— Дура. Дура, — покачал головой, — Посмотри, что ты с собой сделала. Ты хоть видела себя со стороны?

Я отшатнулась, оттолкнула его и пошла в прихожую, к зеркалу. Щёлкнула выключателем — белый свет залил крошечное помещение. Посмотрела на своё отражение и ахнула.

По всему телу следы — чужие руки. Свежие, старые — синяки, отпечатки пальцев, ладоней. Грудь блестит, будто липкая, грязная. На шее засосы разной давности — жёлтые, красные.

Лицо — маска. Без косметики под глазами пролегли тёмные мешки, губы красные припухшие. Прикрыла рот рукой в ужасе — это не я. Никогда такой не была.

Руслан появился в отражении, встал за спиной. Глаза блестели налитые кровью и слезами.

— Что ты наделала? Как к тебе прикоснуться такой? Самой не противно?

Сказал, как ударил. Пошатнулась, наклонилась, уронив ладони на комод. Опустила голову — спутанные волосы закрыли лицо. Вздохнул за спиной, а потом открыл дверь и вышел. Хлопать не стал, просто тихо прикрыл за собой.

Я подняла глаза на чужую женщину, отражающуюся в зеркале. Вяло улыбнулась — зубы стали жёлтыми. Выпрямилась, но плечи сразу поникли. Приложила руку ко рту, дыхнула — запах такой же, как у того мужика в переулке — гнилостный, мерзкий, отвратительный. К горлу подкатила тошнота — сама себе противна, снова был прав. Еле добежала до унитаза — выворачивало наизнанку пол ночи. Забралась под душ, села на кафельный пол и тёрла себя жёсткой мочалкой, пока кожа не покраснела. Намыливалась и смывала снова, волосы промывала до скрипа. Зубы почистила три раза, постоянно проверяя — воняет или нет.

Воняло. Гнило. Я сгнила изнутри.

18

Не потерять бы в серебре её, одну

За–ве–тную…

Би–2 «Серебро»

Синяки долго не заживали. По пять раз на дню мазала их рассасывающим гелем, а они, как назло, только медленно желтели и зеленели.

Чтобы не видеть, сходила в солярий — немного подзагорела. Отметины остались, но стали не такими заметными.

Приехала мама. Встретила её на автовокзале, улыбнулась, обняла. Вечером долго разговаривали, рассказывала ей всё, лёжа у неё на коленях, как маленькая девочка. Она гладила по волосам и вздыхала.

Знаю мама, знаю. Глупая у тебя выросла дочь.

Мы гуляли по Кадриоргу, фотографируясь в пожелтевшей осенней листве. Купили две шерстяных шляпы с широкими полями — обе чёрные. Улыбались осеннему солнцу.

Я повела её в кафе, когда начался дождь. Было воскресенье — народу не протолкнуться, все укрывались от неожиданного ливня, согреваясь чашкой кофе. Устроились у окна — по стеклу водопадом лилась вода; разговаривали обо всём и ни о чём на свете, потягивая тёплое какао и смакуя шоколадное пирожное с миндалём.

Взгляд лениво прогулялся по помещению, застыл у дальнего столика в углу. Узнала знакомую спину, короткие волоски на затылке. Задержала дыхание, по сердцу резануло — был не один. С девушкой.

Молодая, хорошенькая. Брюнетка — жгучая и яркая. Лицо невинное, улыбчивое, открытое. Он что–то сказал, залилась румянцем — как он любит, я знаю. Поэтому обратил на неё внимание.

Проглотила кусок, вставший в горле. Сморгнула непрошенные слёзы — обидно. Обидно. Больно.

Забыл. Всё–таки забыл. Отпустил.

Проблема в том, что я так и не отпустила.

Она принялась изучать меню, чуть нахмурившись. Повернул голову — показался точёный профиль. Я прикрылась полями шляпы — не нужно, чтобы заметил. Захотелось раствориться в воздухе, стать невидимкой, но именно сейчас природная незаметность так некстати куда–то исчезла.

Девушка что–то сказала, кивнул. Поднялся из–за стола и пошёл к кассе. Я вжалась в сиденье, словно из–под земли донёсся голос матери:

— Божена? Всё в порядке.

— Он здесь, — шепнула, едва дыша.

— Кто? Где? — начала крутить головой, а мне захотелось завыть от досады.

Мама всегда была шумной, громкой. Вот и сейчас слишком высоко произнесла, на нас обернулись. И обернулся он.

Увидел меня, застыл как вкопанный. Нахмурился, посмотрел пристально.

И отвернулся.

Какао перестал быть вкусным. Шоколадное пирожное стало слишком сладким и приторным. Я прикрыла глаза, чтобы собраться с мыслями и улыбнулась маме:

— Никто, мам. Никто. Нет его больше.

Он ушёл первым — так и не сделав заказ. Подошёл к своему столику, что–то сказал спутнице, она поднялась. Приобнял её за талию, и вышел в деревянные двери вместе с остатками моего разбитого сердца.

19

Не по себе

От этой тихой и чужой зимы,

С которой я на ТЫ,

Нам не стерпеть друг друга.

Би–2 «Серебро»

Снова пришла зима — на этот раз слякотная и пасмурная. Пришлось купить резиновые сапоги с меховой отделкой — привычные кожаные промокали в чвакающей серой жиже. Работала усердно, параллельно собирала браслеты и продавала их в интернете. На рождественской ярмарке арендовала домик на Ратуше — туристы хорошо покупали изделия ручной работы.

В праздничный вечер они прогуливались по площади, попивая глинтвейн, купленный в соседней лавочке. Я сразу узнала — и её, и его.

— Рус, посмотри, — девушка в скошенной набок вязаной красной шапке подошла к моему домику и улыбнулась моей работе, — Какая красота. Можно потрогать? — посмотрела на меня чистыми серыми глазами, робко улыбнулась.

— Можно, — ответила я с искренней улыбкой.

Хорошенькая. Милая. Живая. Не чета мне — я давно уже умерла.

Она сняла бежевую кожаную перчатку и прикоснулась тонкими пальцами к бусинам. Подошёл её спутник — мой бывший сталкер, посмотрел на меня, вымучено улыбнулся.

— А дорого? — спросила девушка.

— Вы же местные? — бросила на неё мимолётный взгляд, и снова посмотрела на Руслана — сил оторвать глаза не было, — Могу вам скидку сделать. Здесь цены для туристов, — заговорщицки шепнула и подмигнула ей, стараясь быть приветливой.

Она рассмеялась. Звонко, заливисто. Улыбнулась широко:

— Не знаю, что выбрать? Как ты думаешь? — спросила его, прильнув к плечу.

— Пусть девушка посоветует, — неуверенно ответил он.

Я встрепенулась, посмотрела на прилавок. Провела рукой по бусинам:

— Здесь полудрагоценные камни. Агат, лунный, кошачий глаз, опал. Кто вы по знаку зодиака?

— Козерог, — воодушевившись, ответила она.

— Тогда вам подойдёт оникс, — вытащила два браслета с тонкими бежево–рыжеватыми полосками на бусинах, — Ваш камень. Говорят, что он «лечит» — снимает боль, помогает ранам заживать быстрее. На востоке его не очень любят, но в эзотерике считается, что он концентрирует в себе энергию и придаёт жизненных сил, обостряет ум, — я перебрала украшения в холодной руке и протянула девушке, — Они с разными подвесками.

Она взяла изделия в руку, прикоснулась к камням. Посмотрела на подвески — широкие кольца с тибетским узором. На одном висели сложенные ладони — Анджали–хаста — символ почитания. На другой — медальон Инь–Янь — чёрное и белое, добро и зло.

— А сколько будут стоить оба? — спросила осторожно, и посмотрела на меня.

— Пятнадцать, — ответила, не задумываясь — чистую себестоимость.

Она натянула браслеты на тонкое запястье, подвески прозвенели друг о друга в морозном воздухе. Руслан вытащил кошелёк из кармана и протянул мне две купюры. Взяла их трясущейся рукой, от холода, и положила в барсетку, висящую на плече.

— Спасибо вам, — пропел звонкий голосок, — Такая красота.

Она прижалась к его руке, довольно улыбнувшись. Я не отрывала взгляда от её смуглой кожи — камни подходили. Руслан сдержанно кивнул и начал разворачиваться, чтобы уйти.

— Стойте, — сказала, не думая, — Подождите.

Присела, зарылась в коробки, стоящие под прилавком. Открыла одну из них, с редкими камнями, выбрала самый красивый — с тонким переплетением ветвей. Поднялась и протянула Руслану:

— Это вам. Возьмите. Просто так.

Он снял перчатку и аккуратно взял у меня камень причудливой формы. Посмотрел на него, затем взглянул мне в глаза.

— Что это?