Верно подметила заведующая лабораторией Агута Марина Станиславовна, когда описывала Глафире столь непохожих мужчин, как директор и его помощник: Скворцов — это мощный внедорожник, а Дриз — юркий велосипед, который проскочит там, где и танки не пройдут. «Правда, велосипед тот с новомодными блестящими рамами, а у внедорожника вместо резины шипы, которые любого зазевавшегося размолотят в фарш».

— Не хотела бы я быть сбита таким внедорожником, — заметила тогда Глаша, оценивая и директорские широкие плечи, и уверенную поступь, и взгляд, вычленяющий самое важное, но пропускающий такие мелочи, как новенькая «химичка» в белом халате с бейджиком на нагрудном кармане. Зато Дриз не прошел мимо — наклонившись следом за боссом к микроскопу, успел шепнуть в порозовевшее ушко Глафиры: «Классные духи».

Если сердце женщины, находящейся в поле зрения рабочего тандема «директор и его помощник», не разбивал уверенный и спокойный Леонид, то дело с блеском (той самой велосипедной рамы) завершал Марк. Те два года, когда Скворцова скрутила любовь к модели, за обоих отдувался Дриз.

Известие об аварии, в которой директор получил травму спины, опечалило заводской коллектив, правда, последующее сообщение, что босс стал одинок, поскольку моделька сбежала, дало надежду женской части и эту темноволосую голову прижать к большой или малой груди, смотря на какую тот положит глаз. И никого не смущала разница в возрасте или семейный статус — всем хотелось приголубить «несчастного босса».

Однако несчастный не торопился пользоваться добросердечностью коллектива. После аварии он вообще не появлялся на заводе, офисные дела решались через Марка и главного бухгалтера. А когда Леонид показался, все без исключения отметили, что домашняя отсидка пошла ему на пользу — он посвежел-постройнел, и в его глазах появился тот азартный блеск, который помнили только старожилы.

— Садись за руль, — скомандовал Скворцов, направляясь к своей машине.

— Но тут же рядом…

Букет в руках помощника напомнил, что нужно поздравить очередную именинницу.

— Я выпил. Заскочим на минуту, потом отвезешь меня на Петипа. Еще раз напомни, как зовут новенькую?

— Не такая уже она и новенькая, — укладывая букет на сиденье, пробурчал Марк, понимая, что надежды повеселиться на дне рождения тают с каждой минутой. Сначала Петипа, потом подожди пару часов, потом давай заскочим поужинать. — Глафира Степановна почти год замом работает.

Вновь услышав старомодное имя, Леонид представил «химичку» как старую деву в очках с толстыми линзами и родинкой на подбородке, из которой растут волосы.

Выезд из гаража загородила красная машина, которую Леонид безошибочно узнал.

— Откладывается Петипа, — сказал он Марку, распахивая дверь внедорожника. — Ты сам поздравь Глафиру Степановну. Ах, да, вот конверт.

И не оглядываясь, пошел вперед. Привычно открыл дверь и сел в Ягуар, который когда-то на стадии цветочно-романтичных отношений подарил Ольге. Тот резко тронулся с места, словно боялся, что пассажир передумает.

Марк выдохнул и улыбнулся сам себе.

— Ну что, Глаша? Погуляем?

* * *

В кафе веселье шло по-цыгански безудержно. Песни и пляски исполнялись с усердием агитбригад, в кои при Союзе входила добрая половина коллектива. Пенсионеров и приближенных к ним по возрасту работников Леонид жаловал, поскольку это те самые специалисты, которые с умом пережили девяностые. «Антикризисная команда» не раз выручала его. Когда Ленька, еще учась на втором курсе политеха, узнал, что стал наследником большого хозяйства, именно они подставили ему плечо и не дали наделать глупых ошибок.

— Как же я люблю все это! — Марк широко развел руки и вдохнул пьяный воздух. Поискал глазами именинницу, чье красное платье еще с утра разглядел под белым халатом, и широко ей улыбнулся. — Иди сюда красавица! Целовать буду!

Та со смехом подлетела и попала в тесные объятия, отяжеленные букетом роз.

— А где директор? — поинтересовалась словно невзначай.

— Тебе меня не хватит?

— Не выгоден ты мне один, — со вздохом ответила Глаша. — Так бы я в два раза больше поцелуев отхватила.

* * *

Огни фонарей за окном сливались в одну линию.

Светофор тревожно переключал свет.

Красный резал глаза.

— Куда мы едем? — Леонид, наконец, прервал затянувшееся молчание.

Ольга ответила не сразу.

— Домой.

— К кому?

— К нам.

— Нас уже нет.

Остановилась у его подъезда. Открыла дверь, впустив холодный осенний воздух.

— Нужно поговорить, — зябко подтянула к лицу ворот меховой шубки. Тоже его подарок.

В лифте ехали молча.

Ольга переступила порог, втянула носом воздух, находя в нем запахи свежего ремонта и дорогой мебели.

— Красиво.

Села на диван, как умела только она — словно в нескольких метрах от нее застыл фотограф. Погладила узкой ладонью белую кожу обшивки, небрежно скинула лодочки и подтянула ноги к подбородку, оплетя их ухоженными руками.

Леонид помнил, как любил гладить эти узкие коленки, проводить рукой по точеным икрам, целовать каждый палец, слыша вздох-стон, полный предвкушения.

Ольга, понимая, что все еще волнует бывшего любовника, откинулась на подушку и призывно посмотрела.

— Чего хотела? — Леонид стоял напротив дивана, засунув руки в карманы. Пиджак был сброшен на кресло.

— А ты стал жестче, — поднялась, понимая, что прежние уловки не работают. Не получив ответа, поинтересовалась: — Как твоя спина? — и, не дав открыть рот, быстро заговорила. Видимо заранее готовила оправдание. — Ты прости, что так все получилось. Знаешь, как я запаниковала? Ведь я даже женой твоей не была, а потому, как вдова ничего не получила бы. А твоя мама…

— Чего ты хочешь?

— Опять быть вместе. Мы же хорошо жили, помнишь?

— Нет, — Леонид со скукой в глазах посмотрел в темное окно, где отражалась напряженная фигура его бывшей любовницы. Почти жены. — Уходи.

— Ну почему? Я же вижу, что ты еще любишь меня. И я…

— Я едва сдерживаюсь, чтобы не выкинуть тебя с двадцатого этажа.

— Но…

— Считаю до трех. Раз.

На три хлопнула входная дверь.

— Сука.

— Сука, сука, сука!

Почти час он метался по квартире, как по клетке. Наливая коньяк, уронил бутылку, разбил пузатый фужер. В баре на глаза попалась водка. Снял пробку и глотнул прямо из горлышка. Обжегшись, закашлялся.

— Сука.

В очередной раз стукнувшись о стену, понял, что ему не хватает места. Двести квадратов квартиры были тесны, как школьный пиджак в конце учебного года.

Чтобы потушить бушующий в нем огонь, он нуждался в свободе, холодном воздухе и… женщине.

Милонга? Нет. Туда не пойдет. Там пьяному делать нечего.

Выскакивая из подъезда, на ходу запахивая пальто, прокричал, махая рукой проезжающей машине:

— Такси!

В кафе гремела музыка, слышался смех и вой Марка, который перехватив микрофон у начальника цеха, пытался петь «Как упоительны в России вечера».

Леонид, швырнув пальто в руки изумленной гардеробщице, никогда не видевшей директора завода в таком состоянии, обернулся через плечо, провожая глазами женщину в красном.

«Женщина в красном, помоги несчастным…»

— Куда? Там женский туалет! — встрепенулась гардеробщица, и даже открыла перекладину, чтобы кинуться следом, но вовремя рассудила, что начальству видней, и вновь вернулась к своему вязанию.

«Женщина в синем, пойдем, покеросиним…»

Она красила губы. Невероятно красивые, чувственные. Будь Леонид потрезвей, различил бы и ясные глаза, умело подкрашенные тушью, и красиво уложенные волосы, но он видел лишь красные губы. Ну и платье, которое обтягивало круглую попу.

Незнакомка не успела оглянуться, как была прижата к стене. Тюбик с красной помадой с шумом покатился по кафельному полу.

«Боже, все повторяется!» — только и успела подумать Глаша, когда ее губы смял поцелуй.

Она хоть и нахлебалась до макушки шампанским, что заботливо подливал Марк, имея виды на продолжение банкета, директора узнала сразу и по пьяной глупости решила, что он пришел поздравить ее с днем рождения и подарить тот самый поцелуй, каким одаривал всех именинниц, вручая им конверты с деньгами. Даже вахтерша баба Катя, хихикая в кулачок, поделилась, что поцелуй Леонида Сергеевича, ох, как хорош. Пенсионерка по такому случаю даже заказала к юбилею новую вставную челюсть. «Врала, наверное», — пронеслось в голове, когда язык директора ворвался в рот.