— Мам, это ты перевесила красное платье? Ну, такое, с закрытым горлышком и молнией на спине. Не знаю, может оно упало, а ты его подняла… Вообще шкаф не открывала? Странно… Я точно помню, что убрала его в самый дальний угол, — Глаша немного послушала, что говорит мама. — Позови папу.

Глафира сняла платье с плечиков, села с ним на диван.

— Пап, привет. Ты зачем брал мое платье? Нет, это не глупости. Мама видела, как ты занес с улицы что-то красное. Нет, в пакете точно было не мясо… И не морковка… И потом, так коряво повесить на плечики могут только мужчины. Плохой из тебя конспиратор. Хоть бы убрал на прежнее место. Да-да, я дочь мента. Говори… Папа, хватит выдумывать. Какие сюрпризы? Когда это ты сам покупал мне одежду? Ладно. Дай маму.

Глаша прижала платье к лицу. Подышала.

— Мам, он юлит. Здесь точно дело не чисто. Не давай ему кушать, пока не сознается, куда ходил с моим платьем. Это важно. Тебе самой не кажется его поведение странным? Врет, выкручивается. Только утром кормить будешь? Ладно. Я потерплю. И я тебя люблю. А папу нет. Так и передай ему.

Скомкала платье и отбросила от себя.

— Совсем с ума сошла, — прошептала Глаша, глядя на повисшую красной кляксой вещь. События сегодняшнего дня кого угодно могли повредить умом. Лишающий речи взгляд директора, его волнующий шепот «Вы здесь!», такие… такие… тесные объятия и жадный поцелуй. И запах… Тот самый, что не давал покоя, возвращая мысли к августовской ночи. Как бы это глупо не звучало, Глафира готова была поклясться — платье пахло Скворцовым. Она потянулась за платьем. Прижала к лицу и вдохнула. — Нет, я совсем сошла с ума…

Глава 26. Потрясение

— Ой, девочки, сама ничего не понимаю, — Глаша сидела в раздевалке на скамейке рядом с Лорой, напротив нее стояла, облокотившись о шкаф, Виолетта. Старшая подруга сложила руки на груди и внимательно следила за меняющейся мимикой Глафиры. У Глашки тряслись руки и пересыхал рот, из-за чего все время приходилось облизывать губы. Во время рассказа она то мяла плиссированную юбку, то расправляла на коленях заутюженные складки. — А вдруг это всего лишь дежурный поцелуй? Ведь на день рождения он тоже всех целует, даже вахтершу бабу Катю со вставной челюстью.

— И язык ей в рот засовывает? — извечное ехидство Лорки так и лезло из нее.

— Н-не знаю, — растерялась Глазунова.

— И на курорт отправляет за доблестную службу? Как-никак двери стережет. Если бы не она, глядишь, калькулятор кто-нибудь украл бы, или еще чего похлеще.

Из зала неслась музыка, под которую готовящиеся к вечернему выступлению спортсменки отрабатывали очередной сложный элемент. Слышался голос Инны — помощницы Веты, которая громко считала: «Раз, два, три! Ну, давай же! Еще раз! Раз, два…».

— Нравишься ты ему, Глашка, — резюмировала Виолетта. — А ведет он себя так странно потому, что ты для него кошка в мешке. Мягкая, пушистая, но неизвестно какого цвета.

— Почему неизвестно? — повела плечом Лорка. — Она вроде вся как на ладони. Уверена, она и слюни пускает, стоит Скворцову появиться. Вон, даже сейчас покраснела.

— А все потому, что начала знакомство с человеком, от которого хочет детей, по крайней мере странно. Станцевала бы с ним танец — другой, повела водички попить, завязала бы разговор: «Ой, а я вас, кажется, знаю! Вы случайно не в „Стройдоме“ работаете? Ах, и я там». Так нет. Наша Глаша не такая. Повела босса в кусты…

— Только о минете не вспоминайте! — Лорка была категорична. Даже лицо сделала соответствующее и руку с раскрытой пятерней выставила, словно отталкивала жуткое видение.

— Где уж тебе понять, — огрызнулась Глаша.

— В конце томного вечера сбежала, но не как Золушка в красивом платье да по красивой лестнице, а по мусорным бакам, — продолжила Вета, строго посмотрев на скривившуюся Лору. — Потом позволила себя целовать и лезть в трусы в туалете кафешки…

— На мне не было трусов, я…

— Еще лучше. Молодец, — одобрительно кивнула Виолетта. — Приехала на дачу, в дом холостяка, где сексодром на всю комнату, безропотно бросив вещички и обнадежив тем мужика, прогуливалась с ним под луной, целовалась…

— Я Дризу не разрешала!

— Ага, Скворцов так и понял, — хмыкнула Лорка и резко замолчала.

Глаша беззвучно плакала.

Когда, наконец, заметила, что обе подруги стихли и с болью смотрят на нее, спрятала лицо в ладони. Плечи ее затряслись.

— Да разве я сама не понимаю, что напортачила? — сглатывая слезы, выкрикнула. — Любил бы меня Скворцов, поехал бы со мной на этот чертов остров. А в брони отеля написано «single». Понимаете? — Глаша поднялась, вытащила из вороха магазинных пакетов свою сумку, вжикнула молнией и потрясла в воздухе свернутой вчетверо бумажкой. — Single — это значит «одинокий», то есть номер на одного. А-а-а-а… Я совсем-совсем сингл….

— Покажи, — Лорка протянула руку. Не дожидаясь, выхватила листок, развернула. — Ну и что, что сингл? Вы же не муж и жена, чтобы в двухместном останавливаться? Каждому свой сингл.

— Да какая китайцам разница, есть штамп в паспорте или нет, — возразила Виолетта, забирая у подруги бумагу. — Здесь важно другое: номер стоит триста баксов за ночь. Глаш, не тридцать, как в той гостинице, где я останавливалась, а триста. Вдумайся.

— Может это он ей за хорошо сделанный минет заплатил?

— Лора! — рявкнула Виолетта. — Стоило ее так далеко из-за этого посылать. Тут только билеты на самолет в крупную сумму влетят…

— Он мне еще валютную карточку прислал, — шмыгнула носом Глазунова. — Сказали, там пять тысяч долларов.

— Вета, ты прости, но я, наверное, тоже такого мужчину поищу, — Лора по-деловому развернулась к Глафире. — Глаш, как, ты говоришь, нужно делать минет?

* * *

— Я сам отвезу ее в аэропорт, — Петр Иванович видимо чаевничал, потому что в трубке время от времени слышалось хлюпанье и протяжно «кх-а-а-а», как это бывает, когда человек пьет с удовольствием. — В понедельник заеду на завод и проинструктирую, чтобы не переживала. В Пекине, как и договаривались, ее встретит Софья, а в аэропорту Хайкоу Брайан. Он же отвезет в Санья.

— Скажи, чтобы не отходил от Глазуновой, пока она не зарегистрируется в отеле.

— Сделаю, — Петр Иванович перестал хлюпать и благостно вздохнул. — Леонид Сергеевич, можно я спрошу не по теме?

— Ну, — Скворцов застегнул ремень безопасности и поправил зеркало заднего вида. Коротко взглянул на часы.

— Почему у этих китайцев какие-то не китайские имена? Лариса, Софья, Брайан, Миша…

— Китайцы великие стратеги. Они ловко подстраиваются под тех, с кем торгуют. Вот вы запомнили бы имя Тань Пинь? Правда, Софья понятнее и проще произносится?

Глава охраны рассмеялся. Скворцов еще раз взглянул на часы и завел машину.

— Я когда встречался в Шанхае с партнером по бизнесу, спросил его, почему он никогда не представляется настоящим именем. Мне ответили, что с этим все просто. На каком языке китаец говорит, такой псевдоним и носит. Наш партнер, например, свободно владеет и английским, и русским, поэтому в письмах к нам подписывается как Женя, а американцам представляется как Брайан. Имена им помогают выбирать еще в школе. Преподаватели выписывают на доске, а ученики разбирают как горячие пирожки.

— Вот же!

— Тут в принципе задействованы тонкие струны психологии. Кому ты будешь больше доверять: Ларисе или Ли Сиао Куй?

— Понятно. Он же Гога, он же Юра, он же Ли Си Цын.

— Ладно, Петр Иванович, — улыбнулся Скворцов. — Мне пора. Я на милонгу опаздываю.

— На связи.

* * *

— Все, девы, вы продолжайте развлекаться, а мне нужно готовиться, — Виолетта встала из-за стола их маленькой кофейни при клубе: всего-то дюжина посадочных мест, кофе-машина и микроволновка. — Мой выход первый.

— Я тоже пойду, — Глаша вытянула ноги и поправила колготки. — Набегалась сегодня по магазинам…

— Ты дурная, — Лора развернула очередную ириску, незаметно подсунув фантик Глафире. — Накупила шмотья перед поездкой за границу. Там надо отовариваться.

— Я ни по-китайски, ни по-английски ни бум-бум. Не хочу в магазинах, как глухонемая, пальцем тыкать. Шопинг и здесь хорош, а на юге лучше на горячем песочке лежать, чем по магазинам бегать. Хоть отогреюсь после наших дождей.