстегнутую, а его жилет она успела снять только с одной руки, прежде чем он воспринял их игру всерьез и опрокинул ее. Джеймс распластал Николь на кухонном полу, устроившись у нее между ног. Это была безоговорочная победа!