Диана Килина - #Сталкер

Глупый. Пусть смотрят, пусть хотят. Никто, кроме него не нужен. Я даже не замечаю их взглядов.

Нахмурился и кивнул. Поцеловал в лоб, потянулся к столику с завтраком. Села, обняла со спины и положила подбородок на плечо.

— Руслан, я тебя люблю больше жизни. Кроме тебя мне никто не нужен. И я всегда тебя слушаюсь, но, прости, из Анталии я без бронзового загара не вернусь, — надул губы, засопел недовольно и нахмурился, — И только попробуй запереть.

— Отомстишь?

— Да. Отомщу. И мстя моя будет страшна.

— Ладно. Но без меня и шагу не делай, — рассмеялся, протянул мне кофе, который был непривычно крепким.

— Хорошо. И купаться будем днём.

— Не наглей, Божена. А то ведь и вправду запру.

Отпуск провели волшебно. Возвращались домой загорелые — Руслан вообще в мулата превратился, словно шоколадка. Счастливые. Я набрала пять килограммов — закармливал восточными сладостями со шведского стола и не принимал возражений. Одну не отпускал ни на шаг, всегда следовал по пятам — даже в туалет. Не подумайте ничего плохого — возле уборной просто ждал, подпирая стену мощным плечом.

В Таллинне снова завёл разговор о переезде в его дом. На носу июнь — я предложила попробовать оставаться там на выходные — в пригороде конечно хорошо летом, лучше; но работа–то далековато. Не давил, понимал, что мне трудно всё вот так бросить и перевезти коробки в новое жилище — мне за жизнь хватило. Были и общаги, и съёмные квартиры со Славой, потом долго жили в холодном, отапливаемом только дровами, деревянном домике — пока строился наш большой и собственный; была и квартира с обшарпанными стенами и ржавчиной на кафеле в ванной — после развода. Ждал, когда решусь; давал время подумать.

Я тоже ждала — его, каждый день, когда забежит на обед. Когда вернётся вечером с работы. Приедет, чтобы забрать на выходные на «дачу» — двухэтажный особняк с баней, бассейном и гаражом на две машины.

Удивлялась, для кого построил такой огромный дом — живёт–то один. Уже почти сорок — ни жены, ни детей, родители рано умерли. Отшучивался, что ждал меня, но в глазах гуляла грусть — хотел бы, да не получилось.

Рутина не утомляла, не становилась пресной, напротив. Было хорошо и спокойно. Знала, что к двум зайдёт в строительном комбинезоне, поест жадно, поцелует в макушку и убежит обратно. Вечером приходил грязный, быстро принимал душ и ужинали на балконе. Ночью лежали разомлевшие, потные, довольные на мокрых простынях.

— Рус? — шепнула в приоткрытую балконную дверь, откуда доносился запах дыма, — Ты чего опять здесь? И раздетый совсем, ночь на дворе — холодно, — прошептала с укором, — Заболеешь.

Ведь разрешила курить в квартире, правда на кухне — там чаще всего окно открыто. А всё равно, как мальчишка, прятался.

— Я сейчас, Енечка, сейчас, — быстро затянулся, отвернулся, выдохнул дым тонкой струйкой.

Подошла к нему, обняла сбоку руками, спрятала лицо на груди. С ним было хорошо и уютно, счастливо. Ну и что, что курит — зато свой, родной. От других запах табака не переносила, а Руслану он шёл что ли, подходил, как вторая кожа.

Он подносил сигарету к губам, долго затягивался и выдыхал в сторону, чтобы мои волосы не впитали запах дыма. Обнял одной рукой, погладил по плечу, прижал к себе. Почувствовала — улыбнулся, когда сказал:

— Здравствуйте, Марфа Васильевна.

— Здравствуй, Русланчик, здравствуй. А я вот уснуть не могу, — вздохнула соседка, — Вы такие красивые, счастливые, глаз не оторвать.

Я повернула голову, посмотрела на старушку с седыми завитками — искренне ведь говорит.

— Здравствуйте, — пролепетала одними губами.

— И тебе, Боженька, и тебе, — бабуля вздохнула, отвернулась, посмотрела куда–то вдаль, — Счастливые, — продолжала приговаривать она, — Деток вам надо, да побольше, чтобы продолжение ваше было.

Почувствовала, что Руслан напрягся. Докурил быстро, в две затяжки, выстрелил сигаретой далеко и обнял меня двумя руками. Поцеловал в макушку, грустно улыбнулся.

Знал, что не могу детей иметь. В своё время по молодости голодала — тогда на дискотеке ляпнули, что для таких как я проёмы надо расширять. Похудела — быстро, резко, стала, как тростинка. Вот только на здоровье это хорошо не сказалось — какой–то гормональный сбой. Сижу на таблетках уже четырнадцать лет, без них месячных нет по полгода, а то и больше. Славе не говорила, отмахивалась — думала он несерьезно о ребёнке, блажь очередная. А Руслан спросил однажды, как–то сразу рассказалось. Честно и открыто, ничего не утаивая.

Я бы и хотела. Хотела бы подарить ему наследника, родить сына, затем и дочь. Но, увы.

Он смирился. Отшутился — сказал, что всё равно старый, а детей молодым заводить надо — когда и здоровье есть, и силы.

Так и жили — вдвоём. Научила его лепить бусины. Он научил пользоваться дрелью — собрали вместе консоль в гостиную. На стену притащил телевизор с 3D–эффектом и парой забавных очков — любил смотреть ужастики и боевики «пореалистичней». Я протестовала — дорого, а он отмахнулся — не покупал ведь, а из дома привёз — там всё равно ещё три штуки таких же есть — в каждой спальне.

Продолжал щекотать в пятку по утрам и будить запахом кофе. Водил в рестораны, в кино, на концерты, а сам не мог удержаться от касаний. Сжимал талию, обнимал за плечи. Я вторила ему — гладила по бедру, зарывалась лицом в шею. Постепенно выходить куда–то перестали, всегда заканчивалось одинаково — увозил в первый тёмный переулок и брал прямо на сиденье, ненасытно, порывисто, разрывая бельё и портя одежду.

Любил жадно, со всей страстью — оставляя синяки, но я не жалуюсь. Я полюбила видеть на своём теле его отметины, следы его рук — больная на всю голову, но полюбила. Если перебарщивал, то долго не прикасался или ласкал только языком — пока у меня не заживало.

Скажете — придурки? Скажете — психопаты? Отвечу — ДА!

Завидуйте молча.

Забылась обида, забылось предательство. Забылись слова, брошенные тогда — в гневе.

Как оказалось — зря.

Я простила, простила по–настоящему. Но там, свыше, решили за нас и не простили.

К осени так и не решилась собирать вещи. В итоге, Руслан переехал ко мне — плюнув на всё. Его дом пустовал — одинокий, забытый, брошенный. Продавать пока не решался, сдавать тоже, сказал: «Пусть стоит».

В то время снова работал неподалёку — строили новостройки возле парка. Как обычно, приходил домой обедать, или я относила еду прямо к нему. Он начал злиться — ребята спрашивали: «Кто такая?». Я решила эту проблему быстро — один раз пришла, столкнулась с кем–то из бригады — представилась: «Жена прораба». Все вопросы отпали, только Рус иногда усмехался, что завидуют — им никто не таскает коробками свежеприготовленный обед.

Парней стало жалко — работа–то тяжёлая, питаться нужно сытно и хорошо, уж я–то знаю — всю жизнь на стройке провела. Начала варить супы и наливать их в трёхлитровую банку. Пёрла тяжёлую сумку, или передавала Руслану дома с наказом дать бригаде поесть спокойно, а он, вечером, благодарил от всех. Не в том смысле, что вы подумали, просто словами.

Счастье было осязаемым, клянусь. Подними руку и дотронься, прикоснись, погладь пальцами — твоё, настоящее. Поиграй с ним в ладони, пощекочи, чувствуешь — не отпускай. А потом всё рухнуло.

Позвонил перед обедом, я шла с сумками к нему. Сказал, что встретит, негоже тяжести таскать — хрупкая. Шла, улыбаясь редкому осеннему солнцу — погода была шикарная. Листва на деревьях огненная — красная, оранжевая, золотая. Трава под ногами ещё отдавала зелёной — не пожухла пока. Дороги сухие, в запахе витает свежесть и прохлада.