Фиона Уолкер - Среди самцов

— Все это будет вам стоить чертову уйму денег, — вступая в разговор, сказал Гай, кавалер Сьюки. Он уже осушил вторую бутылку красного и неожиданно разговорился. — Как, скажите на милость, этот ваш приятель соберет необходимый капитал? И вообще — кто он такой? Миллионер, должно быть, да и как иначе? Ресторанное дело требует бешеных вложений — это вам кто угодно скажет. Спросите хотя бы Одетту. Уж она-то знает об этом, как никто.

Теперь на Одетту смотрели уже не менее дюжины глаз. Все дожидались ее ответа, считая ее наипервейшим экспертом в ресторанном деле. И никто не знал, даже не догадывался о том, что она переживала сейчас крупнейший кризис в своей жизни.

— Прошу меня извинить, — сказала она, поднимаясь с места так быстро и резко, что стоявшая на краю стола тарелка с недоеденным ягненком полетела на пол. Никак на это не отреагировав и не прибавив больше ни слова, она, глядя прямо перед собой, торопливым шагом проследовала в туалет.

— Я не должна, не имею права проигрывать, — говорила она себе, сидя на холодном унитазе в продуваемой всеми ветрами кабинке переносного туалета. Это был самый настоящий сеанс медитации или самовнушения, какие она часто практиковала, когда была в подростковом возрасте. С тех пор минуло много лет, но, как это ни странно, такого рода сеансы продолжали оказывать на нее самое благотворное действие. Не прошло и четверти часа, как она почувствовала себя другим человеком — сильным, упрямым, уверенным в себе. К ней даже вернулось былое чувство юмора, напрочь, казалось бы, похороненное под осколками ее рухнувших надежд и мечтаний.

По этой причине она вернулась в шатер с высоко поднятой головой и гордо прошла между столиками, даже не взвизгнув, когда Лайэм Тернер, незаметно протянув руку, ущипнул ее за попку.

Она снова была на коне, и всякому, кто попытался бы выбить ее из седла, пришлось бы основательно потрудиться. Так, во всяком случае, ей хотелось думать.

Когда она вернулась за свой столик, Сьюки расспрашивала Джимми об Африке.

Одетта села на свое место. По счастью, опрокинутую ею тарелку уже убрали с пола, и о происшедшем свидетельствовало только оранжевое пятно подливки на скатерти, которое она поторопилась прикрыть салфеткой.

Джимми повернулся, чтобы подозвать официантку.

— Вам, Одетта, обязательно надо что-нибудь поесть.

— Нет, спасибо. Я ничего не хочу, — торопливо сказала Одетта.

Сьюки нелюбезно на нее посмотрела: Одетта, на ее взгляд, вернулась к столику совсем не вовремя.

Подошла официантка, которая принесла Джимми вегетарианскую котлету. Джимми наколол на вилку кусок ореховой котлеты и поднес к губам Одетты:

— Попробуйте. Это очень вкусно.

Одетта отпрянула от него, как от зачумленного, едва не опрокинув при этом стул.

— Нет, нет, не надо! — простонала она, закрывая лицо рукой.

Джимми недоуменно пожал плечами:

— С чего это вы так разволновались? Ведь это ореховая котлета. Всего-навсего.

«Для него — может быть», — подумала Одетта, с содроганием вспоминая, как ее кормил с вилочки Флориан и чем это закончилось. Но разве этому сильному и самоуверенному человеку о таком расскажешь? О том, к примеру, что в ее сознании пища, несчастье и душевная боль отныне ходят рука об руку, как неразлучные подруги.

Сьюки снова влезла в разговор: спросила, кто, как и где собирается встречать рождественские праздники? Одетта была настолько погружена в свои печали, что совершенно забыла о приближающемся Рождестве. Но даже если бы она и вспомнила о празднике, то это ничего бы не изменило. Всю рождественскую неделю ей предстояло не покладая рук трудиться в «РО», что же до встречи рождественских праздников, то она собиралась провести ночь у себя дома, а днем отправиться к родителям. Вот, собственно, и все ее планы.

Джимми поднялся со стула и отправился на поиски туалета; его место за столом сразу же оккупировала Феба.

— Ну, Одетта, как тебе Джимми? Правда, он очаровашка? — вот был первый вопрос, который задала ей Феба.

— Какой такой Джимми? — подозрительно глядя на Фебу, осведомилась Сьюки.

— Как это — «какой Джимми»? — Феба повернулась к Сьюки, увидела на столе табличку с другим именем и удивилась: — А это здесь откуда? Саския специально посадила братьев Тернер рядом со своими злейшими врагами…

Сообразив, что она стала жертвой розыгрыша, Сьюки встала с места, промокнула губы салфеткой, швырнула ее на стол и направилась к выходу, демонстрируя всем своим видом, что она не находит в подобных шутках ничего смешного.

— Я что-нибудь не так сказала? — осведомилась Феба.

Одетта покачала головой. Она не понимала таких людей — похоже, они вечно дулись по пустякам.

— Дело в том, что на свадьбах Сьюки всегда одолевает хандра. — Ткнув пальцем в Гая, который просил у официантки принести еще вина, Феба заговорщицким шепотом произнесла: — А все из-за этого свинтуса. Никак не реагирует на ее бесконечные намеки о том, что ей хочется надеть подвенечное платье. Так что из всех сестер Ситтон Сьюки единственная осталась не замужем.

Одетта почувствовала жалость к бедняжке Сьюки. Вот где, оказывается, она оттачивала свои познания об этикете и хорошем тоне — на свадьбах у своих сестер!

— Ну так как тебе все-таки Джимми? — снова вернулась к разговору о симпатичном «африканце» Феба. — Он уже рассказал тебе о своем проекте загородного ресторана?

Одетта согласно кивнула. Что и говорить, о проекте она была наслышана. А вот о самом Джимми мало что могла сказать. Она не составила еще о нем определенного мнения.

— Кажется, мне пора уступить место его законному владельцу, — сказала Феба, заметив маячившую в дверях могучую фигуру Джимми Сильвиана. Потом, уже шепотом, она добавила: — Кстати, дорогая, хочу тебе напомнить, что своего спутника жизни мы чаще всего встречаем на свадебных торжествах…

— Вы такая неприступная, холодная и одинокая. Прямо Снежная королева, — улыбаясь, сказал Джимми.

Неожиданно Одетта почувствовала вспышку острой неприязни к этому человеку.

— Да, я пришла одна! — воскликнула она. — Потому что мне так захотелось. Если хотите знать, я нахожусь с мужчиной, пока он мне интересен, а когда надоедает — без колебаний кладу отношениям конец. Отношения между людьми — это как вложение в деловые бумаги. Главное, изъять их из обращения, пока они окончательно не обесценились.

— Вот этого я как раз никогда не умел, — печально покачал головой Джимми. — Возможно, впрочем, мы говорим о совершенно разных вещах. — Он широко улыбнулся. Одетта заметила, что у него была чрезвычайно обаятельная улыбка.

«Зря стараетесь, мистер Сильвиан, — со злостью подумала она, — на меня такие улыбочки давно уже не действуют».

— Вы слишком долго жили в Африке, Джимми, — наставительно сказала Одетта. — За это время правила изменились. И в политике, и в любви. Любовь двадцать первого века — это прежде всего вопрос сиюминутной выгоды.

— Боже, что вы такое говорите! Неужели вы ни разу не влюблялись? — спросил Джимми, пристально глядя на нее. Он вовсе не пытался с ней заигрывать, как поначалу показалось Одетте. Теперь у нее не было на этот счет никаких сомнений.

— По-настоящему, да? Так, кажется, люди говорят? — произнесла она, чувствуя, что разговор и впрямь принимает несвойственную легкой светской болтовне глубину.

— А еще говорят: «Я буду любить тебя, пока смерть не разлучит нас». — Похоже, Джимми Сильвиан не относился к числу людей, с которыми можно было вести легкий бездумный треп.

— Пока смерть не разлучит нас, — повторила Одетта, думая о Калуме. Между прочим, она — что греха таить? — желала ему смерти. И не так уж редко. Конечно, куда проще было бы, чтобы он вообще никогда не рождался на свет и не мучил ее самим фактом своего существования. Но коль скоро он родился и жил, и отлично себя при этом чувствовал, для нее лучше всего было бы его схоронить. Одетта предпочла бы ходить к нему на могилку и, заливаясь слезами, класть цветы на его надгробие, нежели знать, что он живет, дышит, смеется и обнимается с другими женщинами, напрочь вычеркнув ее из своей жизни. Нет все-таки горшей муки, чем душевная боль отвергнутой женщины.

— Вот когда этот парень умрет, тогда и поговорим, — сказала она, мрачно посмотрев на Джимми.