И все же теперь, когда лихорадка его страсти ослабла – до некоторой степени, подумал Рейф с жалкой полуулыбкой – настало время столкнуться с холодной действительностью, к которой привели его поступки.
Он оттолкнулся от окна, веселый пейзаж за окном внезапно показался ему невыносимым. Молодой человек пересек комнату, подошел к грубо сработанному умывальнику и бросил полотенце рядом с кувшином и миской на нем.
Рейф думал, что все закончится, когда он завоюет ее, но он ошибался.
Все только началось.
Он закрыл глаза от волны ненависти к самому себе, которая поднялась внутри него. Рейф переступил через черту, которую, как на самом деле полагал, он не смог бы пересечь даже в самые свои плохие дни. Где-то глубоко внутри он цеплялся за надежду, что являлся, или, по крайней мере, однажды мог бы стать, благородным человеком.
Молодой человек уставился в маленькое зеркало, покрывшееся пятнами за много лет, не замечая ни ввалившихся глаз, ни побагровевших синяков, которые искажали черты его лица. Он не видел ничего, кроме человека, который предал своего единственного брата.
Рейф начал рассеянно одеваться, натягивая рубашку, от которой шел едва уловимый запах ее мыла, потом обнаружил свои сапоги брошенными в дальний угол. Он избегал смотреть на женщину – его женщину – на кровати, потому что боялся, что если она узнает о его настоящих чувствах, наполненных потерей и отчаянием, то она будет винить себя…
Его единственная надежда вернуть эту частицу чести – это признаться во всем своему брату, лицом к лицу. Рейф не хотел делать это. Он скорее украл бы Фебу и увез в ночь, спрятался далеко-далеко и проживал бы свои дни, так и не сознавшись в том, что сделал, единственному человеку, который когда-либо волновался о том, жив ли Рейф или умер.
Конечно, он надеялся, что Колдер пустит в ход кулаки, потому что он на самом деле должен и обязан заплатить за то, что сделал.
Второй из старейших грехов в истории мира. Брат против брата – самое отвратительное сражение, то, в котором не бывает победителей. Вероятно, что Колдер никогда не простит его.
– Нет, – вслух произнес он, – но мы все знали это, не так ли?
– С кем ты разговариваешь? – сонный голос Фебы донесся с кровати. Рейф обернулся.
Она наблюдала за тем, как он уродует свой шейный платок. Ее глаза были широко распахнутыми и глубокими, темные круги под ними выдавали, что она спала всего несколько часов, а румянец на щеках раскрывал секрет, почему она так мало спала.
Феба никогда не выглядела более прекрасной, чем в этот момент, сонная, взъерошенная и закутанная в простыни, ее нежные округлые конечности были раскинуты в стороны с невинной неуклюжей чувственностью, как у новорожденного жеребенка. Его сердце опасно застучало от такого зрелища.
Рейф улыбнулся ей в зеркале, пока пытался заставить свой платок каким-то образом повиноваться.
– Я оказался перед необходимостью узнать, как сделать это самому, – пояснил он Фебе, с дразнящей ноткой в голосе. – Не думаю, что Колдер продолжит выдавать мне содержание после того, как я встречусь с ним сегодня.
Беспокойство вспыхнуло на ее лице.
– Ты думаешь, что ему очень больно?
– От того, что он потерял тебя? – Это убило бы меня. Рейф опустил взгляд, чтобы скрыть вспышку вины в своих глазах. – Я не думаю, что это что-то большее, чем задетая гордость. – Он повернулся к ней, разводя руки в стороны. – Готово. Как у меня получилось?
Феба грустно улыбнулась.
– Думаю, что мне лучше исправить этот узел. – Она встала на колени, скромно придерживая простыню на месте. К счастью, ей понадобились обе руки, чтобы перевязать его галстук, так что Рейф смог обнажить ее и заставить задыхаться к тому времени, когда она закончила. Наконец девушка положила обе руки на его жилет и оттолкнула.
Холод от отсутствия ее тепла заставил его ощутить дурное предчувствие. Он схватил ее за руку и потянул обратно к себе.
– Давай никогда не будем покидать этой комнаты, – умоляюще произнес он. – К черту весь остальной мир. Мы будем заказывать подносы с едой к двери, и никогда не станем подниматься с постели!
Феба наклонила голову, чтобы сочувственно посмотреть на него.
– Мы не можем спрятаться от того, что сделали. Я поехала бы с тобой, но думаю, что это может только ухудшить дело. – Она поцеловала его в последний раз и мягко высвободила свою руку. – Если ты собираешься уезжать, то тебе лучше сделать это до того, как этот шейный платок снова окажется висящим на канделябре.
Она снова подшучивала над тем, что он намеревался оставить ее. Рейф почти вышел за дверь, когда Феба остановила его в последний раз.
– Рейф…
Он обернулся. Она снова прикрылась, но ее взгляд был беззащитным и уязвимым.
– Ты сразу же вернешься?
Он прошагал обратно к постели, где она сидела на коленях с совершенно прямой спиной, странным образом величавая в таком взъерошенном состоянии, после того, как ею овладели несколько раз. Рейф обеими ладонями обхватил ее лицо и поцеловал долгим и жестким поцелуем. Феба прижалась к нему так, как она всегда это делала, так дьявольски искренне.
Я люблю тебя. Я собираюсь жениться на тебе и всегда жить с тобой в блаженном изгнании.
Нет. Когда он вернется, с честью, очищенной настолько, насколько это возможно, он привезет свое кольцо и преподнесет его Фебе должным образом, как она этого заслуживает.
Рейф заставил себя отстраниться.
– Если я собираюсь уехать, то должен ехать сейчас.
Она сумела выдавить что-то, похожее на улыбку.
– Конечно. Бедный Колдер. Я выживу до тех пор, пока ты не вернешься сегодня днем.
Феба оставалась на месте, пока наблюдала за тем, как Рейф покидает комнату. Затем она попыталась вернуть его тепло, снова забравшись в постель. Комната выглядела довольно потрепанной при дневном свете – напоминая ей о том, что она провела ночь в гостинице.
Он оставил тебя.
Феба чуть улыбнулась, когда посмеялась над собой за эти слова. Что за смехотворная мысль.
Теперь уже полностью проснувшись, она выскользнула из постели. Девушка завернулась в покрывало, чтобы не замерзнуть. Утро было серым и туманным, но скоро потеплеет.
Рейф уезжает.
Феба прижалась носом к дрожащему стеклу. Был ли это Рейф? Это мог быть любой человек – любой мужчина, который высок ростом, у которого темные волосы, который одет в добротный синий сюртук и который путешествует верхом на арендованной черной лошади с четырьмя белыми чулками на ногах…
Он оставил тебя так же, как это сделал Терренс.
Она выпрямилась и отвернулась от окна и от вида на дорогу, которая была пустой уже в течение нескольких минут. Рейф вернется. Такой человек, как Рейф, никогда не бросит леди в гостинице!
Но ты не леди. Леди никогда не станет спать с братом своего жениха.
Колдер больше не был ее женихом. Она разорвала помолвку до того, как позволила Рейфу…
Позволила? Это больше походило на то, что ты овладела парнем против его воли! Ты уверена, что ты леди?
Внутри своего сознания Феба отхлестала хлыстом свой внутренний голос, унизила его и выгнала из города. Рейф вернется. Он любит ее. Он боролся за нее. Он принадлежит ей, а она – ему.
Девушка ждала, но внутри воцарилось блаженное молчание.
Позволив покрывалу соскользнуть с ее плеч, она направилась туда, где кто-то любезно сложил ее не слишком грязную одежду в аккуратно свернутую кучку – Рейф! – и оделась. Феба как могла, уложила свои волосы, заколола их спереди несколькими шпильками, которые нашла на ковре, а сзади позволила им свободно спадать почти до талии. Ее платье было помятым и грязным, рукав все еще порван, но Феба просто царственно уселась на единственный стул, чтобы ждать, когда вернется Рейф.
Потому что он должен вернуться. В этом она не сомневалась.
Когда Колдер шагал по своей второй любимой фабрике фарфора, только что заложив первый кирпич в новой печи, которую приказал построить взамен, он остановился, увидев знакомо выглядящего молодого человека в ливрее Брукхейвенов.
– Милорд!
– Добрый день… э-э…
– Стивенс, милорд.