Она шла назад все так же пошатываясь, иногда вела рукой по стене, чтобы не пройти мимо своей двери. Расступившись, хозяева пропустили странную гостью в комнату и проследили, как она, забравшись в кровать, с головой накрылась одеялом, опять-таки выстеганным собственными руками Антонины.

— Что с ней? — прошептала Тося и обернулась на подругу. — Она, что, нас даже не заметила?

— Такое бывает, когда человек сильно устает. Я не удивлюсь, если она не слышала ни грохота, ни нашего топота.

— Но ведь она разговаривала с нами?

— Тося, такое тоже бывает. Вспомни, как пятилетний Ленчик однажды ночью пришел в твою спальню, выдвинул верхний ящик трюмо и написал туда. И ведь тоже разговаривал с тобой, когда ты его уводила.

— Тетя Саша! — прошипел Ленчик.

— Точно! А на утро ничего не помнил! Обоссал всю косметику.

— Мама!!!

— Все, герой, иди вниз. Там спать ложись, — Александра хлопнула Ленчика по груди. — А мы здесь твою гостью покараулим. Мало ли куда еще ей вздумается пойти.

— Почему вы? Давайте я здесь останусь.

— У тебя алиби должно быть. Спал на кушетке, а не рядом с подчиненной.

— Алиби для кого? Для Ольги что ли? Или для Светланы Захаровны?

— Да хотя бы для Ольги. Приличия нужно соблюдать. Натащил полную дачу женщин…

— Боже… — пятерня Леонида вновь схватилась за голову. Видимо так он пытался предотвратить вытекание мозга.

— Как, говоришь, твою подчиненную зовут?

— Глафира Степановна.

— Глаша, значит. Все, иди, доминант. До утра совсем немного осталось.

* * *

— Ладно, смех смехом, а как ты думаешь: есть у этой девочки с нашим Ленчиком чего или нет?

— Ты про шуры-муры или серьезные отношения? — Тося наклонилась ближе к Александре.

— Судя по тому, как он оберегает ее, а главное — устроил не в каком-нибудь гостевом коттедже, а в твоей комнате, — здесь все серьезно.

— Кажись и сама девушка из серьезных, — Тося со знанием дела покивала. — Видишь, пижама под самое горлышко застегнута. Никаких тебе прозрачных пеньюаров, как у Ольги.

Обе сидели в креслах, разделенных журнальным столиком, и смотрели на спящую Глашу. Торшер, накрытый полотенцем, давал слабое освещение, но женщинам этого было достаточно. Гостья вздыхала, переворачивалась с боку на бок, даже иногда жалобно всхлипывала, но не просыпалась.

Остаться в комнате настояла Александра.

— Не нравится мне ее румянец, — сказала доктор Звонцова сразу, как только Леонид, укоризненно смерив взглядом мамочек, поплелся вниз.

— А мне она показалась очень даже симпатичной, — Тося с вызовом посмотрела на подругу. По ее убеждению, материнское сердце сразу определит, мил кто сыночку или не мил. Глаша определенно была мила. Поэтому и слова подруги о том, что в выбранной Ленчиком девушке ей что-то не нравится, восприняла болезненно.

На самом деле Антонина сразу растаяла как увидела Глафиру. Толстая коса, светлые брови, курносый нос, румянец на пол-лица — чем не деревенская барышня? Да и бедра не такие как у тощей Ольги или гимнастки Виолетты. Как раз чтобы выносить дитя.

— У нее румянец лихорадочный. Я ее потрогала, когда в туалет направляла, вроде температуры не было, но чем черт не шутит. Давай здесь за ней понаблюдаем.

— Давай, все равно рассвет скоро.

Но к утру, когда Глаша вдруг села на постели, стало понятно, что болезнь накрыла ее с головой. Девушка попыталась встать и не смогла. Подскочившая Антонина едва успела удержать ее, иначе Глафира ударилась бы о спинку кровати.

— Саша! Саша! — закричала Тося, когда Глаша повалилась назад. — Да она горит вся!

Опытная рука доктора Звонцовой легла на лоб гостьи.

— Я сейчас, — Саша поспешила на первый этаж, где в шкафу хранилась походная аптечка.

Когда она уже сделала жаропонижающий укол и убирала ампулы анальгина и димедрола, в комнату ворвался заспанный Леонид.

— Что? Что случилось?

— Эх, кобели! Угробили-таки девку! И зачем в такую холодину потащили в бассейн? — Тося трясла влажным Глашиным купальником перед носом сына.

— В город ее надо везти и врача вызывать, — Александра Михайловна положила на столик чайную ложку, которой только что лазила в рот полусонной, плохо соображающей больной. — У нее гнойная ангина, идет сильная интоксикация.

— Нужно капельницу сделать? — догадался Скворцов и, не дожидаясь ответа, сгреб Глашу вместе с одеялом.

— Сам оденься хотя бы!

— У меня рабочая куртка в багажнике есть.

Только под навесом у конюшни, когда устроил Глазунову на переднем сиденье, Леонид заметил на своих ногах галоши Александры Михайловны, которые она зимой надевала на огромные валенки.

— А черт с ними! — махнул он рукой и полез в багажник за курткой.

— Подожди, сынок! — к воротам с термосом в руках бежала Тося. — Вот теплая вода, вдруг ей пить захочется.

— Спасибо, мам!

— Лень, я конечно не вовремя с расспросами, — Антонина задержала закрывающуюся дверь внедорожника, — но кто она тебе?

— Тетя Саша правильно все сказала, — Леонид посмотрел на мать серьезными глазами и, наклонившись, вдруг чмокнул в лоб.

— Это ты о БДСМ или о том, что она мне внуков нарожает?

— А как ты думаешь, мам?

Закрывая ворота, Тося продолжила разговор сама с собой.

— Черт вас, кобелей, знает…

Оглянувшись на спящий «барский дом», вспомнила первые потрясения прошедшей ночи.

«Действительно, какое мне дело, спит Светка с дедом или не спит? Он доволен и ладно. А вот что делать с Ольгой?»

Глава 21. Воскресенье — день тяжелый

Минут через двадцать, когда мобильная связь стала доступна, Скворцов притормозил и позвонил в отдел охраны. Старался говорить как можно тише.

— Петр Иванович? Ни свет, ни заря, а вы уже на работе? Какое рвение…

— А я и не уходил.

— Не понял? У нас что-то экстраординарное происходит?

На той стороне хмыкнули в трубку.

— Наш босс влюбился.

— С чего вы взяли? — Леонид нахмурился.

— Такую кипучую деятельность вокруг одной особы развили, что немудрено было догадаться. Вот, на всякий случай решил подежурить.

— Вас не проведешь, — Леонид посмотрел на спящую Глашу. Переднее сиденье было опущено, поэтому девушка смогла повернуться на бок. Одна ладонь под щекой, другая крепко сжала край одеяла, словно то собиралось сбежать, волосы прилипли к влажному лбу. — Она заболела. Простыла.

— Глазунова? — уточнил глава охраны.

— Да, первую помощь уже оказали, но температура может снова подняться.

— Нужен врач?

— Минут через… — Скворцов посмотрел на часы, — … сорок. Пусть подъедет по вчерашнему адресу. И да, вызовите ее родителей. Сильно не пугайте. Просто не хочу, чтобы она оставалась одна.

— Принято.

— Все. Отбой.

Глаша вздохнула. Ее ресницы задрожали.

Скворцов затаил дыхание, но девушка, так и не проснувшись, повернулась на другой бок. Воротник пижамы, по которой скакали глупые зайцы, скомкался и перетянул шею. Леонид поправил его и, не удержавшись, провел кончиками пальцев по шее до уха, где вился влажный локон. Глаша опять вздохнула и повела плечом, словно ей было щекотно.

— Глупая Рыжуля, — Скворцов грустно улыбнулся и нажал педаль сцепления.

* * *

Скворцов читал квартальный отчет и не мог его понять. Перечитывал снова и снова, но буквы и цифры расплывались, перескакивали со строчки на строчку. Устав бороться, швырнул бумаги так, что они рассыпались по столу. Откинулся на спинку кресла, потер глаза и, тронув беспроводную мышь, запустил слайд-шоу. Фотографии Глазуновой — все, которые успела собрать служба охраны, сменяли одна другую, и Леонид задумчиво рассматривал их, находя в бесконечной веренице те, которые раньше почему-то не замечал.

Вот Глазунова в каске и рабочей куртке разговаривает с начальником цеха, а над ее головой висит пятитонная бобина металла. «Черт! О чем они там думают?»