– Заработок бомбилы? – скривилась Эля. – Ну-ну.
– Для вас это, понятно, не деньги, но меня они устраивают. Со временем найду еще какой-нибудь приработок.
– Черт возьми! – крикнула Мухина. – Что это за глупости?! Почему бы вам не работать на меня?
– Эти, как вы выражаетесь, глупости – целиком моя проблема. Вас это никак не может беспокоить. Повторяю, свою часть обязательств я выполню.
– Ну уж нет, – прошипела женщина. – Или вы сейчас объясняете причину, или можете считать себя свободным от всяческих обязательств. Имейте в виду: мне гораздо удобнее платить вам, чем выслушивать без конца всякие глупости.
Владимир колебался. Эльвира поймала его взгляд, брошенный в сторону двери, и поняла: он и впрямь подумывает уйти без объяснений. Но он сказал:
– Допустим, я не считаю, что моя работа на вас заслуживает вознаграждения. Я с удовольствием познакомился с вашими родителями, они действительно очень милые люди. Вы сказали, что не знаете, когда я понадоблюсь вам в следующий раз. За что мне брать с вас деньги?
– О господи! – в бешенстве воскликнула Эльвира. – Ну почему в этой стране никто не желает работать, хотя бы за очень приличные деньги?! Почему каждый, стоит запахнуть деньгами, начнет немедленно хитрить в надежде выгадать еще больше? Да неужели вам самому не стыдно, ваши дальнейшие действия у вас на лбу печатными буквами написаны! Сегодня вы отказываетесь от денег якобы в припадке благородства, завтра намекнете, что испытываете ко мне известные чувства. Еще бы, несчастная богатенькая тетенька немедленно растает, выскочит за вас замуж и перепишет на вас все свое состояние. Ну что стоите столбом? Давайте хлопайте дверями, изображайте поруганную добродетель.
Владимир и впрямь стоял неподвижно напротив Эльвиры, слушал ее и совсем не выглядел оскорбленным. Дослушав, спокойно произнес:
– Хотите, Эльвира Ивановна, я дам вам расписку, что даже не собираюсь за вами ухаживать?
– Хороший ход, – вздохнула женщина, с видом полной безнадежности опускаясь на стул.
– Нет, правда, чтобы вы не беспокоились. Да мне бы, честно говоря, и в голову не пришло за вами ухаживать.
– Пытаетесь ответно меня оскорбить?
– Да нет, вы опять не так поняли. Я бы с удовольствием за вами поухаживал, встреть я вас в метро или на улице. Но сейчас мы с вами словно на разных планетах.
– Я знаю, что вы сейчас скажете, – впиваясь в него злобным взглядом, промурлыкала Эля. – Что вы слишком себя уважаете, чтобы жениться на деньгах. Так, верно?
– А вам это уже говорили?
– Говорили, – усмехнулась женщина. – Только богатой на тот момент была не я.
– Тогда я понимаю, что с вами произошло.
Эльвира задумалась на миг, потом кивнула:
– Хорошо, что вы это понимаете. А теперь давайте вернемся к вопросу о том, продолжаете ли вы на меня работать.
– Я и не отказывался, – удивился Владимир.
– Нет, вы не понимаете. Вы либо продолжаете работать на меня за деньги, либо уходите сейчас со своим благородством навсегда.
Молчание. Эльвира мысленно досчитала до десяти, потом спросила:
– Ну, что вы надумали?
– Эльвира Ивановна, а что насчет ребенка? – вопросом на вопрос ответил Владимир. – Нашли вы его? То есть выбрали?
– Да, завтра еду смотреть. Так что насчет…
– Могу я поехать с вами?
– Зачем? – поразилась женщина. – Это что, очередная хитрость?
– Зачем же хитрость? – широко улыбнулся Владимир. – Я прекрасно понимаю, что от меня в этом вопросе ничего не зависит. Но мне ведь все равно придется с ним встречаться. А я привык заранее разведывать ситуацию.
– Возьмете деньги? – устало проговорила Эльвира. – Тогда возьму вас с собой.
– Слушай, а ведь это здорово?! – после некоторой заминки с вопросительной интонацией воскликнула Маруся.
– Что ты видишь в этом здорового? – угрюмо поинтересовалась Эля.
– Ну то, что он так интересуется ребенком. Вот увидишь, он сразу полюбит малыша. Его невозможно не полюбить.
– Знаешь, Маруська, иногда мне кажется, что я – единственная нормальная среди поголовно сумасшедших. Все как будто забывают об истинном положении дел. Но зачем ему любить этого ребенка?
Подруги говорили по телефону. Маруся тяжело задышала в трубку и вдруг выпалила:
– Нет, Эля, мы-то все как раз нормальные. И я, и Володя, – мы-то понимаем, что нельзя, ну нельзя играть в такие игры. Даже ради самых рассвятых целей. Все равно все должно быть по-человечески. Но мы стараемся тебе помочь, вот и подстраиваемся под твою игру.
– То есть сумасшедшая – это как раз я, – уточнила Мухина. – Что ж, спасибо, подруга.
– Ой, Элечка, извини… – растерялась Маруся.
– Нет, все в порядке. Только, подружка, запомни мои слова: твой Володя – еще тот игрок. Мне даже интересно, что он задумал. Именно поэтому я вчера не выгнала его, а разрешила поехать со мной в детский дом. Интересно будет обломать его игрища! – И швырнула трубку на рычаг.
В детский дом приехали после обеда. К ним вышла сама заведующая, стройная дама с простецким лицом. Она во все глаза уставилась на Элю. Потом заинтересовалась ее спутником, спросила подобострастно:
– Это ваш муж?
– Жених, – холодно ответила Эльвира. Сама она с Володей едва поздоровалась и за всю дорогу не сказала ни слова. – Могу я увидеть ребенка?
– Конечно, конечно, – мелко затрясла головой заведующая. – Прошу вас в мой кабинет, мальчика сейчас приведут.
Прошли в кабинет. Эльвира чувствовала себя просто отвратительно. Сжималось и проваливалось куда-то сердце, от непривычных запахов этого дома детской скорби разболелась голова. Будь рядом Маруся – ей было бы куда легче. Пришлось бы утешать Марусю и забыть о себе. Но рядом был только чужой докучливый человек.
Дверь распахнулась. Вошла женщина – не заведующая, другая. В белом халате, возможно, нянечка или медсестра. Впереди себя она подталкивала худенького темноволосого мальчика. Выглядел тот лет на шесть, не больше. Малыш упирался и постоянно задирал головку, затравленно вглядываясь в лицо женщины.
– Вот наш Димулечка, – с фальшивым энтузиазмом объявила та. – Дима, я хочу, чтобы ты немного поговорил с этими дядей и тетей. А я пока уложу твоих друзей в кроватки. Хорошо?
Но мальчик явно не спешил соглашаться. Он вцепился воспитательнице в руку и прошептал:
– А где та тетя, что раньше приходила? Я думал, это она пришла.
«Черт, так и знала, надо было брать с собой Марусю», – обреченно подумала Эля.
– Та тетя была подруга этой тети, – пространно пояснила женщина. – Все, Дима, я пошла. – И белкой скользнула в дверную щель.
Маленький мальчик остался один. Он сжал кулачки и напряженно посмотрел на посетителей.
– Привет, – сказал Владимир.
– Здравствуйте, – прошептал мальчик. – А вы кто?
– Это – тетя Эльвира, – представил Владимир упорно молчавшую Мухину. – А меня зови дядей Володей. А ты Дима, верно? Так вот, Дмитрий, у меня к тебе вопрос: хотел бы ты жить в семье, уйти из детского дома?
– Нет! – четко и громко, словно стоял на сцене, выговорил мальчик.
Эльвира подавила вздох и стала смотреть в окно. Она с самого начала знала, что с ребенком Маруся совершила ошибку. Надо было поскорее уходить отсюда. Но Владимир спокойно спросил:
– А почему?
– Я хочу жить только со своими родителями, – покраснев до слез, начал объяснять малыш. – Другие родители – плохие. Они берут детей, а потом возвращают их обратно.
– С тобой такое бывало? – тихо спросил его мужчина.
– Нет, – замотал головой мальчуган. – Но я знаю. Меня однажды смотрели тетя и дядя, приходили-приходили, а потом перестали приходить. Сказали, что я не их ребенок.
Володя шагнул вперед, опустился перед мальчиком на корточки и сказал:
– Ты из-за тех людей не хочешь больше жить в семье?
– Я хочу, – поправил его мальчик. – Но только у своих родителей. Чтобы они мне точно сказали, что я – ихний. А то посмотрят-посмотрят, а потом откажутся. Потому что чужой.
– А ты не допускаешь, что те люди просто ошиблись? Знаешь, Дима, потерять ребенка – огромная трагедия. Родители начинают искать своего малыша, ищут много лет. Иногда они ошибаются. Те люди думали, что ты их ребенок. А потом узнали, что ошиблись, и стали дальше искать своего малыша. У них не хватило сил объяснить тебе свою ошибку. Прости их за это.
Мальчик с минуту озадаченно молчал, смотрел на Владимира во все глаза. Похоже, раньше никто не говорил ему такие вещи. Слезы высохли, но теперь он дрожал всем своим тщедушным тельцем. Несколько раз он открывал рот, собираясь что-то спросить, пока, наконец, не вылетели на свободу слова: