Фиона Уолкер - Среди самцов

— В таком случае вам придется войти в дом и все это забрать, — сказал Джимми, поворачиваясь и направляясь к дому. Собаки послушно поплелись за ним.

Пройдя на кухню, Одетта осталась наедине с собаками, которые в полном соответствии со словами Джимми начали грызться. Впрочем, как только хозяин снова появился в дверном проеме, собаки сразу же утихомирились и разбежались по углам.

Джимми положил пакет с вещами на стол, внимательно посмотрел на Одетту и сказал:

— Не много же они отрезали, верно?

Одетта не имела представления, о чем это он.

Джимми расшифровал свое сообщение:

— Если не ошибаюсь, вы собирались подстричься?

— Вы же сами сказали, что мне и так хорошо, — произнесла она, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Джимми пожал плечами, налил чашку чая, пододвинул ей и сказал:

— В принципе, немного подровняться было бы не вредно.

Только заметив перед собой чашку с дымящимся чаем, Одетта поняла, как ей нужна небольшая передышка. Обхватив чашку обеими руками, она с наслаждением глотнула горячей жидкости, совершенно позабыв о том, что десятью минутами раньше категорически от чая отказалась.

— Не часто мне удается попить такого чайку, — призналась она.

— Вы живете у Сид Френсис? — спросил Джимми, присаживаясь на край стола.

— Да, на мельнице. Не только у нее живу, но и на нее работаю, — ответила Одетта. — Но Сид предпочитает травяной чай.

— Надеюсь, вы в состоянии купить себе пачку нормального чая? — засмеялся Джимми.

— У меня нет чайника, — соврала Одетта. Не могла же она признаться Джимми, что до недавнего времени у нее не было денег даже на чай.

— А в чем заключается ваша работа? Только не говорите мне, что вы мелете муку. — Джимми оперся локтем на ее серебристый бархатный жакет.

«Не дай бог, прольет на него чай», — подумала Одетта.

— Я вожу ее на машине. И выполняю еще тысячу разных ее поручений, — сказала она холодно. — В прошлом веке это называлось «компаньонка».

— Может, вы все-таки присядете? — предложил Джимми, пододвигая ей стул.

— Не стану я садиться, — сказала Одетта, допивая чай. — Как я уже говорила, я на работе.

Джимми прошелся по кухне из конца в конец, улыбнулся и произнес:

— Как сильно все-таки изменились ваша жизнь и карьера.

— Мне нынче выбирать не приходится, — сквозь зубы процедила Одетта. — После банкротства человек готов работать где угодно.

— Я слышал о вашем банкротстве, — сказал Джимми.

«Еще бы он не слышал, — подумала Одетта. — Наверняка Калум рассказал».

Решив сменить тему разговора, она отступила к стене, сложила на груди руки и осведомилась:

— Ну и когда же вы начнете разводить своих особых коровок?

Джимми едва заметно улыбнулся.

— Весной, я полагаю. Но не раньше, чем мы приведем в порядок парк Фермонсо-холла и обустроим как следует ферму. Так что работы у меня много.

— И чем же вы занимаетесь? — продолжала спрашивать Одетта, радуясь, что ей удалось перевести в разговоре стрелки на Джимми.

— Всем понемногу. Калум планирует открыть свой «Дворец чревоугодия» летом, но на самом деле, чтобы все организовать так, как задумано, понадобятся годы. И телевизионщики, которые ходят за нами по пятам, в этом смысле не слишком большая нам подмога. Глядишь, такое заснимут, что им не только снимать, но даже видеть не полагается… — Тут Джимми засмеялся своим громыхающим смехом.

Одетте, однако, было не до веселья. Зачем все-таки Калум предложил ей работу? Что ему нужно от нее в затеянном им безумном предприятии? Вот какие вопросы более всего сейчас ее волновали. А еще ей было интересно, какое касательство ко всему этому имеет Джимми.

— Почему вы согласились работать на Калума?

— Потому что он мой друг, — просто ответил Джимми. — И он хороший, только это не сразу понимаешь. Кстати, все, что он с вами сделал, он сделал ради вашего же блага. Знаете такое выражение — «трудная любовь»? Может, у вас с Калумом то же самое? Оттого-то и все ваши неурядицы?

— Мне пора идти, — сухо сказала Одетта, со стуком поставив на стол пустую чашку. Разговор начал принимать слишком уж откровенный характер. Одетта уже подзабыла, как ненавязчиво умел Джимми заглядывать в человеческие души, исследуя их потаенные глубины, ей же сейчас подобный рентген был ни к чему. — Я возьму это с собой, ладно? — Она взяла со стола пакет и повернулась, чтобы уходить.

Джимми не возражал: понимал, должно быть, что перешел в разговоре известные границы.

— Вы на свадьбе всех сразите этим нарядом, — только и сказал он.

Одетта кивнула и одарила его благодарным взглядом. Как-никак именно Джимми помог ей выбрать и купить эти вещи. Положив пятидесятифунтовую банкноту на стол, она сказала:

— С благодарностью возвращаю вам потраченные деньги.

Джимми вернул ей купюру:

— Купите себе чайник.

Одетта пододвинула по столу деньги к нему.

— На мельнице ничего, кроме освещения, не работает. Ни электрообогреватель, ни электропечка.

— Как же вы там живете? — удивился Джимми. — Может, у вас и горячей воды тоже нет? Тогда приходите принимать ванну ко мне. Когда только захотите…

«Странный он все-таки человек, — подумала Одетта, рассматривая красивое лицо Джимми. — Приглашает к себе принимать ванну незнакомую ему женщину…»

— Мне давно уже пора ехать. Сид с ума от злости сойдет, если меня через полчаса не будет на ферме.

— А вы приезжайте вечером. Я весь вечер сегодня дома. Ужином вас накормлю…

— Не могу, у меня свидание. Мы с Калумом едем сегодня в «Шато де Ноктюрн».

Джимми никак не отреагировал на это известие. Только продолжал, как и прежде, широко улыбаться. Одетта, не сказав больше ни слова, даже не попрощавшись, вылетела за дверь и поспешила к своей машине. Выруливая на шоссе, она не видела, как на чердаке распахнулось окно и в нем появилось бледное лицо Джимми. Рядом с ним, положив лапки на подоконник, за отъездом Одетты наблюдала Винни — длинноухий спаниель с удивительно большими и печальными карими глазами.

Калум приехал ровно в семь вечера. За все время, что Одетта его знала, он впервые проявил пунктуальность. Стоя в башенке, Одетта наблюдала за тем, как он выходил из машины и шел к дверям дома. На этот раз Калум был одет в черный костюм от Армани, начищенные черные туфли и белоснежную рубашку. Самое главное, волосы у него не были приглажены, как обычно, с помощью геля, а были аккуратно подстрижены на молодежный манер.

Послышался лай Базуки и громкий радостный визг щенков. Это означало, что Сид открыла двери и впустила гостя в дом.

«Интересно, — подумала Одетта, усаживаясь у зеркала, — сделает-ли Сид попытку навязать себя в качестве спутницы мне и Калуму? Как говорится, с нее станется». Эта старая ворона вообще может оставить Одетту под каким-нибудь надуманным предлогом на ферме и поехать в ресторан вдвоем с ее возлюбленным. Уж такая она особа — взбалмошная, эгоистичная и большая мастерица манипулировать людьми.

Одетта прикрыла глаза и ругнула себя за неприязнь к Сид. Зачем, в самом деле, она культивирует в себе ненависть к этой женщине? Ответ явился сразу же: ей, Одетте, просто необходимо кого-то сейчас ненавидеть. По идее, она должна ненавидеть Калума, но это выше ее сил — вот она и бесится.

Открыв глаза, она снова посмотрела на себя в зеркало. Ничего утешительного. Бледное лицо, унылый взгляд, неухоженные волосы. Победительницы так не выглядят. Одетта не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы выиграть предстоящий поединок воль с Калумом, и безмерно от этого страдала.

Открыв футляр с маникюрными принадлежностями, она достала ножницы и сделала попытку подрезать некоторые особенно неровные и непокорные прядки. Хотя ножницы были туповаты, кое-каких успехов ей достичь в этом деле все-таки удалось. Ее прическа стала значительно аккуратнее — по крайней мере, на первый взгляд. Постепенно уверенность в своих силах снова стала возвращаться к Одетте. Но продолжалось это недолго. Стоило ей только подняться с места, смахнуть полотенцем срезанные прядки и провести по волосам щеткой, как выяснилось, что отдельные пряди стали еще более непокорными и торчали в разные стороны, как солома из тряпичной головы огородного пугала.