У меня были с собой деньги, значительная сумма: я намеревалась купить что-нибудь из одежды на рынке. Мне жалко стало цыганку, как бы там ни было, ей надо одеться теплее; и я одолжила ей три тысячи рублей, мысленно простившись с ними, нисколько не сомневаясь, что мне их не вернут.

После чего мы пообедали вместе в кафе, само собой, за мой счёт. Мирела, похоже, была мастерицей заговаривать зубы и влезать в душу. Я растаяла перед ней, словно масло на печке, выболтала кое-какие секреты - из тех, что скрывала от университетских подруг, ведь думала, мы никогда больше не встретимся.

Взятые в займы деньги она обещала привезти ко мне в общежитие через неделю. Разумеется, в указанный срок не привезла, чему я и не удивилась.

Мирелу нежданно-негаданно увидела через два месяца, когда об одолженных ей деньгах уже и забыла. Как-то в мае, вернувшись с занятий, решила сварить суп, пока девчонки из моей комнаты смотрят фильм в кинотеатре. Но оказалось, у нас закончилась соль. Не идти же специально за нею в магазин, да и вода на плите уже закипала. И отправилась за солью к однокурсницам в соседнюю комнату.

Не успела переступить порог, как оказалась объята со всех сторон оглушительным хохотом. Гостей у соседей была полная комната. Невольно застыла в недоумении – с чего это всех смех разобрал!

В группе ребят, столпившихся у стола, не сразу заметила Мирелу. Лишь несколько мгновений спустя, когда смех чуть утих, увидела её, красивую, в ярком цыганском наряде, уже без живота, важно сидевшую, как турецкий султан, за разложенными перед ней картами. Незаметно от всех она приветственно подмигнула мне и, прижав тонкий пальчик ко рту, дала знак, чтобы притворилась, что не знакома с ней. Я легонько пожала плечами, соглашаясь.

Позже узнала от Мирелы, что до моего прихода из университета она гадала ребятам. А занялась этим, не застав меня в моей комнате, чтобы скоротать время в ожидании и не маячить в холле. И как только её пропустила в общежитие наша ужасно бдительная вахтёрша тётя Лида, просто уму непостижимо!

Перед тем как войти мне к соседям, цыганка наворожила Валере Васильеву женитьбу на голубоглазой, светловолосой дочери генерала.

- Где ж мне её найти! - дурачась, засокрушался Валера. - В нашей губернии генеральских дочек днём с огнём не сыщешь.

- Тебе повезло, красавчик, одна из генеральш совсем рядом, и сотни метров между вами нет, - загадочно провещала цыганка, - карты говорят, твоя суженая вот-вот постучит в эту дверь.

И тут появляюсь я, как Христос перед народом! Действительно, смех, да и только!

- Это ж Лебедева Таська! – отсмеясь, воскликнул Валера. - Какая ж она генеральская дочь! Самый настоящий пролетариат! Подрабатывает по ночам в кафе!

И тут Мирела разговорилась, да так, что без зазрения совести выболтала однокурсникам мои секреты.

- Это ты, золотой мой, пролетариат – из семьи рабочих, хоть и не подрабатываешь по ночам, а Таисья - подлинная генеральская дочь, - напевно растягивая слова, заговорила цыганка. - Карты так говорят, хочешь - верь, хочешь - нет, а от судьбы не уйдёшь! Смотри, у неё глаза будто небо или поле незабудок, а улыбка словно солнце, лишь слепой этого не видит!

- Ага, скажи ещё блондинка! - хмыкнул Валера, с усмешкой оглядывая мои «тёмно-шатенистые» волосы, и лукаво переглянулся с фамильным тёзкой.

Два друга, само собой разумеется, были вместе, недаром их прозвали братьями Васильевыми, как легендарных кинорежиссёров, снявших «Чапаева», что им очень даже нравилось.

Андрей какое-то время пытался ухаживать за мной, но я сумела избежать с ним отношений. Не потому, что был он не в моём вкусе, даже наоборот, кудрявый, сероглазый, именно таким грезился мне в подростковом возрасте мой принц на корабле под алыми парусами.

Просто в то время мне было не до романов с парнями. Да и повёл Андрей себя как-то странно: ни с того ни с сего стал рассказывать о девочке Олесе из своего детства, которую любил и которая погибла по его вине. Что-то во мне напоминало ему её. Мне это не понравилось, поскольку хватало тогда своих горестей.

Я переживала потрясение от неожиданного открытия: копаясь в бумагах отца, обнаружила старую копию свидетельства о браке. В нём значилось, что мои родители расписались два года спустя после моего рождения. К грехам беглянки матери, изменившей отцу с его лучшим другом и отказавшейся от дочери, добавились в моих глазах добрачная связь и рождение незаконнорожденного ребёнка, то есть меня. И я была просто в шоке.

Мы крепко поссорились тогда с отцом. Я обиделась: он скрыл от меня такой важный факт, но больше всего меня задело, что отец целых два года не признавал меня как дочь. На все мои справедливые укоры он неожиданно вспылил:

- Я избаловал тебя, ты выросла такой же капризной и своевольной, какой была твоя мать! - В грозном голосе отца звучало презрение. - Ты не слышишь других людей, думаешь только о себе! Думаешь, всё в мире вертится вокруг тебя! То тебе моя жена была не по нраву, ты её долго изводила придирками, хотя Оксана готова и сейчас ковриком стелиться у твоих ног: «Тасенька желает этого, Тасенька хочет того!» То лезешь без конца не в свои тайны и требуешь за них покаяния! Даже младший брат тебя раздражает, потому что не хочется делиться с ним нашим вниманием!

Это было сказано несправедливо. Я не была такой эгоистичной, как заявил отец. Да, какое-то время не принимала его новую жену, потому что ревновала, но потом мы подружились и даже полюбили друг друга, а уж братика Данилку всем сердцем обожаю с первых дней его рождения.

Подсознательно понимала, что всё плохое обо мне отцом было сказано в гневе и от нежелания отвечать на мои вопросы, тем не менее глубоко оскорбилась и не приняла его извинения, когда он, остыв, пытался помириться. Решительно собрала вещи и уехала из Москвы на Урал, в город, где до переезда в столицу какое-то время жили мы с отцом. Здесь я окончила восьмой и девятый классы.

Мне удалось перевестись из МГУ в местный вуз на журфак, устроиться в общежитие. Стала я жить на стипендию и на то, что подрабатывала в ночном баре, небольшие суммы присылали мне иногда к праздникам тётя из Самары и бабушка из Сочи. От отцовских денег я категорически отказалась. Но он упорно перечислял мне ежемесячно определённые суммы на мой банковский счёт. К ним я не прикасалась.

Андрей Васильев оказывал мне знаки внимания недолго – где-то в течение месяца: садился со мной на лекциях, приглашал в кино, пытался сопровождать до общежития после занятий. С Валерой мы тогда были не знакомы - он лежал в больнице. Я старалась избегать Андрея, постепенно тот сам убедился в бесперспективности своих ухаживаний и отстал от меня ещё до того, как выписали из больницы его друга.

- Волосы высветлить можно, - не сдавалась Мирела, - в наше время дело нехитрое. - Чёрные глаза цыганки плутовато засверкали. - Золотая моя, - обратилась она ко мне, как к незнакомке, - докажи всем, не вру я! Отец твой генеральского чина?

- Если и так, ничего доказывать не буду! - не на шутку разозлилась я: мне уже надоело глупое разыгрывание Мирелой ребят. Выпытала у меня всё и бессовестно забавляется!

Никому ничего не объясняя, схватила её за запястье, увитое позолоченным браслетом, и потянула за собой, пытаясь увести Мирелу в свою комнату.

Но не тут-то было. Хитрая цыганка легко, как угорь, выскользнула из моих рук.

- Давай-ка я тебе, красавица, погадаю, - протянула игриво. Я и охнуть не успела, как оказалась перед ней с протянутой ладонью – очень ловко Мирела её вывернула. - Так и знала! - важно запела она, уставившись в мои линии жизни, судьбы, любви и ещё не знаю чего там. На её довольном лице заиграла загадочная улыбка. - У вас с чернявым одна дорога! Зря сопротивляетесь!

Невольно обернувшись на стоящего у стола Валеру, поймала его взгляд – тут меня словно током поразило, и я застыла на месте. Взгляд его карих, как я тогда думала, глаз был таким завораживающим, что внутри у меня всё расцвело алыми розами, похожими на те, что растут летом в саду у бабушки в Сочи.

Признаться, где-то глубоко в сознании внешне этот парень мне нравился. Смугл, черняв, широкоплеч и одновременно сухощав. Как ни странно, при смуглости и черноте Валеру нельзя было назвать ни цыганом, ни лицом кавказской национальности, даже с татарином не спутаешь. Было в нём что-то аристократическое - возможно, в правильном строении лица или в красиво очерченных, чуть припухлых губах, а может, в умении держаться уверенно, без суеты.