— Не так уж часто мы с ним встречаемся, — буркнула Глаша, когда папа, достав свои старомодные очки, напялил их на нос дочери.

— Смотри, мать, небольшая деталь, а как все меняет. Гладю в очках и я бы не признал.

Нечесаная, в халате, с тяжелой черной оправой на носу, Глафира чувствовала себя несчастной. В душе поднимался протест. Хотелось надеть красное платье, намазюкать губы, накрасить бесцветные ресницы черной тушью, сделать дерзкий высокий конский хвост и заявиться в кабинет директора, грозно стуча каблуками. Наклониться, притянуть его к себе за галстук и … поцеловать. Чтобы дух перехватило. А потом громко хлопнуть дверью, чтобы Скворцов пожалел, что расстался с таким ценным работником.

Но работа была нужна. На шее родителей сидеть стыдно, а муж объелся груш, перейдя в разряд бывших.

И потом, уволься она, на встречах со Скворцовым, пусть и случайных, можно ставить крест. Нет, Глафира не хотела, чтобы их отношения, если и завяжутся, начались с пьяных поцелуев. И так напортачила, нечего еще раз в пекло лезть.

Папа, уходя, сделал вид, что плюнул на ладонь, после чего пригладил челку дочери на манер гитлеровской.

— Не дрейфь, Гладя, ты же Глазунова.

— Я воль, — браво ответила Глаша и приложила два пальца к верхней губе, к тому самому месту, где у мужчин растут усы.

Глава 6. Шаганэ ты моя, Шаганэ. Позор номер два

Леонид сидел в кабинете и пялился в монитор, где на увеличенной фотографии, присланной Марком, извивался в ламбаде весь заводской коллектив.

— Прав Дриз, прав, — шептал Скворцов, сканируя каждую фигуру в красном по десятому разу. — Нет среди наших той женщины. И быть не может.

Стрелка мыши прошлась по лицу юрисконсульта. Молодящаяся худосочная «баба-ягодка» была одета как певичка кабаре. Обтягивающее блестящее платье, голые плечи, золото браслетов на руках, высокие каблуки, делающие конечности похожими на ноги фламинго, у которых кто-то безжалостно вывернул коленки в обратную сторону. Начесанные волосы собраны на макушке в пальму.

— Привет из девяностых. Еще бы челку «поставила».

Если юрисконсульта можно было охарактеризовать знаком минус, перевернутым вертикально, то следующая lady in red была жирным плюсом. Она единственная осталась сидеть за столом. Банан в пухлых пальцах материального бухгалтера в купе с отрытым в предвкушении ртом выглядел неоднозначно.

Ее фигуру, запакованную в красный бархат, Скворцов определенно не забыл бы. «Просто задушила бы своей грудью».

Третья дама была хороша. И лицом, и фигурой.

Леониду нравились ямочки на ее щеках, поэтому всякий раз, проходя через заводскую проходную, где медсестра с алкотестером наперевес встречала рабочих, интересовался: «Дунуть?», после чего несколько секунд наслаждался смущенной улыбкой.

— Почему не она? — с сожалением спросил самого себя Скворцов, поскольку праздничный наряд стройной женщины совсем не соответствовал тому, который Леонид запомнил. Брюки отличались от платья кардинально: их он не смог бы задрать до пупа, желая добраться до соблазнившей его попы.

Вздохнул еще раз. К медсестрам у него особое отношение.

Четвертая — судя по списку та самая Глафира Степановна, танцуя с Марком, в приступе смеха так высоко задрала голову, что невозможно было не только ее рассмотреть, но и определить, какой она национальности. Раскрасневшееся лицо, глаза — узкие щелочки. «Якутка что ли?»

Растопыренные руки Марка, похабно выгнувшегося в характерном движении ламбады, не позволили толком увидеть фигуру «якутки».

«Надо бы как-нибудь заглянуть в лабораторию», — сделав заметку в памяти, Леонид отключил компьютер.

Посмотрел на часы. По давнему распорядку в воскресенье «мамин день». Неявка засчитывалась уважительной только по причине заграничной командировки, тяжелой болезни и безвременной кончины. Похмелье в любой форме в расчет не принималось.

Скворцов, все еще чувствуя себя разбитым, вызвал служебную машину.

Приехал начальник охраны — невысокий широкоплечий мужчина с сильными залысинами и внимательными глазами.

Сдержанно поздоровался.

— Петр Иванович, это вы вчера привезли меня домой?

— Да, Марк вызвал.

— Вы видели девушку, которая была со мной? В красном платье.

Короткий взгляд в зеркало заднего вида.

— Леонид Сергеевич, вы были одни. Если не считать гардеробщицы. Коричневое платье, пуховый платок, обрезанные валенки.

— Марк тоже говорит, что никакой женщины не было, — скорее себе, чем водителю, сказал Скворцов. — Ну не приснилась же?

— Могла. Когда я вас из подсобки забирал, вы спали. Пришлось на спине тащить.

Скворцов оторопело посмотрел на Петра Ивановича.

— Сильны! Во мне девяносто килограмм.

— Служба, — коротко ответил тот.

Леонид отвернулся к окну. Водитель, решив, что босс злится из-за того, что его тащили, словно мешок картошки, попытался успокоить:

— Марк уверен, что заводские даже не подозревают, что вы приходили в кафе. Все чисто.

— Хорошо. Остановите у магазина на Набережной.

* * *

— Леня, как у тебя дела? Хорошо себя чувствуешь? — мама подкладывала пельмешек. Беспокойный взгляд красноречиво говорил — выглядит сын не ахти.

— Нормально, — заметив, как сжала губы, поправился. — Мам, на самом деле нормально.

— Ммм, поэтому тебя глава охраны внизу поджидает? Сам Леонид Сергеевич рулить не в состоянии? — тетя Саша отодвинула занавеску и ткнула вилкой в ту сторону, где Петр Иванович нарезал круги вокруг машины.

— Ой, надо бы домой позвать. Сегодня холодно, — забеспокоилась мама. — Я его на кухне покормлю.

— Как хочешь, — сын сложил тарелки и по заведенной в доме традиции понес грязную посуду в мойку. Засучил рукава, но тетя Саша ущипнула за локоть.

— Идем, поговорить нужно. Мама сама справится.

Тетя Тося, прижимая трубку к уху, с беспокойством оглянулась, но ответивший на звонок охранник отвлек.

— Ленчик, давай выкладывай, что с тобой вчера было, — Александра Михайловна закрыла за собой дверь, села на кровать, заправленную покрывалом с оборками, и потянула за собой Скворцова.

— Выпил. С кем не случается? — Леонид лихорадочно перебирал в голове, кто мог его сдать. Марк? Петр Иванович? Гардеробщица?

Тетя Саша, знающая сына подруги как облупленного, сразу выложила козыри.

— Мне Ольга звонила, плакала.

— А чего она хотела? — на взгляд тети Саши, Леонид ответил на удивление равнодушно. А он мысленно выдохнул, поняв, что шалости в женском туалете еще не выплыли наружу. — Думала, что я объятия раскрою и ее со старой мебелью назад приму? Умерла, так умерла.

— Не хочешь принимать, не надо. Но зачем троллить?

— Троллить? Вы и такие слова знаете? И когда это я ее троллил?

— Ночью, по телефону. Называл Шаганэ, читал есенинские стихи, а потом, когда Ольга поверила тому, что ты ее простил, потребовал, чтобы она несколько раз произнесла «Шотландия» и «Лонг-Айленд». Девчонка губу раскатала, что ее заграницу повезут, а ты как серпом по яйцам: плохо шипишь, у других лучше получается. И повесил трубку. Вот к чему эти издевательства?

— Черт, — Скворцов закрыл глаза.

«Шот-шот-лонг». Только в пьяную голову могла прийти мысль, что рыжая незнакомка — настырная Ольга, напялившая парик. Хотя она и не на такие ухищрения способна, когда стремится достичь желаемого. Но нет, фигура не та. Бывшая подруга выше нечаянной любовницы на полголовы, да и грудь у нее — максимум первый размер. Моделька.

— Вот тебе и черт. Надежду в девке разбудил. Она теперь с тебя не слезет. Шипение на обиду свалит, а любовные стихи запомнит. Что у пьяного на языке…

— Черт, зачем я в субботу на работу поперся? Ведь хотел к деду в деревню свалить. Он попариться звал.

— Да, лучше бы там парился, чем здесь, — тетя Саша встала, но Леонид потянул ее за руку назад.

— У меня тоже вопросы есть. Помните, в конце лета вы выписали рецепт?

— Ну, помню. Потанцевать отправила на улицу Петипа.

— А кто была та женщина, которую вы ко мне подослали?