Опустив голову на подушку, она услышала, как маленькая Кэтрин делает последние жадные глотки. Тристан тихо засмеялся и подхватил с губ дочери каплю молока.

— Кэтрин…

Женевьева улыбнулась и закрыла глаза. Положив руку ей на бедро, Тристан наблюдал за дочерью. Это был прекраснейший момент в жизни Женевьевы, но от усталости у нее уже слипались глаза.

— Спи, Женевьева, — прошептал Тристан, снова обдавая ее щеку горячим дыханием.

— Не могу. За ней надо присмотреть…

— С этим я справлюсь сам. А теперь спи. Ты обещала слушаться меня.

— Нет, не обещала.

— Я сам слышал. Ты дала мне клятву. Закрой глаза и спи.

Она послушно смежила веки, позволив Тристану взять у нее девочку. Протяжно зевнув, Женевьева забылась сладким сном.


Женевьева провела в доме епископа две недели — никто не ожидал, что она так быстро оправится после родов. Чувствовала она себя превосходно, хотя из-за слабости не могла подолгу оставаться на ногах. С каждым днем она все сильнее привязывалась к дочери. Тристан был бесконечно внимателен к ней. На следующий день после родов он преподнес жене инкрустированный изумрудами медальон в золотой оправе. Украшение очень понравилось Женевьеве. Тристан пообещал заказать миниатюрный портрет малышки Кэтрин, чтобы Женевьева всегда могла носить его на груди, и ласково поцеловал ее в лоб.

Она жаждала поцелуя в губы, но он быстро отстранился. Тристан не мог проводить с женой все время: его отвлекали дела. Он составлял хартию, согласно которой Иденби становился городом, и возвращался в дом епископа только к ночи. Спал Тристан в отдельной комнате. Женевьева понимала, что оправится полностью только через несколько недель, но ей очень хотелось ощутить прикосновения мужа. Она мечтала лечь рядом с Тристаном и прижаться к нему…

Однажды днем, когда Женевьева стояла у окна с малышкой на руках, ее вдруг охватил страх. Неужели она стала женой Тристана только затем, чтобы навсегда потерять его? Как понимала Женевьева, дела складывались удачно: хартия была уже составлена, и днем ее муж вместе с другими рыцарями упражнялся с мечом.

Тристан сообщил жене, что ему необходимо закончить дела при дворе, вернуться в Бедфорд-Хит, уладить кое-какие мелочи и поручить управление поместьем Томасу. Когда же Кэтрин исполнится два месяца, они отправятся в Иденби. Женевьева удивилась, узнав, что Тристан привязан к ее дому сильнее, чем к своему. Впрочем, Бедфорд-Хит напоминал ему о смерти Лизетты.

Каждый день она с нетерпением ждала его прихода. Епископ оказался радушным хозяином. Женевьева уже извинилась за то, что случайно ударила его, но епископ заверил ее, что он не в обиде. Когда он высказал осторожное предположение, что брак не радует Женевьеву, та покраснела и опустила голову. Больше всего она радовалась рождению дочери, была готова отдать за нее жизнь.

Но вместе с тем Женевьева считала, что потеряла Тристана. Она его жена, а он не только не любит ее, но даже и не желает! Тристан больше не пытался покорить ее, сделать своей, отпраздновать победу.

Он был просто ее мужем — привлекательным, сдержанным, неизменно учтивым. Появляясь по вечерам, Тристан брал на руки ребенка и не спеша рассказывал о том, как прошел день. Женевьеву уязвляло его пренебрежение. Да, она не хотела выходить за него замуж, но смирилась со своим положением. Но если прежде он добивался ее, то почему теперь охладел?

Может, Тристан недоволен тем, что ребенок родился раньше положенного срока? Прежде они оба впадали в гнев, иногда ненавидели друг друга, порой вместе смеялись. Каким бы ни было прошлое, их связывала страсть. А теперь осталась лишь пустота. Их соединял только ребенок.

На крестинах присутствовали Генрих и Элизабет, король даровал Женевьеве земли, предназначенные для ребенка, чем обрадовал и удивил ее. Она не упрекнула короля за то, что он принудил Тристана к браку. Генрих и сам понимал, что творится у нее в душе.

— Кэтрин… — сказал он, точно пробуя имя на вкус. — В честь кого вы назвали девочку? Может, в честь моей прекрасной предшественницы, возлюбленной Джона Гонта?

Женевьева улыбнулась:

— Я люблю книгу, написанную о них, ваше величество.

— У Кэтрин не будет отбоя от поклонников, — заметил король, и Женевьева поцеловала перстень на его руке. Так как Тристан был рядом, Генрих подмигнул ей, словно обещая хранить общую тайну.

Но даже в эту ночь Тристан не остался с Женевьевой.

Утром, на пятнадцатый день пребывания в доме епископа, Женевьева проснулась от умиленных возгласов. Открыв глаза, она увидела, что у кроватки стоит Тристан и прижимает к себе голенькую Кэтрин, а та колотит его по груди кулачком. Ласково приглаживая ей волосы, он целовал дочь и объяснял:

— Ты поедешь в прекрасной карете, запряженной четырьмя лошадьми, детка! Карета вся позолоченная. У ворот тебя встретят самые благородные рыцари страны, но ты не обратишь на них никакого внимания! Ты будешь носить мягкий бархат, нежный шелк и бриллианты… — Он осекся, заметив, что Женевьева проснулась. Их взгляды встретились. Женевьеве безумно хотелось заговорить с ним, протянуть к нему руки, позвать его к себе. Но в этот момент в дверь постучали.

— Войдите! — отозвался Тристан и улыбнулся жене. — Кэтрин срыгнула себе на платьице и мне на сорочку. А вот и подмога!

Кэти принесла чистое платьице для Кэтрин и темно-синюю сорочку для Тристана. Когда муж оделся и застегнул пояс с мечом, Женевьева подумала, что на свете нет человека красивее. С болью в сердце она попросила подать ей малышку и приложила ее к груди. Кэти сказала, что принесет завтрак через несколько минут, а затем уложит вещи миледи. Когда она вышла, Женевьева вопросительно взглянула на Тристана.

— Малышка проголодалась, — улыбнулся он.

— Мы возвращаемся ко двору?

— Ты возвращаешься в сопровождении Джона и Томаса. А я уезжаю в Бедфорд-Хит. Женевьева, береги малышку.

Она прижала к себе ребенка, чувствуя, что Тристан бесконечно далек от нее.

— Я предпочла бы уехать домой.

— Не теперь. Ты еще слишком слаба для такой поездки.

— Я вполне здорова.

— Как только я вернусь, мы отправимся домой.

На ее глаза навернулись слезы. В чем дело? Откуда эта невыносимая пустота? Может, у него и вправду осталась возлюбленная в Ирландии? Почему он утратил к ней всякий интерес?

Тристан вновь стал прежним — далеким и невозмутимым. Присев на постель, он погладил дочь по голове.

— Я отправляюсь через несколько минут, Женевьева.

— И оставляешь меня на попечение Генриха, Джона и Томаса.

— И что в этом такого, миледи?

Она не могла смотреть на него, смущенная тем, что приходится кормить дочь в его присутствии. Женевьева прикрыла грудь простыней.

— Малышке неудобно, — заметил Тристан.

— Не беспокойся, я все знаю сама!

— Если ты не желаешь кормить ее…

— Отправляйся по делам. О своих я позабочусь сама.

Он раздраженно поднялся.

— Я пришлю к тебе Эдвину. — Сдерживая гнев, Тристан кивнул ей, поцеловал дочь и направился к двери. Подавив рыдания, Женевьева крикнула:

— Почему я всегда должна оставаться с твоими сторожевыми псами? Когда же ты начнешь доверять мне?

Он обернулся.

— Миледи, вам нельзя доверять.

— Но я родила тебе ребенка!

— Да, и я желаю ему только добра.

— У меня и в мыслях нет отнять дочь у тебя!

— Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось.

— Мы женаты!

Тристан скрестил руки на груди.

— Да, миледи, я женился на вас. Но вы не желали быть моей женой. У меня есть бумаги, согласно которым мы являемся мужем и женой, но это всего лишь бумаги, подписанные вами не по вашей воле… за несколько минут до трагедии. — Он горько усмехнулся. — Мне пора, Женевьева. Джон и Томас — твои друзья. Если хочешь, можешь звать их сторожевыми псами и тюремщиками. Я оставляю тебя на попечение Генриха, поскольку здесь ты в безопасности. Всего хорошего, жена. Я постараюсь вернуться поскорее — хотя и знаю, что такой тюремщик, как я, вам ненавистен.

Тристан поклонился.

Осторожно положив ребенка на кровать, Женевьева бросилась за ним. Кэтрин заплакала.

— О Кэтрин! — Почувствовав себя виноватой, Женевьева дала волю слезам, взяла дочь на руки и приложила ее к груди. Малышка удовлетворенно зачмокала.